Лесные офицеры в случае отдачи незаконного приказа подчиненным несли ответственность на тех же основаниях, что и исполнители. Указанное положение являлось весьма прогрессивным и необходимым для ограждения граждан от возможного произвола лиц, охраняющих лесные угодья[237].
Поскольку кроме государственной стражи существовала стража частных лесов и вольнонаемная стража, в гл. 1 третьего раздела Устава лесного были закреплены положения, регламентирующие правовые основы их образования и деятельности. Так, в примеч. к ст. 1421 указанного источника определялось, что для надлежащего присмотра за исполнением правил, а также с целью охраны частных лесов от самовольных порубок владельцы были обязаны содержать при лесных дачах особых сторожей. По смыслу примечания под «особыми сторожами» понимались лица, не состоящие на государственной службе, следовательно, они в полной мере относились к частным охранникам.
Необходимо подчеркнуть, что владельцы частных лесов в обязательном порядке должны были вводить штат сторожей. В случае отсутствия таковых подвергались денежному штрафу из расчета 30 копеек за каждый день без охраны. Судя по тому, что в дореволюционной России 10 % лесов находилось в частном владении[238], число частных сторожей было достаточно внушительным.
Численность стражи определялась постановлением уездного дворянства, утвержденным губернатором. Лесные сторожа частных лесов подвергались непосредственному надзору земской полиции, которая «в случае надобности побуждала сторожей к исполнению их обязанностей»[239].
Согласно положениям, закрепленным в Уставе лесном, в случаях преследования нарушителей закона о частном лесе и при защите от нападений со стороны лиц, нарушающих указанный закон, охранники частных лесных угодий наделялись правами, предоставленными стражам казенных лесов. Круг других прав и преимуществ, согласно правилам от 15 мая 1867 г., не распространялся на частных охранников[240].
На основании ст. 568–570 Устава лесного и приложения к ст. 93 указанного источника стража частных лесов не относилась к органам правительственной власти. Вместе с тем необходимо отметить, что в примеч. к ст. 1421 Устава лесного было предусмотрено положение, согласно которому нарушители, виновные в оказании сопротивления частным сторожам, сопровождавшегося нанесением побоев, привлекались к уголовной ответственности как за неповиновение должностным лицам. Так, например, они могли быть подвергнуты наказанию по ст. 271 («сопротивление чиновнику в отправлении должности») либо по ст. 285 («оскорбление чиновника побоями или насильственными действиями при исполнении им служебных обязанностей») и др. Однако данное обстоятельство не служило основанием к причислению частных сторожей к лицам, состоящим на государственной службе[241].
Таким образом, частные сторожа не признавались должностными лицами. Поэтому к уголовной ответственности за совершенные преступления и проступки по службе они привлекались на общих основаниях. Подтверждением тому являются, в частности, положения, закрепленные в диспозиции ст. 1622 отделения «О нарушении постановлений о частных лесах» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. В ней говорилось, что лесные чины, заведующие и управляющие частными лесами, а также лесные сторожа за повреждение, истребление, присвоение или растрату лесных материалов из вверенных дач и за другие преступления и проступки по заведованию частными лесами подвергаются общим наказаниям, определенным за данные преступления Уложением о наказаниях (ст. 1681, 1682, 1704, 1709 и 1711)[242]. Иными словами, указанная норма содержала в себе ссылочную диспозицию.
Статьи 1681 и 1682 относились к привилегированным составам и закрепляли ответственность за присвоение и растрату. Наказание за данное преступление предусматривалось в виде ареста от 3 месяцев до 1 года. В случае же совершения данного деяния по легкомыслию или при добровольном возмещении причиненного ущерба наказание было более мягким – арест, но не свыше 3 месяцев.
За умышленное истребление или повреждение имущества, предоставленного на временное хранение (ст. 1704), частные сторожа могли подвергнуться наказанию в виде лишения всех прав и привилегий, с обязательным возмещением причиненного ущерба и отдачей в исправительные арестантские отделения 4-й или 5-й степени, что означало, согласно ст. 31 Уложения 1845 г. (в ред. 1885 г.), работы в указанных учреждениях, в первом случае – от 2,5 до 3 лет, во втором – от 1 до 1,5 года[243].
Положения ст. 1709 предусматривали ответственность поверенных (представителей), которые допускали злоупотребления, выражавшиеся в «сношениях или сделках с противниками своего доверителя во вред ему»[244].
Статья 1711 Уложения о наказаниях признавала наказуемыми истребление, повреждение, присвоение, злонамеренную утайку или растрату вверенных актов или имущества. Однако данная норма не содержала собственной санкции и отсылала к наказаниям, закрепленным в ст. 1681, 1682 и 1622 указанного источника.
В отношении уголовного преследования нарушений, совершенных в частных лесах, имелась одна особенность, которая позволяла выделить их в особую группу. Статья 585 Устава лесного, а также ст. 18 и 20 Устава о наказаниях определяли, что возбуждение судебного преследования зависит от воли пострадавшего, а возбужденное преследование может быть прекращено за примирением[245]. Как видно, данное положение содержало принцип диспозитивности, и указанные преступления относились к делам частного обвинения. Отмеченное правило распространялось и на частных сторожей.
Таким образом, если совершенное преступление причиняло вред исключительно интересам частного собственника и тот не имел намерения привлечь виновного к ответственности, то частный сторож мог и не подвергаться мерам уголовно-правового воздействия, а его наказание в этом случае могло состоять в возмещении вреда лесовладельцу в гражданско-правовом порядке[246].
В заключение еще раз следует подчеркнуть, что частные сторожа не признавались должностными лицами и подвергались наказаниям на общих основаниях, хотя и обладали некоторыми властными полномочиями, характерными для должностных лиц.
II. Письменные свидетельства о зачатках сыскной деятельности в России встречаются в древнейшем источнике русского права – «Русской правде», где описываются такие формы сыска, как «свод» и «гонение следа»[247]. Однако сыскные функции в это время осуществляли не специально созданные для данной деятельности органы, а сами потерпевшие, лица, на которых пало подозрение, члены общины[248]. Первые же попытки создания частных детективных структур начали предприниматься только в начале XX в.
Так, в 1910 г. в Министерство внутренних дел России поступило несколько ходатайств со стороны лиц, «занимающих видное положение», о разрешении основать в России «Всероссийское частное сыскное бюро». Авторы ходатайств указывали на важность инициативы в таком серьезном общественном деле. Однако данный проект встретил категорический отказ со стороны официальных учреждений[249]. Назревшая революционная ситуация в России приостановила развитие экономических отношений. Это, безусловно, отразилось и на эффективности функционирования практически всех видов предпринимательской и иной экономической деятельности.
Между тем за рубежом довольно успешно шел процесс становления и развития частной сыскной деятельности. После революционных преобразований 1917 г. эта волна с небольшим опозданием докатилась и до молодой Советской России.
В 1922 г. структурами МВД были подготовлены и направлены в Совнарком два проекта декретов о частном розыскном бюро и о частной охране[250]. По мнению начальника уголовного розыска НКВД Канцельсона, разработка документов была вызвана малочисленностью работников его ведомства для успешной борьбы с преступностью[251]. По проекту декрета «О частном розыскном бюро», в компетенцию частных розыскных бюро входили наряду с охранными функциями предупреждение и раскрытие преступлений против личных и имущественных интересов государственных и частных учреждений. В соответствии с § 4 и 5 данного проекта им воспрещалось принимать к производству наблюдение и сыск по делам исключительно личного, семейного и тому подобного характера, не связанным с предупреждением и раскрытием преступлений.
В § 8 проекта указывалось: «Если по ходу порученного бюро явится необходимость в производстве обыска, ареста, выемки или других нарушающих свободу граждан действий, то бюро должно обратиться к содействию органов милиции или уголовного розыска, от коих всецело зависит принятие на основании сообщенных сведений соответствующих мер».
