class="p1">И страхи, и надежды Исократа были безосновательными. Для отношений между городами было характерно достаточное число политических препятствий. Ни один союз, заключенный между ними, нельзя было назвать устойчивым из-за бестактного контроля спартанцев или так и не сумевшей отрастить крепкие корни гегемонии Фив. Однако жизнь в городе, даже политическая, сохранялась, а брожение умов продолжалось, хотя оно и принимало другие формы. Комедия увяла, чтобы возродиться в более мягком и сентиментальном виде. Период наивысшего расцвета поэзии завершился со смертью Еврипида. Главную роль в прозе IV в. до н. э. сыграл Исократ, приглаживавший распространенные в те времена идеи. Однако в скульптуре еще сохранилось мастерство исполнения, живопись процветала, хотя от художников до нашего времени сохранились только имена, указание которых на сосудах больше не придавало им вес. Философия активно развивалась, и важные успехи были сделаны в сфере математики и астрономии, став прологом к достижениям ученых эпохи эллинизма. Ботанические и зоологические наблюдения, накопленные в школе Аристотеля, свидетельствуют о том, что развитие науки двинулось в другом направлении. Составленное там же сравнительное собрание законов, обычаев и форм правления дало новый толчок развитию истории, которая в противном случае погрязла бы в морализаторстве.
Блестящая, практически поэтическая проза Платона, умело использовавшего разговорную речь и приводящего бесконечное множество зарисовок из повседневной жизни, является прекрасным утешением, позволяющим не очень переживать из-за утраты социальных высказываний Аристофана, переставшего писать комедии в начале IV в. до н. э. В этом нам также могут помочь сочинения Аристотеля, особенно его «Этика», содержащая перечисление добродетелей, которые общество приветствовало в то время. В судебных речах встречается большое количество несущественной информации, если, конечно, помнить о том, что изобретательные злодеяния, приписываемые оппоненту оратора, вряд ли следует воспринимать буквально и что случаи, о которых идет речь, как правило, были исключениями. Суровая критика, содержащаяся в речах Демосфена, опять же может привести нас к неверным выводам, если мы забудем, какой свободой в любой период обладал политик, страстно защищавший свои политические взгляды. Но в них опять же содержатся важные сведения о том, каким оратор хотел видеть себя самого или свой город, и о том, какие аргументы могли повлиять на его сограждан.
В середине IV в. до н. э. афинское общество было более трезвым, чем к конце V в. до н. э. В нем было меньше сумасбродного индивидуализма и серьезных сомнений во всех признанных ценностях, из-за чего в конце жизни поколения Еврипида и Фукидида пошатнулось то безграничное доверие к возможностям личных суждений, тесно связанных с этими самыми сомнениями. Предположения и догадки продолжали делаться, но Аристотель допускал возможность более полноценного соглашения между думающими людьми и наличие в целях, которым должен следовать отдельный человек или целый город, признаков доброй воли. В его сочинениях, посвященных этике и политике, повсеместно встречается предположение о том, что город-государство сохранится в качестве преобладающей разновидности политического образования. Возможно, город все еще был способен решить по крайней мере свои внутренние проблемы и продолжить вносить вклад в копилку человеческого опыта. Филипп и Александр проследили за тем, чтобы дальнейшие эксперименты не проводились.
Понять религиозные чувства представителей другой цивилизации крайне сложно, и в случае с греками у нас больше оснований для недопонимания, чем в большинстве других случаев. Какие бы чувства мы ни испытывали по этому поводу, выросли мы в мире, где верховенствует монотеизм, имеются профессиональные служители церкви, существует прочная связь между религией и моралью и распространено представление о том, что Бог любит людей. Изучая историю Древней Греции, мы сталкиваемся с бессвязным политеизмом, не объединенным какой-либо церковью или догматическим учением, для которого характерны столь скандальные истории о поведении богов, что некоторые греки, охваченные негодованием, отвергали их, богов, расположение которых к отдельным людям или городам в целом могло предполагаться, а в частности обеспечивалось совершением правильных жертвоприношений, но которые относились к человечеству совсем недружелюбно. Не были эти боги труднодоступными или незначительными. В греческой поэзии и искусстве встречается множество произведений, в которых отразился благоговейный трепет перед божественным. Общие культы объединяли греков гораздо эффективнее, чем что-либо другое. И каждое действие эллина было связано с культом какого-либо бога, причем в такой степени, что наша цивилизация в сравнении с древнегреческой кажется абсолютно светской.
В нашем распоряжении имеется такое количество источников, рассказывающих о разных сторонах древнегреческой религии, что выбрать, с чего начать ее описание, крайне сложно, но греки, несомненно, отталкивались бы от произведений Гомера. Если в Греции не было укоренившегося догматического учения, то по крайней мере текст там имелся. И несмотря на то что поэмы Гомера кажутся менее обещающими источниками по истории религии, чем Библия, острота мышления не позволяла искажать ритуалы или правила поведения, приведенные в произведениях «поэта» (это слово использовалось вместо имени Гомера). Геродот не сомневался, что именно Гесиод и Гомер, живший, по его мнению, примерно за 400 лет до его собственного времени, подарили богам их греческие имена и установили связанные с ними ритуалы. Поэт-философ Ксенофан, живший в VI в. до н. э., жаловался на то, что богам приписывались воровство, измены и обман, и обвинял в этом как раз Гомера и Гесиода. Последний сыграл свою роль в этом, описав, как божественное семейство вмешивалось в Троянскую войну, выступая то на одной стороне, то на другой, помогало вернуться Одиссею домой или, наоборот, мешало ему и делало многое другое, что, задавшись целью, можно найти в поэмах Гомера. «Теогония» Гесиода стала намеренной попыткой систематизировать в первую очередь генеалогию богов и взаимосвязи между ними. В целом Гесиод следует по пути, намеченному Гомером, авторитет которого широко признавался, что, однако, не сумело искоренить многочисленные локальные особенности. Гесиод заявлял, будто получил особые инструкции от муз, Гомер же руководствовался лишь вдохновением, свойственным всем поэтам. Ни один из них не выглядит религиозным пророком в том смысле, в котором мы понимаем данное понятие. То, что эти поэты пользовались таким авторитетом, или, возможно, то, что им приписывался столь значительный авторитет, удивительно. Правда, отчасти данный факт объясняется тем, что поэмы Гомера, очевидно, в принципе являлись древнейшими из доступных текстов.
По мнению этих авторов, династия богов, управляющая миром в настоящее время, не всегда находилась у власти, и факт того, что Зевс был новичком, возможно, отразился в таких проблемных источниках, как «Прометей прикованный» Эсхила. Но практически всегда Зевса считали несравнимо могущественным царем богов, отцом всего сущего, богом неба и погоды, молния которого была последним, непобедимым оружием. За другую силу природы отвечал его брат Посейдон, бог моря, коней и землетрясений. Один
