В это время сильнее обозначается искони присущая грекам черта, на которую указывал еще Гомер, но которой теперь благоприятствовали обстоятельства, — любознательность. Именно она была важным аспектом личности Одиссея — покровителя всех искателей приключений, а впоследствии путешественники и этнографы, от Аристия из Проконнеса[58] до Гекатея Милетского и Геродота, с избытком удовлетворяли спрос общества в этой области. Но в эллинистическую эпоху отмечается нестоящая эпидемия любопытства: все, кто читал, жаждали повидать, как Одиссей, «столько разных народов, их города и обычаи». Растет страсть к путешествию ради самого путешествия, возбуждаемая многочисленной «описательной литературой» (периегетикой), отдаленной наследницей Геродота, расцвет которой в III–II веках до н. э. поражает своим обилием, богатством и разнообразием. До нас дошло только одно целое свидетельство об этом, по правде говоря, значительно более позднее — созданное во второй половине II века н. э. при императорах Антонине и Марке Аврелии: это знаменитое «Описание Эллады», подробный путеводитель по Греции, написанный Павсанием. Во всяком случае, он дает нам достаточное представление о трактатах, которые составлялись его предшественниками и которыми он пользовался. Эти последние были очень многочисленными. Так, Диодор Периегет (конец IV — начало III века до н. э.) написал произведение «Об аттических домах», в котором сделал обзор городов этого региона, его святилищ и достопримечательностей, а еще одно — «О надгробных памятниках» — тоже, без сомнения, относится к этому региону: поскольку надгробия устанавливались вдоль дорог, вне аггломераций, и зачастую украшались статуями и надписями, путники, и особенно чужестранцы, любопытствовали узнать, кто здесь похоронен и какова была его судьба. Гелиодор Периегет (середина II века до н. э.?) — автор таких трудов, как очень подробный «Путеводитель по Афинскому акрополю», состоявший из пятнадцати книг, монография «Об афинских треножниках», посвященная этой особой категории пожертвований, столь распространенных в культе Диониса, что соседняя с Акрополем и театром улица называлась улицей Треножников; ему же, по-видимому, принадлежит произведение «Об афинских вотивных дарах». Чуть раньше другой автор, Полемон из Илиона, у которого, видимо, Павсаний особенно много позаимствовал, посвятил трактат из четырех книг «Вотивным дарам афинского Акрополя». Примечательно, что эта литература уделяла особое внимание достопримечательностям Аттики и ее столицы: так что, несмотря на упадок в сфере большой политики, Афины сохраняли свой былой авторитет в области искусства и культуры. Чужеземцы спешили сюда с жадным любопытством полюбоваться памятниками блестящего прошлого и встретиться с великими учителями философии и риторики, которые здесь преподавали. Об этом до нас дошло описание в произведении II века до н. э. «О городах Греции» некоего Гераклида: не скрывая некоторых аспектов старого города, таких как недостаток источников воды или неудобство городского жилища, автор отдает дань восхищения ислючительной красоте сооружений, например театра Диониса или Парфенона, «который возвышается над театром и на всех, кто его видит, производит потрясающее впечатление». Он рассказывает о трех гимнасиях: Академии, Ликее и Киносарге, об их рощах и газонах. Он упоминает о частых праздниках, об интеллектуальных связях, о качестве жизни, правда дорогостоящей, которую могли здесь вести гости: поэтому в городе их всегда были толпы, но афиняне к ним привыкли.
Пример Афин известен лучше, чем другие греческие города, но каким бы потрясающим он ни был, мы не должны забывать, что было множество других мест. Красоты и богатства Александрии, Антиохии, Родоса, Эфеса, Византия, Тарента или Сиракуз, престиж великих святилищ Олимпии, Дельф, Истма, Эпидавра, Делоса, Клароса возле Эфеса, Дафнии возле Антиохии привлекали паломников и гостей. Даже Додонское святилище, затерянное в горах Эпира, стало снова функционировать, свидетельством чего явилось сооружение здесь большого и красивого театра. Специально отправлялись в Илион, чтобы почтить память Гомера непосредственно на месте Трои: пример Александра, которому последует Цезарь, еще раньше имел своих подражателей среди путешественников, мечтавших о руинах, к которым местные жители, без всяких сомнений, относились как к историческим памятникам. В Илионе, напишет Лукан, «nullum est sine nomine saxum» — «каждый камень имеет свое имя». Интерес вызывали могилы Ахиллеса, Патрокла и Аякса, место лагеря ахейцев, пещера Париса на горе Иде и множество остатков, более или менее подлинных, града Приама и бесчисленных легенд, которые окружали его: Страбон в своей «Географии» не обходит их вниманием. Специально для этих гостей Деметрий из Скепсиса во II веке до н. э. сочинил настоящее «описание» Троады, представленное как комментарий к отрывку, где Гомер после знаменитого «списка кораблей» греков перечисляет состав троянского войска (Илиада. И, 811; и след.).
Другие авторы интересовались варварскими народами, как в свое время Геродот, отчасти из-за пристрастия ко всему необычному, а отчасти из искреннего желания обнаружить у этих чужеземцев здравые обычаи, которые могли бы перенять греки. Так, Гекатей из Абдеры, современник Птолемея I, книга которого «О Египте» была благосклонно принята, писал также, обратившись к другому краю известного мира, о гипербореях. Много описаний Азии оставили спутники Александра, обнародовавшие свои воспоминания о завоевательных походах. Географы и этнографы развивали и уточняли эти свидетельства в более систематизированных трудах: в середине II века до н. э. Агатархид из Книда, написавший «Историю Азии», составил также «Описание Эритрейского моря», то есть Красного моря (но этот термин обозначал тогда совокупность окружавших Аравию морей вместе с Индийским океаном и Персидским заливом). Благодаря византийскому эрудиту Фотию мы располагаем несколькими отрывками этого произведения. Позже, около 100 года до н. э., Артемидор Эфесский составил на основе своих многочисленных путешествий одиннадцать книг «Географий», где Азии отводится первое место. У этих двух авторов много позаимствовали Диодор Сицилийский и Страбон, иногда целыми фрагментами текста. Обилие этих произведений, безусловно, отвечало потребностям публики, желающей знать о далеких странах, куда отправлялись наемники и купцы. Впрочем, как и в рассказах об Одиссее, сказочные детали здесь были перемешаны с описанием увиденной реальности и личными наблюдениями за нравами: греки всегда испытывали страсть к чудесному, которой и потакали эллинистические авторы, наполняя свои сочинения странными, необычными фактами — paradoxa, отсюда общее название, данное этой литературе — парадоксография. Та же тенденция прослеживалась и в большинстве исторических сочинений. Она была очень популярна, и сборники «Невероятных историй» продолжали расти в числе до конца античной эпохи. Один из первых, вполне оправдывавший свое название «Собрание чудесных историй», появился в середине III века до н. э.; он принадлежал Антигону из Кариста, который жил при дворе Аттала I Пергамского и написал также биографии философов, с которыми был знаком, и теоретический трактат о живописи. Примечательно, что человек, интересовавшийся изобразительным искусством и философией, обнаруживал при этом любопытство к экзотическому и диковинному — оригинальным аспектам эллинистического духа.
Страсть к путешествиям, предпринимаемым с единственной целью — удовлетворить любопытство в отношении далеких земель, желание увидеть собственными глазами народы и памятники, о которых говорилось в книгах, туризм, наконец, — если называть этот процесс соответствующим современным термином, — это было главное веяние эпохи. Естественно, ему сопутствовало искушение: поведать об увиденном. Отсюда невероятное количество мемуаров и рассказов, авторы которых, упоминавшиеся выше, зачастую использовали это как повод. Приведем последний и любопытный пример, относящийся к концу нашего периода, поскольку он почти точно датирован 8 марта 7 года до н. э. — временем Августа. В этот день образованный грек из Александрии, имевший латинское имя Катилий, сын Никанора, оказался на острове Фила, в Верхнем Ниле, возле Ассуана, выше первого водопада; он прибыл сюда из любопытства, желая увидеть необычную красоту этого места. Поскольку он был писателем и искусным поэтом, в память о своем путешествии он оставил две прекрасно сохранившиеся эпиграммы, которые были высечены на филоне храма Исиды, где они и были обнаружены в наши дни. Первая эпиграмма, как и должно, прославляет императора и наместника Египта за остров Фила — «замечательную границу Египта и предел земли эфиопов». Вторая более оригинальна по композиции и стилю: десять строк образуют акростих, в котором их начальные слоги составляют имя и патроним автора, и Катилий приглашает читателя присоединиться к его игре. Затем он продолжает: «Теперь пора воскликнуть: прощай, прощай, Фила! При виде скал и гор я умираю, о водопады! Но по возвращении, когда я снова увижу Никанора и всю остальную семью, я напишу правдивый рассказ о путешествии». Показательный текст как в отношении литературных вкусов этого любителя, которому доставляло удовольствие остроумное обращение со стихами, весь смысл которого открывался только знатокам, так и, в особенности, в отношении чувств, которые влекли путешественника к крайним пределам Египта, такого далекого от его дома в Александрии: ему хотелось испытать потрясение от грандиозного зрелища водопада, величественной реки и обрывистых берегов, чтобы, вернувшись в свой город, наполнить этими впечатлениями свой письменный отчет, который привел бы в восторг его друзей. Это было совершенно новое мироощущение и совершенно иной образ действий.
