Александр Бойко - Преступное бездействие

Под временем совершения преступления в уголовном праве понимается конкретный период; он характеризуется «определенными общественно-политическими и социальными событиями, которые могут смягчать или отягчать совершенное преступление»[81]. Временной фактор в большинстве случаев очевиден и понятен, легко презюмируется даже неспециалистом. Так, применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356 УК РФ) предполагает время производства военных (боевых) действий, уклонение от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК) – период краткосрочного выезда (отпуска) осужденного к лишению свободы за пределы исправительного учреждения, воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий (ст. 141 УК) – время избирательных кампаний, вынесение заведомо неправосудного приговора (ст. 305 УК) – период судебного разбирательства по уголовному делу и т. д.

Длительность преступного поведения, сказывающаяся на его генезисе, понудила нашего законодателя внести уточнение в статью, определяющую действие уголовного закона во времени. С 1996 г. учреждена оговорка, согласно которой «временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий» (ст. 9 УК РФ). Подобная детализация вполне оправдана: она способствует единообразию в понимании и применении закона, а также базируется на том очевидном факте, что помимо материальных составов закон учредил формальные и усеченные, в рамках которых последствия не обязательны.

Место совершения преступления как факультативный признак объективной стороны также имеет свое оправдание в смысле легального использования его законодателем. Оно может влиять на оценку общественной опасности деяния и применения наказания, ибо «люди, проживающие в отдельных местностях, в зависимости от сложившихся социально-психологических, национальных, этнографических особенностей могут по-разному оценивать поступки других людей»[82]. Конкретная географическая точка, послужившая местом совершения злодеяния, имеет свой правовой режим, может повлечь сложности в определении подсудности и даже национальной юрисдикции[83]. Место посягательства может влиять на квалификацию содеянного даже в том случае, если оно находится за рамками состава конкретного преступления.

Несколько лет назад ростовский злоумышленник, которого трудно назвать человеком, в предновогоднюю ночь срубил две голубые ели в священном для горожан месте – в сквере, где расположена братская могила павших в Великой Отечественной войне и где находится школьный Пост памяти. Правоохранительным органам пришлось выбирать уголовно-правовую оценку содеянного между кражей, умышленным уничтожением государственного или общественного имущества (ст. 89 и 98 УК РСФСР 1960 г.), умышленным повреждением специальных насаждений (ст. 168 УК РСФСР), квалифицированным хулиганством (ч. 2 ст. 206 УК РСФСР) и надругательством над могилой (ст. 229 УК РСФСР). В итоге предпочтение было отдано составу исключительно циничного хулиганства, и в основу квалификационного решения было положено особое значение места вырубки зеленых насаждений[84].

Обстановка совершения преступления как факультативный признак объективной стороны трактуется в специальной литературе по-разному. А. Ф. Истомин определяет ее как «совокупность условий, в которых протекает преступное деяние, развивается его объективная сторона»[85], М. И. Ковалев и Н. А. Ныркова – как «физическую среду, где развивается преступная деятельность[86], И. М. Тяжкова – как «совокупность взаимодействующих (выделено нами. – А. Б.) обстоятельств, при наличии которых совершается преступление»[87]. В любом случае нужно особо подчеркивать общественно-политический, а не межличностный, местечковый характер обстановки, как это и делает П. А. Фефелов[88].

Обстановка – это социальная, а не физическая среда, «окружающие кого или что люди, предметы, случайности»[89], которая существует всегда, но лишь при производстве некоторых деликтов она требует особого оценивания. Именно социальное звучание обстановки благоприятствует совершению преступления либо (чаще) способствует наступлению более тяжких последствий. Игнорировать подобные условности законодатель не вправе, и потому он в нужных случаях придает обстановке титул признака состава (в ч. 3 ст. 331 УК РФ особо оговаривается то обстоятельство, что уголовная ответственность за преступления, совершенные в боевой обстановке, будет определяться законодательством военного времени, а в составах криминальной диффамации упоминается публичность, как обязательный признак обстановки или среды посягательства – ст. 130, 319 УК).

Факультативным признаком состава, относимым к объективной стороне, принято считать и общественно опасные последствия. Законодательное отношение к ним различно в зависимости от того или иного состава: в преступлениях с материальными составами по последствиям определяется момент окончания преступления, в формальных и усеченных составах вид и размер наступившего вреда может влиять лишь на дозировку ответственности. Законодательное умолчание о последствиях в диспозициях многих статей не должно вводить в заблуждение в том смысле, что подобные деликты безрезультатны.

Мы исходим из того, что, как это многократно обосновывалось в уголовно-правовой литературе[90], в социологическом отношении нет и не может быть преступления, которое не влекло бы негативных последствий, не деформировало бы соответствующие общественные отношения, поставленные под охрану закона. Деяние, которое не производит никаких отрицательных изменений или деструкции в окружающем мире, уже ни на что не посягает, лишается материального свойства любого преступления. Для уголовного права такое поведение человека – индифферентный поведенческий акт.

Столь пристальное внимание к факультативному (в законодательном понимании) признаку состава объясняется тем, что последствия самым существенным образом влияют на общественную опасность преступления в целом. Так, В. С. Прохоров преступный вред видит в следующих вариантах: а) дезорганизация общественных отношений; б) влияние на социально-психологическую атмосферу общества («общество взволновано»); в) собственно материальные потери; г) горе людям (лишает их чувства уверенности и защищенности); д) форма агрессивного самозаявления лица о своем существовании (разрушение баланса коллективных и личных интересов)[91]. Как видим, обозначенный научным авторитетом спектр разрушительного влияния посягательств на уклад общественной жизни весьма широк, заведомо выходит за узкие рамки законодательных обозначений, оправдываемых интересами дифференциации ответственности, соображениями доказываемое™ и привязки последствий к объекту.

Кстати, вес последствий в структуре состава и вредоносности всего посягательства[92] объясняется «двухэлементностью» данного признака, его срединным звучанием, связующей ролью между объектом и объективной стороной[93]. Как отмечает Н.Ф. Кузнецова, «содержание общественно опасных последствий определяется содержанием объектов, вредные изменения в которых они производят»[94]. Ей вторят М. И. Ковалев и Н. А. Ныркова, когда определяют преступные последствия как «негативные изменения в объекте вследствие преступного деяния»[95]. Уточним связующую роль последствий в структуре состава: в нашем представлении, последствия обязаны своим происхождением (причиняющий аспект) деянию, а их содержание (в аксиологическом плане) предопределено особенностями охраняемых общественных отношений[96].

Реальные последствия посягательств весьма многоплановы вообще и всякий раз. Однако соображения равенства и единообразия запретов понуждают законодателя к известной типизации преступных результатов. Наиболее известен в этом отношении норматив Уголовно-процессуального кодекса РФ, согласно которому «потерпевшим является физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред, а также юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации»[97].

Не все этот краткий и очень понятный классификационный ряд принимают. Профессор Н. Ф. Кузнецова не без основания утверждает, что «широко распространенное в гражданском праве понятие «моральный вред» в уголовном праве точнее называть психическим. Моральный вред влекут соответственно аморальные поступки, а не преступления»[98]. А. М. Эрделевский отвергает это понятие по другим основаниям: «Поскольку… моральный вред находит выражение в негативных психических реакциях потерпевшего, правильнее было бы использовать понятие “психический вред”»[99]. Но в любом случае текст материального закона дает основания для многочисленных классификаций преступных результатов, и наука данной возможностью пользуется.