Ознакомительная версия.
Однако реализовать свою самостоятельность в выборе пути развития можно только на основе учености. Отсюда грамотность представлялась многим как путь не только к саморазвитию, но и к крамоле и ереси. В связи с этим неизвестный автор «Написания о грамоте» открывает перед людьми три жизненных пути:
Самый достойный путь – духовный, любовный, благодатный, крепостный (стойкий и строгий), преподобный.
Достойный – душевный, дружеский, законный, воздержательный, подобный (пристойный, подобающий).
Плотский – ненавистный, беззаконный, неподобный.[367]
Наконец, «Валаамская беседа»[368] не просто содержала идею самовластия человека, но и противопоставляла ее государственной власти.[369]
Такого рода противопоставление формулирует в своем «Новом учении» и Феодосии Косой, который рисует картину господства духовных и светских властей над самовластием человека. Называя себя и своих единомышленников чадами, а не рабами, как было принято,[370] он пишет: «Никому так не раскрылась истина, яко же нам открыся: не подобает же повиноватися властем и попом… один наш наставник Христос…»
Вопрос о «самовластии» вызывал интерес и у представителей светских властей. Известно, что во время знаменитого диспута Ивана IV с Яном Ракитой эта тема была центральной. Понятно, что понимание «самовластия» Иваном Грозным имеет совершенно иной оттенок, что же касается «самовластия» человека, то это выражение не просто не соответствует заповедям Христа, а прямо указывает на дьявола.[371] Впрочем, Курбский в том же ключе говорит о самовластии, обвиняя Грозного в злоупотреблении тем, что даровано человеку Богом. Кстати сказать, взгляды Курбского полностью совпадают с общими тенденциями европейского развития, когда польские, немецкие или французские феодалы либо заставляли монархию подчиниться своему влиянию, либо объявляли себя свободными и вольными государями.
Следовательно, протест и стремление покончить с несвободой в разных слоях общества ассоциировались с различным пониманием свободы. Крестьянам, например, мыслилось равенство одинаковости, свобода общинная, основой которой была отнюдь не индивидуальная независимость, не право проявлять себя как личность. Удельные князья воспринимали свободу как невмешательство кого-либо в вопросы реализации собственной власти. Таким образом, между верхами общества и народом понимание свободы не было одинаковым, однако сходились они в различных протестных проявлениях, что и сказалось в Смутное время. И это понятно, так как «в системе средневекового феодального мировоззрения не было места для личности человека самого по себе. Человек был по преимуществу частью иерархического устройства общества и мира. Ценность человеческой личности осознавалась слабо. В какой-то степени она, конечно, осознавалась, но тогда на задний план отступала сама система».[372] Отсюда обращение к теме человека, его самобытности, правам, чувствам было в определенном смысле революционным, так как не просто изменяло существовавшую традицию, а логически приводило к противопоставлению человека и власти.
Думаю, что власть почувствовала, что, позволяя вольнодумство, она максимально приблизилась к опасной черте, за которой наблюдалась явная угроза единодержавию и росту влияния государственной власти.[373] Именно поэтому Возрождения, аналогичного западному, в России не было.[374] Во второй половине в никакой публицистической активности мы не наблюдаем, все прерывается с опричниной, террором Грозного и установлением крепостничества. В результате в середине XVI в. начался застой,[375] который сопровождался жестоким подавлением свободомыслия и еретичества, опалой многих представителей публицистики, в частности расправой с обвиненными в еретичестве Феодосием Косым, Матвеем Башкиным и их последователями.
Однако прогрессивные тенденции в развитии общественной мысли не были окончательно ликвидированы, и прежде всего потому, что движение это не носило закрытого характера сект, а было открытым. Поэтому не удивительно, что идеи духовной свободы человека, равенства народов[376] и вероисповеданий не могли не проникнуть, пусть неглубоко, в различные слои общества. Во всяком случае, идея «самовластия», осознаваемая как воля к свободе, уже в начале XIV в. стала предметом гласности и идейной борьбы как в религиозной среде среди демократически настроенных элементов городского и сельского духовенства, так и в городской (речь идет о торговцах, ремесленниках и дьячестве). Именно развитие идеи «самовластия», правда уже в XVII–XVIII вв., превратило религиозную ересь в ересь светскую.
Так, в начале царствования Михаила Романова дьяк Иван Тимофеев далеко не в соответствии с существовавшими традициями составил свой знаменитый «Временник».[377] В нем автор рассматривает проблемы происхождения, сущности, особенности организации и реализации различных форм власти. При этом одно из центральных мест в работе занимает описание облика монарха, методов его правления.
Цель этого сочинения – извлечь уроки из событий Смутного времени. Тимофеев пишет о политических правах подданных, в том числе о праве на сопротивление неправедно установившейся власти. По его мнению, законным происхождением верховной власти может быть волеизъявление всего народа. Правители, получившие власть не по наследству или помимо соизволения людей, должны считаться захватчиками и не могут называться царями. К захватчикам он относит всех русских царей, начиная с Бориса Годунова и до Михаила Романова. Характерно для его рассуждений, что все цари совершенно не годились для отведенной им роли. Годунова, например, он называет «рабоцарем». Тимофеев перечисляет требования, которым, как он считает, должны отвечать русские государи:
– править необходимо справедливо, ибо самовластие царей рождает самовластие подданных;
– власть всенародно избранного царя нужно ограничить более или менее постоянно действующим органом (при этом термины, которые использует автор – народ, народное голосование, всенародное множество, вселюдный собор, – свидетельствуют о том, что он мыслит категориями сословного представительства и парламентаризма);
– ближнее окружение царя должно иметь специальную подготовку в делах политики и управления;
– в смуте, помимо всех прочих, повинен народ, который молчал и, не находя мужества прекратить злодейство, не выполнял свой гражданский долг;
– царь только по своему достоинству близок к Богу, по природе же и делам своим остается человеком, следовательно, царский сан не пострадает, если порочный царь будет не только ограничен в своей власти, но и убит;[378]
– правильно установленная власть не может во внесудебном порядке покушаться на личность человека, его, в том числе имущественную безопасность (часто упоминаемая формула о «естественных законах», по-видимому, говорит о незыблемости и первичности законов, естественных по отношению к законам положительным, к которым он относит все действующее законодательство);
– нарушение закона не безопасно для государства, так как приводит к катастрофическим последствиям, поэтому царь в своих действиях должен быть ограничен божескими, естественными и положительными законами.
По существу, труд И. Тимофеева является вершиной теории сословной монархии, ограниченной правом и представительным учреждением. Тот факт, что Тимофеев занимал достаточно высокий пост, говорит о том, что поднятые им проблемы, по всей вероятности, широко обсуждались в высших слоях русского общества.
Налицо общность взглядов русских и западноевропейских реформаторов начала XVII в.; однако нельзя не обратить внимание на самобытность отечественных мыслителей, тесную связь их идей с конкретной исторической и политической ситуацией в России. Дело в том, что носители верховной власти в России не любили спрашивать себя, на что они имеют право и на что не имеют. Они считали себя призванными действовать там, где переставали действовать другие, делать то, чего не могли сделать подчиненные им орудия управления. Но эти «орудия» руководствовались в своей деятельности заведенным порядком, должны были делать только то, на что указывали им прямой закон или признанный обычай. Где кончались этот закон и этот обычай, там начиналась деятельность высшего правительства. Этим общим правилом древнерусского управления определялась и сфера деятельности Боярской думы. Она указывала исполнительным органам, как надобно делать то, чего они не могли сделать без указаний сверху, т. е. на что не давали им указаний действующий закон и признанный обычай.[379]
Говоря о роли Боярской думы в Российском государстве, следует сказать, что она постепенно стала высшим государственным учреждением России, «маховым колесом, приводившим в движение весь правительственный механизм»: она законодательствовала,[380] регулировала все отношения, давая ответы на вопросы, обращенные к правительству.[381] Ей же принадлежала и высшая исполнительная и судебная власть.[382] Кроме того, Боярская дума руководила деятельностью областной администрации и контролировала эту деятельность.[383] Таким образом, Боярская дума участвовала в обсуждении и разрешении всех вопросов государственного управления и была высшим законодательным органом. В то же время, как видно из состава думских комиссий и содержания рассматривавшихся дел, даже в XVI в. четкого разделения функций думных людей, даже думных дьяков, в то время не было.[384]
Ознакомительная версия.
