Ознакомительная версия.
etre envahi de joie;
s’abandonner, se livrer à la joie;
une joie éclate, rayonne, se lit, se communique;
etre fou, transporte de joie;
une joie ardente, extrême, vive, folle, extatique, ineffable, indicible, indescriptible, délirante, excessive, bruyante, puérile, austère, intime, insigne, pure, légitime, maligne, méchante, cruelle, communicative, tendre, courte, de courte durée, longue, passagère, éphémerè (TLF, RI, DM1, DS, NDS, DGLF).
Из приведенной сочетаемости мы видим, что радость во французском языке осмысливается в пределах нескольких как четко, так и нечетко очерченных коннотаций. Наиболее целостные коннотативные образы радости – это:
1. Текст, что подтверждается широкими возможностями сочетания этого слова с предикатами речи и письма: dire sa joie, la joie se communique, se lit, joie ineffable, indicible, indescriptible. Сюда же может быть помещен контекст delirer de joie, описывающий одно из проявлений радости как бессвязную бредовую речь (ср. по-русски: от радости можно только кричать, но не бредить, то есть нельзя говорить).
2. Крылья, которые могут унести человека, власти которых он отдается по своей воле или уступая их силе. Эти крылья персонифицируются и перенимают на себя характеристики именно человека, а не какого-то божественной природы существа. Радость-крылья могут быть хитрыми, злыми, жестокими, коварными, что, в отличие от русского злорадства, характеризует именно саму радость, а не объект, вызывающий ее. Аналогичная непереводимая на русский язык сочетаемость имеется, например, и у слова plaisir, которое в нашей культуре может быть только «хорошим» чувством. А во французской культуре – отнюдь нет. Вспомним строку из песни Сальваторе Адамо: «Il éprouvait un malin plaisir à se jouer de mes avances». Такой перенос на радость и удовольствие признаков самого человека может быть отчасти объяснен выводом Эриха Фромма о том, что «радость – это то, что мы испытываем в процессе приближения к цели стать самим собой» (8). Его мысль опирается на рассуждение Спинозы, который, в свою очередь, считал, что «радость – это переход человека от меньшего совершенства к большему», а печаль – «переход человека от большего совершенства к меньшему» (9).
3. Человек.
4. Цветок.
Удовольствие, по Эриху Фромму – это достижение пика удовольствия, после которого наступает чувство печали, и печаль эта связана с тем, что внутри нас ничего не изменилось. Посылки Фромма не следует, естественно, упрощать или идеализировать: автор ставил перед собой цель, прежде всего, «психотерапевтировать» американское общество, а не навязывать ему новые невротические установки. Понятно, и он пишет об этом, что и богатство, и успех – ценности, они дают и удовлетворение, и удовольствие, и радость, в зависимости от того, домысливаем мы, какой именно процесс это «запускает» в человеке. Однако подход Фромма позволяет понять, почему европейская радость приобретает антропоморфные черты и, лишний раз перекликаясь с Китом Оатли (10), трактует эмоции через целеполагание, что, как мы видели, не разделяется в русской, более одухотворенной, картине мира.
Добавим, что французская радость может быть также и пылкой, и аскетичной, и юношеской, и интимной, иначе говоря, радость во французском языке описывается через признаки человеческого характера. Несколько французских глаголов приоткрывают для нас интересные аспекты взаимоотношений человека и радости. Выражение cultiver sa joie описывает радость как цветок, а человека как садовника (общее коннотативное поле с sentiment). Проявления радости наряду с обычными их формами описываются во французском языке, в частности, при помощи глагола extérioriser, отличающегося от обычного exprimer акцентом на осознанности проявления: extérioriser «нечто» можно лишь после того, как принято соответствующее решение. Иначе говоря, перед нами – зафиксированный в языке отрефлексированный способ проявления базовой эмоции, которая, как мы утверждали вначале, должна проявляться непроизвольно, и культура обработала эту непроизвольность в соответствие со своей специфичностью.
Некоторая сочетаемость французской радости описывает человека как емкость, которую можно наполнить (не только радостью, но, видимо, и многими другими чувствами). Однако у нас нет достаточных оснований считать, что радость в одной из своих ипостасей мыслится как жидкость, ведь ею можно и remplir, и combler – второй глагол, в отличие от первого, не подразумевает оперирования лишь жидкостями и им подобными веществами. Внезапная вспышка радости описывается во французском языке при помощи глагола éclater, что позволяет нам увидеть скрытую оппозицию angoisse, anxiété, détresse – joie, поскольку взрыв, расширение есть действие, обратное сжатию. Возможно, именно это употребление является наиболее старым из других метафорических сочетаний, поскольку ассоциирует радость также и с солнцем, восход которого однозначно вызывал восторг у человека.
Французское слово jubilation (n. f.) является точным эквивалентом русского понятия ликование. Это слово зафиксировано во французском языке с XII века и образовано от латинского jubilatio – «крик» (DE). В христианской латыни это слово имело особое значение – «звук музыкального инструмента, выражающий радость, веселье». Это понятие обязательно предполагает внешние бурные проявления радости, то есть, как и ликование, описывает скорее поведение, нежели саму эмоцию.
Итак, сравним полученные результаты.
Русская радость этимологически связана с радугой, то есть с реакцией человека на сочетание разных ярких цветов. Радость – состояние души, удовольствие – состояние плоти. Радость метафоризируется в русском языке как высшее божественное женское существо, удовольствие ассоциируется с вещью. Радость – это тепло, радость – это пьянящий напиток.
Важнейшие особенности русской радости – и альтруистичность, и межличностность. Русское ликование и французское jubilation описывают, несмотря на разные этимологические модели и прототипы, абсолютно сходные проявления радости (крики, жестикуляция).
Также обязательно предполагает внешние проявления и русский восторг, понятие, не имеющее однозначного эквивалента во французском языке. Это слово этимологически связано с восторгать, то есть «поднимать вверх», иначе говоря, таит в себе скрытую метафору всего ряда положительных эмоций, трактуемых как приподнятое состояние духа. Восторг естественно связывается с непосредственной реакцией на стимул и может также ассоциироваться с неким мужественным проявлением радости и энтузиазма. В современном языке это понятие описывает непосредственную, несколько инфантильную, реакцию человека на положительный стимул. Сущность этой реакции может помочь понять ее специфичность: многие отмечали, что русские открыты и непосредственно выражают свои эмоции, в отличие от французов, например, которые могут на уровне культурного стереотипа extérioriser или inférioriser эмоции.
Французская радость, первоначально этимологически связанная с идеей удовлетворения, и в частности плотского, ассоциируется в современном французском языке скорее с образом человека (со всем, что человеку не чуждо), а не заоблачного божества. Французское joie прекрасно сочетается с прилагательными, описывающими дурные черты человеческого характера. Такой перенос на joie именно человеческих качеств, возможно, отчасти объясняется выкладками Эриха Фромма, связывающего радость с целью, которой и является сам человек.
Во французской культуре, что тоже видно из сочетаемости данного слова, радость – внутри, это ценное растение, которое человек должен взращивать в себе. Описание радости позволяет нам увидеть скрытую оппозицию joie – взрыв, разжатие; angoisse, anxiété, détresse – сжатие.
Представления французов и русских о радости
Результаты анализа русского и французского ментальных представлений трех базовых эмоций
В общих чертах сравнение двух лингвокультурных контекстов, в которых представлены три изучаемых эмоции, выглядит так.
1) Рассмотренные эмоции по-разному соотносятся в двух описанных языках с мужским и женским стереотипом поведения: в русском языке большинство эмоций – «мужские», во французском – «женские». Не случайно, что подавляющее большинство описанных эмоций во французском языке – женского рода (первоначально это лишь морфологический казус, но позднейшая аллегорическая проработка этих абстрактных понятий однозначно соотносила качества с полом персонажа, представляющего аллегорию). В этом смысле безусловно ценно наблюдение, что ярость – первоначально мужское качество, а furie, fureur – женское, и т. д.
Ознакомительная версия.
