Вообще, на основании значения, характера и последовательности действий Протопопова, Шпейера, Давидовского и Крадовиля по покупке лошадей у Попова, можно заключить, что первоначально Протопопов, Шпейер и Давидовский согласились совокупными усилиями ввести Попова в обман и выманить у него лошадей, причем обеспечили себе содействие Крадовиля, к которому лошади должны были поступить под видом продажи; при исполнении же задуманного плана Шпейер, Давидовский и Крадовиль воспользовались личностью Протопопова как орудием для своих целей, а в заключение первые, т. е. Шпейер и Давидовский, были обмануты в своих расчетах Крадовилем, который доставленных ему лошадей зачислил в уплату по старым с ними расчетам.
IIIМежду тем Протопопов, разыгрывая роль богатого помещика, не ограничился одним вышеизложенным фактом, но придумал еще следующее. Вследствие публикации, напечатанной в «Ведомостях московской городской полиции» от 26 октября 1871 года о том, что в меблированных комнатах на Тверской в д. Любимова № 4 нужен конторщик с залогом 400 рублей, бывший дворовый человек Батраков явился по означенному адресу и нашел там Протопопова, Долгорукова и Петра Давидовского, которые объяснили ему, что Протопопову, получившему наследство в Тамбовской губернии, нужен конторщик на большое жалованье на его винокуренный завод, находящийся в 12 верстах от Тулы. Батраков 28 октября поступил к нему в конторщики, а в залог отдал ему свой 5‑процентный билет первого внутреннего с выигрышами займа, оцененный в 153 рубля. При этом Батраков заключил с Протопоповым условие, которое писал Петр Давидовский под диктовку Долгорукова. В условии этом серия и номер билета, отданного в залог Батраковым, не были записаны, что уже после было замечено им. В получении билета в виде залога Протопопов выдал Батракову расписку, засвидетельствованную у нотариуса. Того же 28 октября Протопопов билет Батракова тайно от него продал в конторе Марецкого, Батракова же в течение ноября до самого переезда своего на квартиру к Шпейеру продолжал уверять, что на днях отправит его в свое имение, приказывал ему в ожидании отправки жить в номерах дома Любимова и в разное время, вследствие настоятельных требований Батракова, передал ему на содержание 34 рубля. Между прочим, Протопопов посылал его к Массари, как к своему управляющему, для того, чтобы условиться с ним о времени их отъезда в имение Протопопова. Массари, прочитав письмо, присланное Протопоповым с Батраковым, назначил день отъезда, который, однако, и в этот раз не состоялся. Придя однажды к Протопопову в гостиницу Шеврие, Батраков застал у него Массари, который, показывая ему пачку денег, сказал, что Протопопову деньги эти прислали из его деревни. Впоследствии же Батраков узнал, что у Протопопова нет ни имения, ни винокуренного завода, почему на действие его он и принес жалобу.
IVОколо того времени Иван Давидовский, нуждаясь в деньгах, обратился к Шпейеру, который сказал, что, хотя у него есть знакомое лицо, которое, без сомнения, не откажет ему в займе без всякого с его стороны обеспечения, но что он не хочет этим воспользоваться, а потому берется достать деньги только под залог чьего-нибудь векселя. Такой вексель в 6 тысяч рублей был написан не имеющим никакого состояния почетным гражданином Серебряковым.
Лицо, на которое указывает Шпейер, была цыганка Шишкина. Она была неграмотная и имела в Москве дом. Шпейер был с ней в близких отношениях и говорил, что она была от него без ума, так что он мог сделать с ней все, что ему заблагорассудится. Он за ней ухаживал и даже писал ей стихи.
Вексель Серебрякова Шпейер отвез к этой самой Шишкиной, которая, вполне ему доверяя, согласилась принять его за 3 тысячи рублей, из которых 400 рублей были выданы Давидовскому. Затем вскоре он привозил к Шишкиной Протопопова, которого подговаривал сторговать у нее вексель Серебрякова, чтобы уплатить им Попову за лошадей и тем предотвратить его намерение подавать на них жалобу, но Шишкина не хотела его уступить дешевле 3 тысяч рублей, и сделка эта не состоялась. Когда же наступил срок платежа, Шпейер, по его словам, взял этот вексель обратно и заменил его векселем в 4 тысячи рублей от своего имени.
При производстве следствия вексель, написанный Серебряковым и найденный при обыске у Шишкиной, был выдаваем подсудимыми за подложный, что было сделано ими ввиду обещаний освобождения из-под стражи. На суде они говорили, что за Серебрякова его хотел подписать Давидовский с согласия Шпейера, который, однако, при составлении векселя не присутствовал, а когда Давидовский приехал к нему в Городское кредитное общество и вынул из кармана гербовую бумагу, хотел писать вексель, то он остановил его и шутя сказал ему, что он не хочет знать и видеть подлога, а желает получить вексель Серебрякова с засвидетельствованным у нотариуса бланком Дмитриева-Мамонова, что в действительности и было исполнено.
VК тому же периоду времени относится знакомство вышеописанного кружка с коллежским асессором Артемьевым.
Артемьев всю свою жизнь провел в далекой провинции, служа в разных губерниях, человек аккуратный, скромный, бережливый, простой и доверчивый. Сколотив себе тысячи три с половиною за все время своей 45-летней службы, Артемьев приехал в Москву и лелеял мысль купить маленькое имение, где бы можно было провести остаток жизни. У Артемьева была сестра, которой он помогал. Однажды в одном трактире Артемьев встретился и разговорился с Засецким.
Засецкий, сын бывшего богатого помещика, средних лет, начал свою житейскую карьеру с лейб-гусаров Павлоградского полка, в которых служил в былое время и Мамонов юнкером. Последнее время специальность Засецкого заключалась в добывании средств путем обманов, для чего он имел приличную квартиру в несколько комнат, хорошо обставленных.
Засецкий показался Артемьеву приличным человеком; Артемьев при первом же знакомстве передал ему между прочим о своем намерении купить маленькое имение. Засецкий вскоре после того приехал к Артемьеву с визитом. Завелось знакомство между ними, и они начали бывать друг у друга. Засецкий познакомил Артемьева с Мамоновым, а после и с Калустовым, также бывшим гусаром, другом Мамонова. Засецкий, приехав в первый раз к Артемьеву, сразу занял у него 80 рублей под вексель. Затем Засецкий начал усиленно уговаривать Артемьева купить у него имение на выгодных условиях. Артемьев поехал, посмотрел имение: оно ему не понравилось, и он отказался. Вскоре приехал Мамонов к Артемьеву и первым делом также занял денег у него на три дня.
Однажды Мамонов привез с собою к Артемьеву план имения и, выдавая его за свое, предлагал купить. Артемьев начал было отказываться, но его так усиленно упрашивал Мамонов, предлагал такую выгодную сделку, что Артемьев наконец согласился, но медлил. С тех пор Мамонов, Засецкий и Калустов до того преследовали Артемьева, что куда бы он ни отправлялся — они всюду следовали за ним. Тем временем Калустов попросил у Артемьева тысячу рублей взаймы. Новые знакомые говорили уже «ты» друг другу. Артемьев наконец выдал задаток. В продолжение этого знакомства Артемьева возили по трактирам, Засецкий давал ему даровые билеты на спектакли любителей, в которых Засецкий принимал участие; часто подпаивали Артемьева. Однажды приехали Мамонов и Калустов к Артемьеву и пригласили его к себе в гости. Эти «свои гости» оказались в квартире Соколовой.
Соколова, еврейка, известная в Москве под кличкою «Золотая ручка», была любовницей Мамонова, который проживал у ней за неимением собственных средств. В квартире Соколовой началось пьянство, Артемьева напоили, а затем вывели его под руки и отвезли домой. При нем был ключ от сундука, в котором хранились его деньги. Артемьев решительно не помнит, каким образом его привезли, как он заснул, помнит только, что ключ от сундука брали на хранение для передачи Соколовой. Проснулся Артемьев на другой день в своей квартире и увидел беспорядок: бутылки на столе, рюмки под столом и т. д.; при этом Артемьев обнаружил, что деньги его, находившиеся в сумке в сундуке, пропали. Отправился он к Мамонову, и заставши там Калустова и Засецкого, рассказал им о случившемся, восклицая: «Если вы надо мной подшутили, отдайте ради Бога!» Они снова напоили его и уложили спать. Только к вечеру успел он заявить полиции о краже. Мамонов и Калустов между тем в трактире «Саратов» разделили между собой 8 билетов, а сумку с остальными бумагами бросили и отправились кутить в «Стрельну», где Мамонов разменял 2 билета. Заехав из «Стрельны» за Соколовой, они отправились ночевать в «Роше-де-Канкаль», где Мамонов разменял оставшиеся у него 2 билета и вырученные деньги передал Соколовой. Калустов же 4 билета, доставшиеся на его долю, продал в конторе Юнкера. Засецкий, устроивший составление новой запродажной записи, и вообще за участие в деле получил от Мамонова и Калустова по 50 рублей. По совету Засецкого также старательно поддерживалось опьяненное состояние Артемьева во все время, до и после совершения кражи.
