Ознакомительная версия.
В Российской Федерации, как известно, непосредственно Конституцией РФ предусмотрено принятие федеральных конституционных законов и федеральных законов (ч. 1 и 2 ст. 76). Кроме того, согласно правовой позиции Конституционного Суда РФ, изложенной в Постановлении КС РФ от 31 октября 1995 г. № 12-П «По делу о толковании статьи 136 Конституции Российской Федерации»[102], поправки к гл. 3–8 Конституции РФ принимаются в форме особого правового акта – закона Российской Федерации о поправке к Конституции РФ. Основы иерархии законов в Российской Федерации установлены непосредственно в Конституции РФ, где предусмотрено, что последняя имеет высшую юридическую силу, а федеральные законы не могут противоречить федеральным конституционным законам (ч. 1 ст. 15, ч. 3 ст. 76). Иерархия законов внутри одного их вида Конституцией не определяется. Коллизии между ними разрешаются исходя из известных со времен римского права принципов: “lex posterior derogat priori” и “lex specialis derogat generali”.
Гражданский кодекс РФ является федеральным законом, однако, в абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ установлено правило: нормы гражданского права, содержащиеся в других законах, должны соответствовать Гражданскому кодексу РФ. Таким образом, позиция законодателя предполагает применение только указанных принципов к случаям соотношения между собой других гражданских законов кроме ГК РФ, последний же наделяется приоритетом перед иными федеральными законами, регулирующими гражданские отношения. Отметим, что подобное правило в той или иной форме закреплено в большинстве кодифицированных федеральных законов[103], а наиболее строгое правило содержится в Уголовном кодексе РФ 1996 г.: уголовное законодательство Российской Федерации состоит из Уголовного кодекса РФ, а новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в него (ч. 1 ст. 1).
Думается, допустимо сказать, что большинство ученых убеждено в правильности такого подхода, и он действительно получил распространение. Однако некоторые занимают позицию, согласно которой законодательно не может быть установлен обязательный для правоприменительных органов приоритет кодифицированных федеральных законов перед другими федеральными законами, регулирующими определенные общественные отношения. В частности, применительно к Закону о лизинге, отмечается, что приоритет ГК РФ перед иными федеральными законами не соответствует Конституции РФ, Закон о лизинге является специальным актом по отношению к ГК РФ[104].
Данное мнение опирается в том числе и на правовую позицию Конституционного суда РФ, изложенную в некоторых его определениях. Так, в Определении КС РФ от 5 ноября 1999 г. № 182-О «По запросу Арбитражного суда города Москвы о проверке конституционности пунктов 1 и 4 части четвертой статьи 20 Федерального закона «О банках и банковской деятельности»[105] суд пришел к следующему выводу: в статье 76 Конституции Российской Федерации не определяется и не может определяться иерархия актов внутри одного их вида, в данном случае – федеральных законов. Ни один федеральный закон в силу статьи 76 Конституции Российской Федерации не обладает по отношению к другому федеральному закону большей юридической силой. Правильный же выбор на основе установления и исследования фактических обстоятельств и истолкование норм, подлежащих применению в конкретном деле, относится не к ведению Конституционного Суда Российской Федерации, а к ведению судов общей юрисдикции и арбитражных судов. Данная правовая позиция изложена и в Определении КС РФ от 3 февраля 2000 г. № 22-О «По запросу Питкярантского городского суда Республики Карелия о проверке конституционности статьи 26 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций»»,[106] где суд пришел к выводу, что право на исполнение и обеспечение обязательств по банковскому вкладу непосредственно не регулируется Конституцией РФ, в том числе теми ее статьями, которые указаны в запросе Питкярантского городского суда Республики Карелия. Оно возникает в результате гражданско-правовых обязательств банков и иных кредитных организаций. При этом гражданско-правовое регулирование указанных отношений допускает изъятия из общих правил на основе специальных установлений закона. Противоречия же между ГК РФ и другими федеральными законами, регулирующими указанные отношения, должны устраняться в процессе правоприменения.
Для дополнительной аргументации позиции, в соответствии с которой законодательно не может быть установлен обязательный для правоприменительных органов приоритет кодифицированных федеральных законов перед другими федеральными законами, регулирующими определенные общественные отношения, исследователи приводят, в частности, следующие доводы. 1. Определение такого правового свойства, как юридическая сила любого правового акта, в том числе и со стороны законодателя, не может носить произвольный характер; уровень юридической силы законодательных актов каждого вида зависит от сложности законодательного процесса, а также от правового статуса органов, принимающих соответствующие акты, и от правового статуса лиц, участвующих в их принятии; процедуры же принятия законов всех видов на федеральном уровне прямо закреплены в самой Конституции (ст. 104–108, 136)[107]. 2. Возможность установления иерархии федеральных законов внутри одного их вида, по сути, привела бы к разрушению на глубинном уровне стабильности правового регулирования, поскольку позволила бы практически произвольно определять уровень юридической силы федеральных законов[108]. 3. Законодатель, поставив сам себя в узкие рамки ГК, будет вынужден в будущем вносить в него многочисленные поправки[109]. 4. Определить, что такое норма гражданского права, содержащаяся в других законах, в большинстве случаев невозможно в силу смешения критериев выделения отраслей права и отраслей законодательства[110].
Отметим, что формальный порядок принятия федеральных законов действительно един как для кодифицированных, так и для любых других федеральных законов. Однако фактически процесс разработки и редактирования такого объемного и структурно сложного нормативного акта как кодекс, играющего основополагающую роль в регулировании определенной сферы общественных отношений, качественно отличается от разработки и редактирования большинства других федеральных законов. Представляется, что признание возможности закрепления в кодифицированном законе его приоритета перед другими федеральными законами, регулирующими определенные общественные отношения, совсем не означает «произвольного определения уровня юридической силы федеральных законов» и уж тем более вряд ли приведет к «разрушению на глубинном уровне стабильности правового регулирования». Думается, что вопрос о юридической силе кодифицированного правового акта является самостоятельным, и его решение однозначно не предопределяется признанием обоснованности включения в кодифицированный акт правил, аналогичных абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ. Правило абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ, на наш взгляд, не отменяет правила “lex specialis derogat generali” и “lex posterior derogat priori”. Вместе с тем, эти доктринальные положения, получившие признание в решениях Конституционного суда РФ и в самом общем плане также представляющие собой правила разрешения коллизий между нормами законов одного вида, не отменяются правилом абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ. Но их применение в силу указания законодателя, выраженного в позитивном праве, корректируется с учетом правила абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ[111] (который также можно назвать отражением российской правовой традиции[112]). Его наличие не исключает возможности специального регулирования, равно как и возможности внесения изменений в законодательство. При этом наличие в федеральном законе специальной гражданско-правовой нормы автоматически не означает противоречия этой нормы Гражданскому кодексу РФ. Необходимость внесения изменений и дополнений в любые федеральные законы (в том числе и кодифицированные) возникает постоянно. И это, как известно, обусловлено не только субъективными факторами, т. е. ошибками законодателя, но и объективной невозможностью уже принятых законов во всех случаях адекватно регулировать развивающиеся общественные отношения. И, на наш взгляд, гораздо лучше, если совершенствование законодательства происходит путем изменения или отмены соответствующих норм, а не путем принятия других норм, противоречащих уже действующим, что неизбежно затрудняет правоприменение (что отчетливо видно на примере Закона о лизинге). Довод о невозможности в большинстве случаев определить, является ли норма, содержащаяся в других законах, нормой гражданского права, представляется нам преувеличением. Действительно, иногда это сделать непросто, особенно в отношении вопросов, требующих комплексного регулирования[113]. Однако, на наш взгляд, такие случаи все же оказываются в меньшинстве. Более того, необходимо, по нашему мнению, обратить внимание на то, что определить, какая норма является общей, а какая – специальной, также не всегда просто, а руководство во всех спорных случаях только позднее принятой нормой, как очевидно, не всегда представляет собой самый лучший вариант.
Ознакомительная версия.
