Ознакомительная версия.
Принимая во внимание сказанное, подчеркнем, что необходимым дополнением к своеобразному каузализму[13] исследования, нацеленного на выявление обусловленности и причинности публично-правовой активности гражданина, ее заданности определенной системой социокультурных величин, является функционализм.
Авторский интерес к анализу публично-правовой активности гражданина с этих позиций объясняется теми эвристическими возможностями, которые открываются в процессе описания при помощи средств научной рациональности располагающего в эпицентре научно-теоретического анализа гражданина государства и члена государственно-организованного сообщества. Функционализм, таким образом, ориентирует на прояснение зависимостей между частью – личностью человека (гражданина), индивидуальным субъектом и целым, т. е. обществом, его публично-правовыми институтами, выявление оснований адаптивности, жизнеспособности целого.[14]
Роль, которую играет индивидуальный субъект политико-правовых отношений, позиционирующий себя в качестве активного участника в поддержании целостности, устойчивости и одновременно обеспечении развития публично-правовой сферы общества, объективируется в функциях[15] политико-правовой активности личности.
Именно благодаря им в область реальных политико-правовых общественных отношений, практики функционирования публично-правовых институтов общества, прежде всего государства, переводятся абстрактные ценности права и прав человека. Фактически это означает, что функции политико-правовой активности гражданина (полагаем можно говорить о социально-преобразующей, познавательной, идентификационной, мировоззренческой, нонконформистской, управленческой, регулятивной)[16] являются не рядовым средством воспроизведения системы, целого и поддержание ее идентичности инструментом, обуславливающим любое изменение. Они детерминируют именно специфические изменения, качества которых вносят вклад в сохранение и поддержание целостности.
3. Целостность и непротиворечивость программы исследования публично-правовой деятельности граждан, обладающих и общим, и компетенционным (специальным публичным) статусом, думается, достигается, прежде всего, благодаря наличию прочной «соединительной» ткани между различными научными подходами к исследованию и адекватных им средств, методов. Фундаментальным основанием программы научного исследования, сконструированной для рационального описания публичной активности гражданина, тем, что, по мнению И. Канта, «содержит в себе основания всеобщей связи всего, что представляет собой феномен»,[17] является, как очевидно следует из вышесказанного, принцип антропоцентризма.
Антропоцентризм как организующее начало, обеспечивающее единство и целостность программы познания политико-правовой активности гражданина представляет собой обобщение, положения которого распространяются на все ее области, благодаря чему и обеспечивается целостность познавательных средств, предсказуемость результата исследования. Как теоретическое обобщение, выражающее закономерности научного исследования, антропоцентризм выступает, таким образом, своеобразным идейным центром, стягивающим некоторые аспекты смысловых «полей» обозначенных выше методологических подходов. Именно антропоцентризм позволяет говорить об антропологической парадигме исследования, идеализации публично-правовой активности граждан.
Значение антропологической программы в исследовании публично-правовой активности гражданина, думается, невозможно преувеличить. Она обозначила широкие возможности и перспективы для использования и практического применения «человеческого измерения» в политико-правовых стратегиях и тактиках, при решении наиболее актуальных задач общественного развития, государственного строительства, функционирования публично-правовой сферы социальной Жизни.
Подводя итог сказанному, еще раз акцентируем внимание на принципиальных, существенных, по нашему мнению, моментах.
Антропологический поворот, все настоятельнее демонстрирующий себя в методологии социально-гуманитарного знания, позволил теоретико-правовую реконструкцию публично-правовой активности гражданина, «двигаясь» на стыках и пересечениях, в пограничных сферах различных социальных и гуманитарных наук.
Исследовательская программа, обусловленная антропоцентризмом, представлена единством эпистимологических, теоретико-методологических и ценностных оснований научного поиска, его результата, анализируемого в социокультурном контексте. Это направление научного поиска позволило ввести в рациональный анализ политико-правовой практики общества критерий, способствующий ее очеловечиванию. Антрополого-правовая программа познания и рационального описания публично-правовой активности гражданина предлагает рассмотрение всех аспектов государственно-правовой реальности сквозь призму носителя правового качества общественных отношений – человека, прояснения специфически человеческого способа жизнедеятельности и выявления тех свойств, которые отличают его от иных форм и способов бытия.
Заданная указанными выше параметрами программа научно-теоретического освоения феномена публично-правовой активности гражданина, позволяет процесс познания политико-правовой социальной целостности, т. е. нахождение ее смысла, реализовать с позиций ее высшей материализации – личности, гражданской активности как формы политико-правового бытия.
Иными словами разворачивающееся на фоне антропологизма и ориентированное гуманистически исследование инициативной и правомерной деятельности гражданина в политико-правовом процессе позволяют сконцентрироваться, прежде всего, на самом индивидуальном субъекте общественных отношений, находящихся в сфере публичной политики. При этом гражданин предстает как активный[18] (в противоположность пассивному) центр в публичном пространстве общества. Выраженная в актах правомерного поведения витальная энергия гражданина призвана наполнить и тем самым обеспечить функциональную достаточность политической системы общества в целом, ее публично-правовых институтов и государства на основе правовых ценностей.
А. А. Дорская (Санкт-Петербург). К вопросу о становлении международного правосудия
Несмотря на то, что сейчас тема международного правосудия активно освещается и в научной, и в учебной литературе, до сих пор многие вопросы остаются малоизученными. Во-первых, как отмечает В. П. Панов, «международное процессуальное право относится к числу новых отраслей международного публичного права и свидетельствует о зрелости всей международно-правовой системы.[19] Однако вопрос о нем дискутировался в зарубежной и российской литературе с XIX в. До недавнего времени в международно-правовой доктрине вопросы, связанные с международно-процессуальным правом, либо традиционно обходились, либо отвергались. Поэтому до сих пор нет единого мнения о его сущности и месте в системе международного права».[20] Во-вторых, не выработана общепризнанная периодизация истории международного правосудия.
Первый этап – начался еще в Древнем мире и закончился в конце XIX века. Как писал один из основоположников науки международного правосудия Л. А. Камаровский (1846–1912),[21] «практика третейского разбирательства – это первое, но совершенное проявление идеи международного суда – мы можем проследить с глубокой древности…»,[22] а именно – с Древней Греции. В Средние века обращение государств и, прежде всего, их правителей к третейским судам и арбитражу стало практиковаться более широко. Так, в 1235 г. постоянный арбитраж попытались создать города-государства Генуя и Венеция.[23] В 1317 г. в споре между королем Франции и герцогом Фламандским судьей выступил папа римский Иоанн XXII. В 1343 г. между Вольдемаром Датским и Магнусом Шведским был заключен договор об арбитраже, согласно которому каждая их сторон в качестве арбитров должна была выставить по 24 епископа и 12 рыцарей.[24]
В XIX веке также можно отметить несколько важнейших третейских решений. В частности, Л. А. Камаровский отмечал четыре таких решения: 1) дело капитана Вайта 1964 г. – английского подданного, который был задержан по подозрению в убийстве Президента Перу, 2) требование в 1873 г. англичанина Дундональда к Правительству Бразилии возместить понесенные им убытки, 3) признание в 1851 г. Португалии ответственной за открытие огня английскими матросами на одном из Азорских островов, принадлежащих Португалии, по американскому каперу, 4) спор об Алабаме между Англией и США во время войны 1861–1865 гг., рассматриваемый международным третейским судом в Женеве в 1871–1872 гг.[25] Причем последнее посредничество считалось серьезным прорывом. В результате в 1873 г. член палаты общин Великобритании Генрих Ричард внес предложение, которое было принято и вызвало симпатию во многих странах, о том, «чтобы правительство вошло в соглашение с другими державами об улучшении действующего международного права и об устройстве постоянного международного посредничества».[26] К этому процессу подключились и ученые. Так, на совещании 1874 г. Институт международного права, являвшийся независимым научным сообществом юристов-международников, разрабатывал вопросы компетенции судов, форм процедуры, вынесения приговоров на международных заседаниях. Эти принципы легли в основу соглашения о международных процессах, принятого на Гаагской конференции 1894 г.[27]
Ознакомительная версия.
