Томас Мальтус - Опытъ закона о народонаселеніи

Творецъ мира, по чрезвычайной своей мудрости, проявляющейся во всѣхъ Его твореніяхъ, не хотѣлъ, чтобы такой важный законъ быль подчиненъ холоднымъ заключеніямъ систематическаго и умозрительнаго мышленія; поэтому Онъ вложилъ въ насъ страсть сильнѣйшую, чѣмъ простое благоволеніе. Любовь къ себѣ самому властно и неотразимо предписываетъ каждому изъ насъ образъ дѣйствій, котораго мы должны держаться и который одинъ только способенъ обезпечить сохраненіе и благоденствіе породы. Если-бы существованіе всего рождающагося было всегда обезпечено, то всеблагой Творецъ, несомнѣнно, внушилъ-бы намъ такое-же сильное стремленіе помогать ближнимъ, съ какимъ мы заботимся о собственномъ существованіи. Но наше положеніе требуетъ, чтобы мы заботились преимущественно объ удовлетвореніи собственныхъ нуждъ. Достойно вниманія, что стремленіе удовлетворить потребности другихъ людей становится дѣятельнѣе, по мѣрѣ съуженія той сферы, которой мы являемся средоточіемъ, т. – е. по мѣрѣ того, какъ наша помощь можетъ быть лучше приложена. Такъ, напримѣръ, любовь родителей къ дѣтямъ почти граничить съ ихъ любовью къ самимъ себѣ; за исключеніемъ немногихъ, рѣдкихъ случаевъ, послѣдній кусокъ хлѣба дѣлится поровну между всѣми членами семьи.

Этотъ благодѣтельный инстинктъ побуждаетъ самыхъ невѣжественныхъ людей трудиться для общей пользы, — обстоятельство, которое не могло-бы имѣть мѣста, если-бы главною побудительною причиною ихъ поступковъ было благотвореніе. Чтобы оно могло быть сильной и постоянной побудительной причиною нашихъ поступковъ и неизмѣнной основой нашего поведенія, для этого необходимо было-бы, чтобы мы были вполнѣ знакомы со всѣми причинами и ихъ слѣдствіями, а такое знакомство свойственно лишь Божеству. Руководствуясь однимъ лишь чувствомъ благотворенія, такое ограниченное существо, какъ человѣкъ, неминуемо впало-бы въ ошибки и возмутило-бы окружающій его порядокъ: изобиліе уступило-бы мѣсто нуждѣ, а воздѣланныя, плодородныя земли — безплоднымъ пустынямъ.

Но если при современномъ положеніи вещей благотвореніе не можетъ служить главной побудительной причиною нашихъ поступковъ, оно тѣмъ не менѣе крайне необходимо для нашего благополучія, какъ средство для смягченія бѣдствій, причиняемыхъ болѣе сильной страстью. Благотворительность служить утѣшеніемъ и очарованіемъ жизни, источникомъ самыхъ возвышенныхъ стремленій къ добродѣтели, и самымъ чистымъ, пріятнѣйшимъ наслажденіемъ. Въ той системѣ общихъ законовъ, которой, повидимому, слѣдовалъ Творецъ, такая всеобщая и сильная страсть, какъ любовь къ себѣ, должна была-бы вызвать множество частныхъ бѣдствій. Назначеніе чувства благоволенія къ людямъ заключается въ томъ, чтобы воспрепятствовать этой страсти выродиться въ эгоизмъ[49], въ пробужденіи въ насъ такого сочувствія къ страданіямъ и удовольствіямъ нашихъ ближнихъ, при которомъ мы могли-бы перечувствовать, хотя-бы въ слабѣйшей степени, эти страданія и удовольствія; въ способности представить себя въ положеніи другихъ людей, понять ихъ нужды и приложить старанія къ тому, чтобы удовлетворить эти нужды; наконецъ, въ постоянномъ напоминаніи намъ, что мы обязаны стремиться къ изобилію не только ради личной выгоды, но и для достиженія общаго благосостоянія. При всякомъ общественномъ положеніи, этой добродѣтели открыто широкое поприще. Чѣмъ выше общественное положеніе человѣка, чѣмъ болѣе онъ усовершенствовалъ свои познанія и добродѣтель, тѣмъ шире становится его способность творить добро и тѣмъ ограниченнѣе дѣлаются его собственныя потребности. На самыхъ высокихъ ступеняхъ, соединенныхъ съ наибольшимъ вліяніемъ, это благородное чувство должно получить наибольшую силу, должно сдѣлаться главнымъ двигателемъ всѣхъ общественныхъ учрежденій. Хотя иногда приходится сомнѣваться въ томъ, приняла-ли благотворительность лучшій путь для доставленія обществу пользы, но никогда не можетъ возникнуть опасенія по поводу распространенія этой добродѣтели. Самосохраненіе такъ глубоко вкоренено въ насъ, что не можетъ быть ослаблено никакими ученіями. Поэтому проповѣдь въ пользу укрѣпленія болѣе слабаго чувства должна бытъ признана полезною, въ особенности, если мы остережемся возможныхъ въ этомъ случаѣ злоупотребленій.

Англійскій законъ, устанавливающій право бѣдныхъ на пропитаніе, конечно, не составляетъ еще полнаго признанія естественнаго права. Это отличіе, въ связи со многими другими причинами, зависящими отъ способа примѣіенія закона, отчасти, предохранили общество отъ его вредныхъ послѣдствій. Тѣмъ не менѣе онъ представляетъ до извѣстной степени признаніе этого права и съ этой точки зрѣнія онъ принесъ вредъ, усвоивъ бѣднымъ извѣстныя привычки и, вообще, повліявъ на ихъ характеръ. На этомъ основаніи я предложилъ пректъ постепенной отмѣны налога въ пользу бѣдныхъ. Этотъ проектъ, какъ и слѣдовало ожидать, не всѣми былъ принятъ съ одинаковою благосклонностью. Я понимаю сдѣланное мнѣ возраженіе, что право бѣдныхъ на прокормленіе было признаваемо долгое время, а потому отмѣна налога могла-бы вызватъ сильное неудовольствіе.

Поэтому я присоединяюсь къ мнѣнію, что необходима крайняя осторожность, дабы отстранить, это неудобство и не возбуждать общественнаго мнѣнія. Но я рѣшительно не понимаю такъ часто приводимаго замѣчанія, что бѣдные станутъ болѣе недовольны и мятежны, какъ только убѣдятся, что не имѣютъ никакого права на пособіе. Я могу составить себѣ понятіе объ ихъ чувствахъ, лишь, поставивъ себя мысленно на ихъ мѣсто и вообразивъ то, что самъ я испыталъ-бы при такихъ условіяхъ. Если-бы мнѣ сказали, что по естественнымъ законамъ, а также по законамъ, установленнымъ въ той странѣ, гдѣ я живу, богатые обязаны кормить меня, то во первыхъ, я не почувствовалъ-бы особенной благодарности за оказываемое мнѣ благодѣяніе, а во вторыхъ, если-бы меня, безъ всякой, на мой взглядъ, необходимости, стали кормить худшей пищей, чѣмъ та, къ которой я привыкъ, то я считалъ-бы себя въ правѣ жаловаться. Такъ какъ нельзя предположить, что я согласился-бы съ тѣмъ, что ухудшеніе моего содержанія вызывается необходимостью, то я, вѣроятно, подумалъ-бы, что законъ относительно меня нарушенъ, что со мною поступаютъ несправедливо и что мое право попрано. Меня, разумѣется, станутъ держать въ повиновеніи и силой воспрепятствуютъ проявленію моей злобы и открытому сопротивленію; но я всегда оправдаю подобные поступки, если проявленіе ихъ окажется возможнымъ; причиненная-же мнѣ обида поставить меня въ самыя непріязненныя отношенія къ высшимъ классамъ общества. И дѣйствительно, я не знаю ничего, что могло-бы до такой степени раздражить сердце человѣка, какъ нужда, въ которой онъ винитъ не себя самого, не естественные законы, а скупость и несправедливость людей, занимающихъ высокое общественное положеніе. Всякому извѣстно, что законы о бѣдныхъ и щедрая благотворительность не мѣшаютъ Англіи испытывать нерѣдко самую тяжелую нужду.

Наоборотъ, если я глубоко убѣжденъ, что законы природы, или, иными словами, божескіе законы, не даютъ мнѣ никакого права на полученіе вспомоществованія, то я буду всегда чувствовать необходимость вести умѣренную и трудолюбивую жизнь. Но если, не взирая на мое благоразуміе, меня постигнетъ нужда, я буду относиться къ этому несчастью такъ, какъ обыкновенно относятся къ болѣзни, т. е. какъ къ слѣдствію естественнаго порядка вещей, къ испытанію, которое я обязанъ переносить съ твердостью, если я не въ силахъ былъ избѣгнуть его. Я буду сознавать, что лучшимъ оправданіемъ передъ милосердными и добрыми людьми послужить для меня то обстоятельство, что я не заслужить своей участи лѣностью или безразсудствомъ. При этихъ условіяхъ, оказанныя мнѣ благодѣянія внушатъ мнѣ самыя признательныя чувства къ высшимъ классамъ общества. И если даже полученныя вспомоществованія не доставятъ мнѣ того довольства, къ которому я привыкъ, я не буду думать, что со мною поступили несправедливо, но, напротивъ, буду питать признательность къ давшимъ это вспомоществованіе. Сознавая, что въ этомъ отношеніи я не могу предъявить никакого права, я ничѣмъ не смогу оправдать сопротивленія, развѣ только страхомъ голодной смерти, которая опрокидываетъ всѣ препятствія и отрицаетъ всѣ принципы.

Если-бы неимущіе въ Англіи убѣдились вполнѣ, что не имѣютъ никакого права требовать отъ общества для себя пропитанія, то, въ томъ случаѣ, когда, въ слѣдсвіе неурожая или чрезвычайной нужды, имъ была-бы оказана великодушная помощь (а я увѣренъ, что это непремѣнно случилось-бы), это послужило-бы къ установленію болѣе тѣсной, чѣмъ въ настоящее время, связи между богатыми и бѣдными, и низшіе классы общества, имѣя меньше дѣйствительныхъ поводовъ къ негодованію и неудовольствію, предавались-бы рѣже вреднымъ и тягостнымъ волненіямъ.

Юнгъ, возставая противъ моего мнѣнія о мнимомъ правѣ, бѣдныхъ на пропитаніе и содержаніе, называетъ мой проектъ отмѣны законодательства о бѣдныхъ — ужасною мѣрою. Онъ противопоставляетъ этому проекту свой собственный, заключающійся въ опредѣленіи разъ навсегда неизмѣнной суммы, собираемой налогомъ въ пользу бѣдныхъ. Такимъ образомъ, при осуществленіи предложенной имъ мѣры, если нужда бѣдныхъ усилится въ десять разъ, въ слѣдствіе-ли ихъ размноженія или въ слѣдствіе частыхъ неурожаевъ, для облегченія ихъ положенія будетъ употреблена таже самая сумма, которая будетъ установлена въ настоящее время, слѣдовательно къ жестокости современнаго законодательства о бѣдныхъ, оставляющаго ихъ на произволъ голодной смерти, прибавится еще лицемѣрное признаніе обязанности ихъ содержать. Достойно вниманія, что Юнгъ разоблачилъ такую-же ошибку, сдѣланную во Франціи[50].