Юридическое познание – это, прежде всего, мыслительная деятельность, изучать которую (в виде абстрактных идеальных научных моделей) необходимо в максимальном приближении к реалиям, а не в отрыве от жизни, чтобы научные выводы были не «мертворожденными», а «живыми». В большинстве случаев на сегодняшний день функции следствия выполняют молодые юристы с небольшим жизненным опытом. Как правило, следователи чрезмерно загружены делами. В связи с этим первое, что, как правило, возникает в сознании следователя, получившего очередной материал для проведения проверки, – это мысль о количестве дел, уже находящихся в его производстве, и о распределении времени с учетом поступившего материала. Правоприменительная практика прокуратуры свидетельствует о том, что в результате проверки так называемых отказных материалов немалая их часть вновь направляется для исследования.
На первоначальном этапе изучения поступившего материала (при прочих равных условиях) следователь, как правило, инстинктивно ищет не пути и способы «оживления» материала, а возможности для прекращения работы. На этом этапе кардинальное исправление положения вещей возможно лишь в случае проведения комплекса мероприятий (увеличения штатной численности следователей, увеличения их заработной платы, определения нормативов нагрузки и т. и.). Понимание указанных обстоятельств (в том числе с учетом правового ограничения процесса юридического познания сроками следствия) представляет большое значение для анализа юридического познания, осуществляемого в процессе судебного правоприменения, поскольку отправной точкой для судебного разбирательства по уголовному делу являются материалы уголовного дела, собранные в ходе предварительного следствия. В свою очередь, от качества проведенного предварительного расследования зависит осуществление принципа справедливости в уголовном процессе, т. е. правильное определение вида и размера наказания лицу, совершившему преступление.
Следующий процессуальный этап, в котором участвует следователь, начинается с возбуждения уголовного дела и утверждения постановления о его возбуждении прокурором. Здесь возникают другие факторы, влияющие на сознание следователя. Кроме непосредственно познавательных проявлений сознание следователя испытывает иное влияние: сказывается понимание ответственности перед прокурором, утвердившим постановление о возбуждении уголовного дела; понимание ограниченности времени следствия процессуальными сроками, продление которых сопряжено с нежелательным визитом к прокурору; и самое, пожалуй, важное – установка на непременное «раскрытие» преступления. Эта установка существует почти на уровне подсознания и обусловлена многими факторами: необходимостью обосновать правомерность возбуждения уголовного дела; проявить свою профессиональную состоятельность; необходимостью, продиктованной профессиональным менталитетом, сформированным на основе требований борьбы с преступностью; карьеристскими (в хорошем смысле) устремлениями и т. д. Все это удачно вписывается в «палочную» систему учета работы следователя, существующую в правоохранительных органах и, кстати, приносящую обществу больше вреда, чем пользы. В итоге следователь руководствуется в своих действиях единственным стремлением во что бы то ни стало отчитаться о выполненных обязанностях по раскрытию преступления. На практике данная сознательная установка следователя при своей внешней безобидности (и даже, в некоторой степени, кажущейся социальной полезности) довольно часто приводит к негативным последствиям.
Примеры многочисленных случаев нарушения закона в ходе предварительного следствия, фактов незаконного привлечения к уголовной ответственности и как результат в некоторых случаях незаконного осуждения (в том числе случаи осуждения невиновных за преступления, совершенные серийными убийцами) подтверждают, с одной стороны, наше утверждение о том, что в основе своей эти проявления имеют указанную выше причину, а не являются результатом «добросовестного» заблуждения следователей, вызванного слабым уровнем теоретической подготовки, а с другой стороны, к великому сожалению, представляют собой лишь «надводную часть айсберга», называемого беззаконием следственного правоприменения.
В качестве иллюстрации приведем следующий пример (конец декабря 2002 года).
Следователем налоговой полиции одного из городов Владимирской области было возбуждено уголовное дело в отношении начальника муниципального предприятия жилищно-коммунального хозяйства К. по п. «б» ч. 2 ст. 171 УК РФ за то, что тот «осуществлял предпринимательскую деятельность по эксплуатации централизованных систем водоснабжения и систем водоотведения всего города без соответствующей лицензии, когда такая лицензия была обязательна, сопряженную с извлечением дохода в особо крупном размере».
Сама постановка вопроса, даже на первый взгляд, выглядит абсурдной. Мало того, что муниципальное предприятие является убыточным и в связи с этим – дотационным; мало того, что его руководитель в рамках своих полномочий занимался вопросами жизнеобеспечения всего города (не только водоснабжением и водоотведением), не успевая «латать дыры» давно изношенных городских сетей; так этот руководитель должен был прекратить подачу воды населению всего города и, сделав это, «утопить» город с населением 35 000 человек (в том числе – школы, детсады, ясли, больницы и т. д.) в фекалиях. И все это нужно было для того, чтобы оформить лицензию (как выяснилось в результате изучения этого уголовного дела, К. пытался оформить лицензию, не прекращая жизнеобеспечения города, и преодолел при этом большое количество бюрократических преград).
Данное уголовное дело не только было возбуждено, не только закончено с утверждением обвинительного заключения прокурором, но и дошло до суда. Несуразность обвинения была столь очевидна, что защитник, появившийся в уголовном процессе по инициативе суда, постарался на первом этапе разобраться в причинах возникновения дела, которое, как выяснилось, было необходимо налоговой полиции «для галочки», поскольку показатели работы (в плане «выхода» дел) были неудовлетворительными. Самое интересное, налоговой полиции для отчетности важен был только факт поступления дела в суд, а все остальное безразлично.
На первоначальном этапе участия в судебном процессе защитнику не удалось убедить прокурора отказаться от поддержания обвинения. Суд в рамках изучения дела вынужден был провести бухгалтерско-экономическую экспертизу для выяснения обстоятельств, касающихся объективной стороны состава преступления (действительно ли в результате деятельности данного предприятия в рамках водоснабжения и водоотведения был извлечен доход в особо крупном размере). Проведение этой объемной экспертизы обошлось налогоплательщикам не в один десяток тысяч рублей. После того как дело после экспертизы возвратилось в суд, защита предприняла очередную попытку убедить прокурора отказаться от поддержания обвинения.
Доводы о том, что согласно заключению проведенной экспертизы никакого извлечения дохода от обозначенной деятельности не было, что прокурор лично не имел касательства ни к возбуждению дела, ни к утверждению обвинительного заключения, что в действиях К. нет ни субъективной, ни объективной стороны состава инкриминируемого преступления, что начальник МП ЖКХ, получив предынфарктное состояние, уже уволился с работы по состоянию здоровья – не могли повлиять на непреклонность прокурора, утверждавшего, что с формальной точки зрения преступление совершено. В дополнение к указанным доводам защитой было заявлено, что К. не имел права прекращать водоснабжение и водоотведение, что даже при наличии формальных признаков предъявленного обвинения он действовал бы в состоянии крайней необходимости (ч. 1 ст. 39 УК РФ). Приведенные обоснования поколебали позицию прокурора, а окончательным доводом, полностью убедившим прокурора отказаться от поддержания государственного обвинения, послужило заявление защитника (!), что по данному уголовному делу в качестве адвоката он участвует совершенно бесплатно, проявляя научно-практический интерес, в связи с чем будет бороться за единственно законный результат – вынесение оправдательного приговора – до конца, независимо от личных, временных и материальных затрат.
В ходе дискуссии (проходившей, естественно, за рамками судебного процесса), на вопрос прокурору: чем вызвано его упорство в нежелании отказаться от очевидного юридического абсурда, был получен ответ: любой факт отказа прокурора от поддержания обвинения (за исключением случаев, связанных с декриминализацией деяния), считается на уровне Владимирской областной прокуратуры чуть ли не дисциплинарным проступком, свидетельствующим либо о плохой работе прокурора на стадии предварительного следствия, в том числе на стадии утверждения обвинительного заключения, либо в суде. Примечательно, что практически в это же время прозвучало заявление Генерального прокурора страны о том, что судебная практика знает еще мало примеров вынесения оправдательных приговоров и что это явление, присущее всем демократическим странам, должно перейти в правоприменительную практику российских судов и восприниматься естественно. Как не вспомнить поговорку про уста и мед?
