Что касается ст. 77 УК РФ и ст. 74 УК РА в этом разделе, то в эти статьи необходимо внести небольшую по форме, но весьма существенную по содержанию поправку, которая не разделяет потерю общественной опасности виновного лица и совершенное им деяние разделительным союзом «или», а объединяет их вместе соединительным союзом «и», ибо при всех изменениях обстановки и связанного с ним деяния, если лицо представляет собой общественную опасность, то оно не может быть освобождено от наказания, ибо субъект и его деяние неразрывно связаны между собой и потому не могут быть разделены законом. К примеру, если после незаконной порубки деревьев (ст. 260 УК РФ) данный участок лесного массива выгорел в связи с лесными пожарами или был специально затоплен в связи со строительством водохранилища, а лицо не перестало быть общественно опасным и из-за своей безнаказанности совершило подобное преступление на другом участке леса, который еще не выгорел или не затоплен, то в этом случае суд не может освободить преступника от наказания, не убедившись, что с изменением обстановки изменилось также и само лицо, совершившее преступление.
Правда, в подобных случаях суду не легко в достаточной мере определить степень исправления самого преступника, если тот переехал на постоянное место жительства в другую местность, стал служить в армии или поступил на работу. Только при единой оценке субъекта и характера совершенного общественно опасного деяния суд более или менее адекватно может решить вопрос об освобождении виновного лица от наказания. Другой пример. Если лицо, изнасиловавшее девственницу, впоследствии вступило в брак с потерпевшей, и судья, руководствуясь местными обычаями и изменившейся обстановкой, отказался от применения к нему наказания без учета факта фиктивности этого «искупительного» брака, то останется большая вероятность того, что улизнувший от наказания преступник, почувствовав свою неуязвимость, совершит новое преступление.
В этот перечень могут быть включены также некоторые другие основания освобождения от наказания. Во-первых, наличие крайней необходимости в отношении самого себя, когда свобода выбора своего поведения крайне ограничена внешними неблагоприятными условиями и жизнь человека представляет несравненно более правоохраняемое благо, нежели остальные блага социальной жизни. «Если человек, – писал по этому поводу Т. Гоббс, – лишен пищи или каких-нибудь других необходимых для жизни вещей и может сохранять себя лишь совершением противозаконного действия или украдет съестные припасы, которые не может получить ни за деньги, ни в качестве милостыни, или если для защиты своей жизни человек отнимает у другого меч, – то это нельзя вменять ему в вину…» [161]
Между тем Гегель, введя необходимые уточнения в данное положение, отмечал, что «только нужда непосредственно настоящего может оправдать неправовой поступок, ибо в несовершении его заключалось бы совершение неправа, причем наивысшего, а именно полное отрицание наличного бытия свободы…» [162]
Еще одним важным дополнением этого перечня может стать положение, которое позволяет суду не применять к правонарушителю наказания, если последствия его деяния оказались настолько тяжелыми для него самого, что предполагаемое наказание не имело бы положительного эффекта на него, а напротив, усугубило бы как его личное положение, так и положение членов его семьи, родных и близких. Нечто подобное содержится в параграфе 60 гл. 2 УК ФРГ.
Например, в моей адвокатской практике был случай, когда водитель, превысив установленную правилами дорожного движения скорость, неожиданно перевернул свою машину, в результате чего погибла сидевшая рядом с ним любимая жена, а трое малолетних детей, сидевших на заднем сиденьи, получили телесные повреждения различной тяжести. Сам водитель, мой подзащитный, получил в аварии тяжкие телесные повреждения. Согласно действовавшему в то время уголовному закону его ожидало наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет. Во всех подобных случаях, связанных со смертью людей, в судебной практике установилось правило вынесения приговора, лишающего виновного свободы сроком на пять лет. Несмотря на тяжелые последствия совершенного преступления, мне с большим трудом удалось убедить прокурора и судью в крайней нецелесообразности применения к моему подзащитному указанной меры наказания. Ему был вынесен приговор об условном осуждении, и он был освобожден из-под стражи непосредственно в зале суда, поскольку стал не меньшей жертвой своего преступления, а реальное лишение его свободы ухудшило бы создавшееся положение тем, что дети остались бы без отца, который, кстати, был их единственным кормильцем, и попали бы в детский дом на содержание государства (т. е. государство, помимо виновного и малолетних детей, также наказало бы себя материально). Более того, несколько лет лишения свободы моего подзащитного вряд ли поправили его трагическое состояние, но по своим последствиям могли оказаться не менее разрушительными, нежели последствия совершенного им преступления. Поэтому в данном случае наказание, примененное по шаблону неправомерного закона и судебной практики, было бы не только бессмысленным и нецелесообразным, но также жестоким и разрушительным. Ведь сам уголовный закон не может быть, по своей сути, настолько неразумным, чтобы преследовать противоправные цели.
Следует заметить, что ч. 1 ст. 75 УК РФ и п. «и» и «к» ч. 1 ст. 61 УК РФ имеют достаточно сходное содержание, хотя в первом случае речь идет об освобождении виновного от привлечения к уголовной ответственности, а во втором – о смягчении ему назначаемого судом наказания. Очевидно, что критерием для такого разграничения является то, что указанные положения закона относятся ко всем субъектам преступления, независимо от его тяжести, а ч. 1 ст. 75 УК РФ распространяется только на те субъекты, которые впервые совершили преступление небольшой тяжести.
Что касается ч. 2 ст. 75 УК РФ, то она распространяет свое действие также на преступления всех категорий, в том числе и на тяжкие и особо тяжкие, например, на терроризм (ст. 205 УК РФ), захват заложников (ст. 206 УК РФ) и другие, за совершение которых законом предусматриваются длительные сроки лишения свободы. К примеру, в примечании к ч. 3 ст. 206 УК РФ говорится, что если лицо добровольно или даже по требованию властей освободило заложников и если в его действиях не содержится состава иного преступления, то оно может быть освобождено от привлечения к уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием. Хотя и не легко представить себе раскаивающегося вооруженного преступника, который по заранее обдуманному плану захватил заложников, тем не менее, данное положение предусматривает возможность компромисса между правоохранительными органами и преступниками ради спасения жизни и здоровья попавших не по своей воле в беду людей. Только такая благородная цель может в определенной мере оправдать сделку, или, если хотите, торг, между государством и преступником, однако с конечной целью их привлечения к уголовной ответственности и наказания, а не отказа от совершения над ними правосудия. Кстати говоря, в США сделки (plea bargaining) правоохранительных органов с преступниками и их адвокатами зашли настолько далеко, что ради признания преступником части своей вины правоохранительные органы в 95 случаях из 100 идут на всевозможные компромиссы с виновной стороной, фактически отказываясь от правосудия. [163]
Разумеется, в рамках выявления истины по делу и принципа неотвратимости наказания разумный компромисс между государством в лице его правоохранительных органов, преступником и потерпевшим представляет собой необходимый баланс интересов, который способствует повышению эффективности действия уголовного закона при минимальных человеческих жертвах и материальных затратах. Тем не менее, вопреки мнению некоторых авторов, [164] государство не вправе полностью отдать на откуп свои интересы и обязанности ради интересов преступника и потерпевшего и освободить виновного от своевременного привлечения к уголовной ответственности и наказания только на этом основании, т. е. при отсутствии других правомерных оснований, предусмотренных действующим законодательством. Более того, компенсация за причиненный вред должна быть достаточной не только с точки зрения самого потерпевшего, но и самого государства, ибо всякое преступление является не только и не столько нарушением личного права потерпевшего, сколько нарушением права, закона и социального правопорядка в целом, т. е. общественно опасным деянием.
