Ознакомительная версия.
Анатолий Козлов
Понятие преступления
Рецензенты:
Н. Н. Лукин, доктор философских наук, профессор,
член-корреспондент Международной Академии ноосферы
А. В. Шеслер, доктор юридических наук, профессор
© А. П. Козлов, 2004
© Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004
Предыдущая научная деятельность в очередной раз убедила автора в том, что нельзя исследователю узкой прикладной темы пускаться в плавание «без руля и без ветрил», не имея перед собой чего-то основополагающего, на что можно было бы опереться. Ведь беда в том, что направление исследованию задаем мы сами, любой контекст – это наш контекст, созданный «по образу и подобию». И в этом контексте мы можем дать все, что нам угодно, совершенно невозможные задачи и неприемлемые решения. Разумеется, можно писать и так: «Чурли журчей бурли журчей», «нелюбные губы любилью спаял. Неприлюбный остался». Однако что можно поэту (в данном случае В. Каменскому), не положено ученому, поскольку последний должен мыслить по возможности жестко, понятно для разумного, а не эмоционального читателя, использовать термины, которые помогли бы ему связать прошлые исследования с настоящими и будущими и которые в исторической динамике должны быть едиными, в противном случае, не имея фундаментальной базы, каждый из нас будет писать о своем и на собственном языке (речь идет не о русском, в частности, языке, а о языке Иванова, Петрова, Сидорова) и каждый из нас станет В. Каменским, что, согласитесь, очень далеко от науки.
Именно поэтому каждый исследователь в области прикладной науки должен иметь определенный «фундамент», который был бы «фундаментом» для любого его коллеги. Такими фундаментальными науками общепринято считать философию, формальную логику, психологию и, естественно, язык. Так или иначе, но ни один исследователь прикладной науки без них не обходится. Вместе с тем здесь есть два пути: первый – отталкиваться от традиционных представлений прикладной науки о категориях фундаментальных наук, безотносительно, насколько точно они воспроизводят последние; второй – попытаться самому разобраться в категориях фундаментальных наук, имеющих применение в прикладных, с целью более точного их воспроизведения.
Автор избрал второй путь и для начала предпослал небольшое исследование некоторых положений фундаментальных наук, которые имеют (должны иметь) наиболее широкий выход на категории уголовного права, и в результате неожиданно для себя приобрел новый взгляд на них.
В дальнейшем опора на положения фундаментальных наук помогла автору освободиться от некоторых фикций, существующих в уголовном праве, и прийти к некоторым оригинальным выводам. Так, исключена из исследования преступления надуманная категория «состава преступления», что позволило создать двухзвенную структуру преступления; с несколько иных позиций автор подошел к изучению причинной связи, мотивационных сфер, связи субъективных элементов и т. д. По мнению автора, в итоге получилась интересная, неординарная работа, о достоинствах и недостатках которой судить читателю.
И последнее. Некоторые положения учения о преступлении (казуса, невменяемости и т. д.) в данной книге рассмотрены не были, поскольку при их наличии нет преступления, тогда как нас интересовало именно преступление как таковое.
Часть первая
Фундаментальные науки и уголовное право
Раздел 1
Формальная логика и уголовное право
Уголовное право как прикладная наука не может существовать самостоятельно без связи с теми фундаментальными науками, которые разрабатывают общую методологию бытия, сознания, процесса мышления и его закрепления в том или ином материале. На этом фоне огромное значение имеет философия, что всегда признавалось в теории уголовного права. Так, еще в XIX в. А. Ф. Бернер писал: «Исходная точка и фундамент каждой специальной науки кроются в философии. Уклоняться от философии значит строить на воздухе и начинать излагать науку без всякого принципа, значит отречься совершенно от характера научности. Конечно, и философия не есть нечто законченное и безусловно установившееся».[1] Однако признавать данный факт и следовать ему непреложно – это разные вещи. К сожалению, довольно часто наука уголовного права игнорирует положения философии то ли в силу авторских амбиций, то ли в силу нежелания связывать свои выводы с чем-то фундаментальным, то ли из-за размытости самих философских представлений о тех или иных категориях.
Здесь мы говорим о философии в широком смысле, понимая, что из нее выделены формальная логика и психология (общая и социальная). На этом фоне ни одно положение уголовного права как прикладной науки не должно проходить мимо философии (говорим ли мы о реальном бытии норм, или о преступном поведении, или о внутреннем мире преступника, или о наказании и его целях и т. д.). Чтобы не впасть в ошибку несоответствия прикладной науки и философии в ее широком понимании, я полагаю важным самому разобраться в некоторых сложных вопросах собственно философии, формальной логики и психологии. При этом основной упор сделан на двух последних как на наиболее сложных или нарушаемых в теории уголовного права, иные же вопросы философии, коль скоро они понадобятся для рассмотрения тех или иных категорий уголовного права (например, причинной связи), будут рассмотрены по ходу уголовно-правового анализа.
Уголовное право, как и любая другая отрасль науки, имеет свое значение и социальный смысл лишь тогда, когда оно не замыкается в себе, не «работает» только на себя. «Человеческое познание… может оставаться научным только при условии, что оно постоянно направлено на применение теории ко всем конкретным, особенным и даже уникальным сторонам действительности изучаемого предмета».[2] Следовательно, уголовное право может признаваться истинной наукой только тогда, когда оно будет адекватно отражать действительность и предлагать такие инструменты, которые бы реально помогали законодательной и правоприменительной практике. Пока об этом приходится только мечтать. Постоянно из уст практических работников выпускники юридических вузов слышат одно и то же: «Забудьте, чему вас учили; у нас все не так»; часто со страниц газет и экранов телевизоров раздаются упреки в адрес ученых-юристов по поводу их оторванности от практики. Все это имеет место не только из-за голословного отрицания некоторыми практиками (что, конечно же, существует) важности научных исследований (каждому судье хотелось бы быть единственным глашатаем истины), но главным образом из-за того, что каждый ученый стремится высказать оригинальную теорию, часто противоречащую иным существующим теориям, а иногда здравой логике. Например, классификация форм соучастия, произведенная А. А. Пионтковским, признается Ф. Г. Бурчаком – в плане логическом – безупречной, и тем не менее он создает классификацию форм соучастия абсолютно логически невыдержанную, малоприемлемую с точки зрения истинно научных и практических подходов[3] вместо того, чтобы развить и подправить логически безупречную, по его же мнению, позицию А. А. Пионтковского. То же самое происходит и с проблемами единичного преступления и их множественности, на которых мы еще остановимся. Вполне естественно, что практика не может, да и не имеет права воспринимать в своей деятельности взаимоисключающие теории. Отсюда и негативное отношение практиков к теории вообще.
Думается, аксиоматично, что наука уголовного права может быть принята практикой только тогда, когда она: а) будет адекватно отражать действительность; б) реально прогнозировать будущее; в) соответствовать диалектике развития уголовно-правовых явлений и истории науки; г) отвечать правилам формальной логики.
Таким образом, главная проблема науки уголовного права заключается в правильном представлении о действительном положении вещей. При этом желательно максимально возможное исключение уголовно-правовых условностей и идеологических наслоений. Вполне оправданно возникают те или иные трудности при отражении действительности в научных понятиях. Эти трудности можно преодолеть, если соблюдать определенные правила. К сожалению, наша наука уголовного права, во многом идеологизированная, все больше и больше отказывается от формальной логики в пользу политических требований. Противники применения категорий формальной логики в праве, в том числе уголовном, были всегда. Еще А. Жиряев отмечал: «Логическая правильность какого-либо разделения еще не может служить ручательством в том, что оно необходимо или по крайней мере полезно в науке… Наше разделение основывается не на одной только логической правильности, но и на практической необходимости, то есть оно требуется самой идеей уголовного правосудия».[4] Несколько позже Н. Колоколов по этому поводу писал: «Надо отказаться от попыток найти руководящее начало по данному вопросу (дифференциации видов умысла. – А. К.) путем формально-логического метода, которым руководствовались немецкие ученые, и перенести его разрешение на почву опытной психологии».[5] По мнению С. П. Мокринского, пытавшегося «перекинуть мост от догмы к политике», «не надо забывать, что право нелогично по самой природе своей, что оно рождается и вырастает на почве компромисса… Наряду с формально-логической обработкой законодательного материала должно быть предпринято политическое изучение предположений репрессии»,[6] словно политика – абсолютно нелогичная вещь. Вполне понятно такое прохладное отношение к формальной логике. В науке уголовного права, которая довольно часто говорит обо всем и ни о чем, в которой каждый может высказывать свои идеи по собственному усмотрению, формальная логика – только помеха. Однако если мы не собираемся спорить столетиями по одному и тому же вопросу и хотим достичь каких-то существенных результатов в науке и практике, нужно поставить научного работника в жесткие рамки соблюдения правил формальной логики, что не позволит ему «растекаться мыслию по древу». В приведенных высказываниях абсолютно не оправданно противопоставление формальной логики и практической необходимости, поскольку практике нужны как можно более точные, ясные понятия, определения, классификации, которые может дать только формальная логика. «Устранение из системы криминализации деяния всякого рода недомолвок, двусмысленных положений, повторов и других подобных недочетов исключает возможность произвольного толкования признаков составов преступлений, а следовательно, создает и более широкие возможности для дальнейшего упрочения принципа законности в рассматриваемой сфере».[7] И уж совсем непонятно противопоставление формальной логики и психологии, каждая из которых должна находиться в прикладном исследовании на своем месте.
Ознакомительная версия.
