Если понятие «искусство» неразрывно связано с понятием «творчество» (и исторически, и концептуально), то, безусловно, следует говорить и о связанности понятий «лингвоэстетика» и «лингвокреативность». Однако и содержание, и эпистемологический статус этих последних понятий разнятся: под лингвокреативностью понимаются любые проявления творческих потенций языка и дискурса, тогда как лингвоэстетика как формирующееся научное направление изучает эстетические свойства и функции языковых произведений, главным образом в художественном дискурсе.
Возникновение и становление лингвоэстетического подхода с 1920‐х годов до наших дней в лингвистике, философии языка и семиотике заложило основания лингвоэстетики как междисциплинарной области на скрещении лингвистики, литературоведения и теории искусства. «Эстетика слова» в этих концепциях выступала как альтернатива формальному методу, предлагая свою методологическую аналитику художественной формы. В спорах между формалистами и «преодолевшими формализм» рождались положения лингвоэстетической теории, выдвигавшей на первый план эстетические свойства языкового материала в художественной словесности. Обзор семиотических концепций в истории гуманитарной науки последнего столетия позволил выделить те из них, которые внесли вклад в понимание эстетических измерений знака, слова и языка, а также в осмысление лингвистической фундированности художественных знаковых систем.
В книге систематизированы основные лингвистические учения и парадигмы в языкознании, от гумбольдтианства до когнитивной науки, в аспекте трактовок ими языка художественной литературы в его специфичности либо неспецифичности по отношению к естественному языку общего порядка. Установка на анализ звуковой материи языка в соссюровских штудиях по анаграммам предвосхитила научный интерес к звуковой стороне языка и всплеск звуковой поэзии авангарда, рассматриваемый нами как первая, формально-семантическая фаза лингвоэстетического поворота. В рамках второй – функционально-синтаксической – фазы рассматриваемого поворота фокус научного интереса в лингвистических исследованиях сместился в сторону структурализма и функционализма. Характерной чертой структурно-функциональной парадигмы в лингвистической теории стала проблематизация аномалий на лексико-семантическом и грамматико-синтаксическом уровнях языка. Перформативный поворот в философии языка и впоследствии в лингвистике во второй половине ХХ века стал очередным витком лингвистического поворота и новой (третьей, акционально-прагматической) фазой поворота лингвоэстетического.
На базе существующих моделей знака, семиозиса и коммуникативного акта мы описали лингвоэстетическую модель художественной коммуникации. Попытались совместить в рамках одной модели психологической схемы коммуникации К. Бюлера, схемы структуры эстетического знака Г. Г. Шпета (с учетом моделей Г. Фреге и Ч. С. Пирса), а также информационной модели коммуникации Р. О. Якобсона. В результате синтеза моделей знака и коммуникации нами установлена корреляция между структурой художественного знака и структурой художественного коммуникативного акта. На основе модели художественной коммуникации в работе описаны явления рефлексивности, автокоммуникативности и автореференции как характерные свойства художественного дискурса вообще и экспериментально-художественного, в частности. Авангард как экспериментальная художественная практика создает свой, специфический вид дискурса, основанный на ценностях неконвенциональной эстетической коммуникации.
Взаимодействие научного и художественного способов познания и творчества – важный объект рефлексии в самой авангардной культуре. В экспериментальной литературе и искусстве ХХ века происходит сближение поэтического дискурса с метаязыковыми формами дискурса (философским, метапоэтическим, научным) в различных формах междискурсивного синтеза. Так, у О. Мандельштама в «Разговоре о Данте» поэтический дискурс максимально плотно сближается с научным (метапоэтическим), как в этом фрагменте о поэтической речи:
Качество поэзии определяется быстротой и решимостью, с которой она внедряет свои исполнительские замыслы-приказы в безорудийную, словарную, чисто количественную природу словообразования. Надо перебежать через всю ширину реки, загроможденной подвижными и разноустремленными китайскими джонками, – так создается смысл поэтической речи. Его, как маршрут, нельзя восстановить при помощи опроса лодочников: они не расскажут, как и почему мы перепрыгивали с джонки на джонку.
В таком гибридном дискурсе взаимодействуют две стратегии метафоризации: образно-художественная (эстетическая) и терминологически-научная (эвристическая). Первая стремится к максимальной свободе и многозначности языковых новаций, вторая – к закреплению нового знания в четких, однозначных понятиях. Инновационность научного дискурса основана на повторяемости понятий, их встроенности в систему и воспроизводимости в научной традиции. Языковая инновационность здесь не является самоцелью и ограничена лишь нечастыми случаями введения новых терминов. В научном дискурсе существуют ограничения на лингвокреативность. В отличие от художественного дискурса, где экспрессема максимально многозначна, в научной речи термин всегда тяготеет к однозначности. Часто в процессе развертывания научного дискурса термин уточняется за счет других соположных по смыслу и по форме терминов. Новизна в научном тексте состоит в упорядочении небольшого количества слов для четкого разграничения их значений. В поэзии же происходит наоборот: новизна обеспечивается разнообразием валентностей слов.
Можно заключить, что художественный и научный дискурсы расположены на шкале языковой креативности на противоположных полюсах – максимальной лингвокреативности в первом и минимальной – во втором. Сам по себе вывод о креативности языка в литературе и некреативности языка в науке может показаться тривиальным. Однако он позволяет понять, как взаимодействуют два этих вектора в полидискурсивных и междискурсивных формах и текстах: в манифестах, эссе, трактатах, заметках. Лингвистический инструментарий сопоставительного дискурс-анализа демонстрирует переход от экспрессивной лингвокреативности (лингвоэстетики) в художественной литературе к эвристической креативности (лингвоэвристике) в научном терминотворчестве.
Проведенное в книге исследование открывает перспективы дальнейшего изучения языковых фактов и явлений в рамках лингвоэстетического подхода. Материалом такого исследования могут стать другие формы реализации художественного дискурса – как традиционные (относящиеся к классической литературе), так и только зарождающиеся (современная литература и современное искусство). Очередным «витком» или «фазой» лингвоэстетического и – шире – общекультурного поворота в самое последнее время выступает «акторно-сетевой» поворот, выражающийся, с одной стороны, в сетевых художественных дискурсах, и с другой – в нейросетях как способах исследования сознания, искусственного интеллекта и языка. Лингвоэстетический инструментарий может помочь в изучении самых современных тенденций в научном и художественном языковом эксперименте.
Другим вектором лингвоэстетического исследования могут стать междискурсивные взаимодействия различных типов на основе художественного (литературного, поэтического, акционального) дискурса. В частности, областью дальнейшего изучения может быть лингвокреативность в художественной литературе в сопоставлении с другими лингвокреативными или, напротив, лингвостереотипными дискурсами. Лингвоэстетический анализ может быть продуктивным вспомогательным методом и для более широкого плана междисциплинарных исследований, задействующих материал художественной литературы или современного искусства. Хочется верить, что предложенный нами подход восстанавливает в значительной степени разрушенные мосты между литературоведением и лингвистикой и наводит новые между теорией языка и теорией искусства.
БИБЛИОГРАФИЯ
Авраамов 2006 — Авраамов Арс. В дебрях эстетики (интуиция или эрудиция?) // Семиотика и Авангард: Антология. М., 2006.
Адорно 2001 – Адорно Т. В. Эстетическая теория. М., 2001.
Аксенова б. г. – Аксенова О. Языковая игра как лингвистический эксперимент поэта (Лексика и грамматика в стихах Александра Левина)
