Как уже предсказывал Фулканелли, грядёт новая эпоха, ведь дух нельзя замкнуть навечно в границах обманчивого и бесплодного позитивизма. Пусть каждый раскроет глаза и увидит, что обаяние вводящего в заблуждение аналитического метода утеряно, чары его развеяны. Достоверные представления о сверхъестественном вновь проникают в наш мир и находят себе надёжное пристанище в душах, которые горько попрекают науку за то, что та не смогла помочь им ни выработать стойких убеждений, ни оправдать веру.
Савиньи, январь 1965 г.
I. История и памятники искусства
Парадоксальны проявления эпохи средневековья, чьи характерные особенности озадачивают, однако проницательный её почитатель всё же в состоянии разрешить все эти странные противоречия. Но как соединить несоединимое? Как согласовать известные исторические факты со свидетельством средневековых произведений искусства?
Авторы хроник описывают нам эту несчастную эпоху исключительно в мрачных красках. Несколько веков сплошных нашествий, войн, голода, эпидемий. А между тем архитектурные сооружения — верные и надёжные свидетели этих грозных времён — лишены каких-либо намёков на подобные бедственные события. Наоборот, создаётся впечатление, что их строили в мощном порыве вдохновения и в стремлении к идеалу глубоко верующие люди, жившие счастливо в процветающем высокоорганизованном обществе.
Должны ли мы усомниться в правдивости исторических сведений, в достоверности приводимых данных и уверовать в справедливость распространённой поговорки — в то, что счастливые народы не имеют истории! Или, не отбрасывая всего огульно, увидеть здесь, при относительном недостатке событий, подтверждение мнения о тьме средневековья!
Как бы то ни было, неоспоримо одно: все готические здания без исключения излучают беспримерное спокойствие, приподнятость духа, благородство. В частности, внимательный осмотр скульптур тут же даёт почувствовать безмятежность, незамутнённую чистоту и умиротворённость этих лиц. Все они спокойные, улыбающиеся, приветливые, добродушные. Целое содружество людей из камня, молчаливых, благопристойных. Все женщины в теле, значит, натурщицы хорошо и разнообразно питались. Дети толстощёкие, полные, пышут здоровьем. Священники, дьяконы, капуцины, монахи, причётники, певчие так и выставляют напоказ свои жизнерадостные физиономии или солидное брюшко. Их создатели — замечательные скульпторы и скромные люди — не обманывают нас, да и сами не могли обмануться. Они берут свои типы из повседневной жизни, находят их среди хлопочущего кругом народа, часть которого они сами. Да, эти фигуры, во множестве схваченные прямо на улочке, в таверне, школе, ризнице или мастерской, слегка утрированы, их черты слишком резко выражены, но это чтобы подчеркнуть живописность, характерность, веселье, крупную фигуру. Пусть это гротеск, но гротеск, наполненный радостью и смыслом. Насмешка над людьми, которые не прочь повеселиться, выпить, попеть, «обожраться до отвала». Шедевры реалистической школы, глубоко человечной, уверенной в своём мастерстве, сознающей свои средства, не знающей, однако, что такое боль, нищета, угнетение или рабство. Это настолько верно, что как бы вы ни искали, сколько бы готических скульптур не осмотрели, вы бы никогда не нашли изображения действительно страдающего Христа. Вы вместе с нами убедитесь, что latomi[20] старались придать трагический вид распятым фигурам, но всегда безуспешно. В лучшем случае Христос немного худой и с прикрытыми глазами — кажется, что он отдыхает. Сцены Страшного суда в наших соборах изобилуют кривляющимися, уродливыми, чудовищными демонами, скорее смешными, чем жуткими. Осуждённые же на муки, проклятые, словно ничего уже не чувствуют, жарятся себе на слабом огне в кастрюлях, не испытывая ни напрасного уже раскаяния, ни настоящей боли.
Эти вольные, сильные, пышущие здоровьем люди неопровержимо доказывают, что средневековым художникам незнакомо угнетающее зрелище человеческих страданий. Если бы народ был несчастен, если бы люди в ту пору мыкали горе, памятники искусства сохранили бы память об этом. Кроме того, мы знаем, что искусство как высшее проявление цивилизованного общества свободно развивается лишь в условиях прочного и надёжного мира. Так же, как и наука, искусство не может выразить свой гений там, где царит смута. Это свойство всех возвышенных проявлений человеческой мысли, для них гибельны революции, войны, разного рода потрясения. Чтобы усовершенствоваться, расцвести, принести плоды, они нуждаются в безопасном окружении, порядке и согласии. Столь веские доводы принуждают нас с осмотрительностью отнестись к свидетельствам средневековой истории. Поэтому заявление о «беспрерывной череде бедствий, несчастий, разрушений на протяжении ста сорока шести лет» кажется нам явной натяжкой. Ибо тут возникает необъяснимый парадокс, ведь как раз во время злополучной Столетней войны, длившейся с 1337 по 1453 г., и были воздвигнуты самые великолепные здания в стиле пламенеющей готики. Это кульминация, вершина в смысле формы и смелости решения, чудесная пора, когда дух, этот божественный огнь, налагает свою печать на последние творения готической мысли. Это время окончания работ по возведению больших базилик, но также и время строительства других религиозных сооружений, как коллегиальных, так и монастырских: аббатств в Солеме, Клюни, Сен-Рикье, картезианского монастыря в Дижоне, церквей Сен-Вульфран в Абвиле, Сент-Этьен в Бове и т. д. Тогда же возникают замечательные светские строения — от больницы в Бове до дворца правосудия в Руане и ратуши в Компьене, от особняков, построенных в разных местах Жаком Кёром, до дозорных башен вольных городов Бетюна, Дуэ, Дюнкерка. Улочки в наших больших городах с трудом пробивают себе дорогу под нависающими щипцами крыш, башенками и балконами, среди домов, украшенных деревянной резьбой, каменных жилищ с живописными фасадами. И везде под эгидой цехов развиваются ремёсла, везде соревнуются в своём искусстве подмастерья, повсеместное соперничество умножает шедевры. Университет славится своими блестящими питомцами, и эта слава облетает весь Старый свет. Всё больше становится известных философов-схоластов и знаменитых учёных, которые распространяют блага науки и философии; спагирики получают в тиши лабораторий вещества, которые впоследствии позволят заложить основы современной химии; великие Адепты дают новый импульс герметическим истинам… С каким жаром ведётся работа во всех областях человеческой деятельности! И какое богатство духа, какая отдача, какая сильная вера, какая убеждённость в будущем чувствуется в стремлении строить, создавать, искать и находить — и это якобы в разгар вражеского нашествия, в несчастной стране Франции, покорённой неприятелем и изведавшей все ужасы непрекращающейся войны!
Непонятно всё это, по правде сказать…
Поясним, однако, почему мы предпочитаем видеть средневековье таким, как оно рисуется в готических строениях, а не как его описывают историки.
Уж больно легко сфабриковать тексты и документы, старые грамоты, якобы потемневшие от времени древние на вид печати и даже один-другой часослов с примечаниями на полях, прекрасным висячим замком, фигурными украшениями и орнаментом. На Монмартре любой желающий по сходной цене может приобрести неизвестного Рембрандта или подлинного Тенирса. Ловкий ремесленник из торгового квартала с поразительным блеском и мастерством штампует небольшие египетские божества из литого золота и бронзы, чудеса имитации, которые антиквары оспаривают друг у друга. Кто не помнит знаменитую тиару Сайтоферна… Фальсификация, подделка стары как мир, и История, не терпящая хронологических пустот, зачастую вынуждена к ним обращаться. Один очень учёный иезуит XVII в. отец Жан Ардуен не побоялся разоблачить как подложные большое число греческих и римских монет и медалей, отчеканенных в эпоху Ренессанса и закопанных в землю с целью «заполнить» немалые исторические лакуны. Анатоль де Монтеглон[21] свидетельствует, что в снабжённом рисунками томе ин-фолио, озаглавленном Французские роды, иллюстрированные древними и современными медалями, который Жак де Би опубликовал в 1639 г., «выдуманных медалей больше, чем настоящих». Вот уж поистине, предоставляя Истории недостающие источники, Жак де Би избрал более быстрый и экономичный способ, нежели тот, что разоблачил отец Ардуен. Виктор Гюго, упоминая четыре «Истории Франции», пользовавшиеся наибольшей известностью к 1830 г., — Истории Дюпле, Мезре, Вели и отца Даниеля, — говорит об этой последней, что в ней её автор, иезуит, прославившийся описаниями сражений, в течение двадцати лет демонстрировал свою эрудицию, хотя это не помешало графу де Буленвилье обнаружить чуть ли не две тысячи ошибок[22]. Известно, что в 40 г. Калигула распорядился воздвигнуть в Булонь-сюр-Мер Одрскую башню, «чтобы ввести в заблуждение будущие поколения своей мнимой высадкой в Британии»[23]. Превращённая одним из его преемников в маяк (turris ardens), Одрская башня рухнула в 1645 г.
