Рождение гражданской азбуки
Гражданскую азбуку нашу нередко именуют запросто «гражданской». Слово это звучит давно рядом с такими терминами, как «кириллица», «глаголица», «латиница» — в конце концов, может быть, чуть-чуть «по-свойски», но никак не непочтительно.
Очевидно, что легкомысленное это словечко связано с солидными определениями «гражданский шрифт», «гражданская печать», «гражданская русская азбука».
Современный русский алфавит вместо церковнославянского введён Петром I в 1708 году. Это и есть «гражданский шрифт». Просто и ясно?
Нет, на самом деле всё произошло не так уж молниеносно, в один приём. Введение гражданского алфавита в 1708 году, пожалуй, осторожнее было бы описать как некоторое упрощение кириллицы, произведенное по приказу царя-преобразователя.
Что же было упрощено? В гражданской печати уничтожению подверглась буква «иже» и — что нам теперь кажется странным — оставлена только I — «и десятеричное». Исчезли «зело», «омега» и «от» — лигатура «омеги» и «тверда», «кси», «пси» и «ук» — буквосочетание ОУ. Была упразднена «ижица». Отменены были «си´лы» — сложная система диакритических знаков ударения, и «ти´тла» — надстрочные знаки, позволявшие в часто встречавшихся словах пропускать «под титлом» те или иные буквы.
Строки, испещренные «силами» и «титлами», становились плохо разборчивыми, вели к путанице, к ошибкам.
Изменялись попутно и очертания букв. Утверждалось более округлое и плавное их написание. Оно уже входило в употребление среди московских грамотеев.
Старый знак уступил место новомодной букве Я, своеобразному гибриду славянодревнего «юса малого» и европейской, как бы отраженной в зеркале, буквы R.
Было указано в словах, начинавшихся не с йотированного, а с простого «е», ставить отныне не Е, а букву Э, которая уже в кириллице имела другую историю и форму, несколько вычурней нашей нынешней. Буква Е оставалась только на месте старинной лигатуры .
Отказался Пётр — для него, царя-техника, это было неизбежно — от неудобной системы означать числа буквами. В самом деле, попробуйте подсчитайте быстро, чему равно 20 плюс 30, если известно, что 20 — К, 30 — Л, но вы забыли, что 100 — Р… А теперь, узнав это, вычтите 20 плюс 30 из Т, зная, что Т — 300… Ясно, что с такой системой изображения чисел заниматься кораблестроением или торговлей с европейцами было немыслимо.
Но всё же до будущей окончательной системы гражданского шрифта было ещё достаточно далеко.
Часто случается: как раз те, кому реформа может облегчить труды, наиболее упрямо держатся за старое.
Сохранилось несколько книг, напечатанных вскоре после 1708 года: «Геометрiа славенскi землемђрiе» или «Прiклады, како пiшутся комплементы…». Они выдержаны в согласии с реформой. Но скоро начинаются уступки старому. Воскрешаются «ук» и «от»; по приказу буква I должна быть просто палочкой, а над ней появляются две точки — Ï.
Немного спустя в книги прокрадывается «пси», на радость тем, кто с возмущением объединял «псалмы» со «псами»…
В конце января 1710 года Петр I вторично утвердил новую азбуку, но ещё много лет (десятилетий) её состав и рисунки буквенных знаков перерабатывались и изменялись.
Вторично была изгнана буква «зело», ее окончательно заменили «землей». Решительно изгнали «кси» и «ижицу», но эта последняя вскоре упрямо просочилась в азбуку теперь уже вплоть до 1917 года.
Был введен знак Й, подтверждено право на существование Э… Через 20 лет с небольшим — новые перемены. Теперь были учинены три знака для звука «и»: И, I и V. К чему? Чтобы И писать перед согласными, I — перед гласными и в нерусских словах, кроме греческих. В последних на месте греческого «ипсилона» полагалось ставить V. Был добавлен новый знак, в виде нынешней буквы Ю, но с дужкой над нею, для изображения звука «о» после мягкого согласного или йота — «тёмный», «ёлка», «моё». Впрочем, вскоре в том же XVIII веке Н. Карамзин предложил более простое обозначение — Ё, дожившее до наших дней.
Споры по поводу «азбучных истин» тянулись весь XIX век и первые полтора десятилетия XX века. Еще в 900-х годах старая кириллица не сдавалась усовершенствованной петровской «гражданке». В церковноприходских школах по-прежнему, «крича на всю избу», зубрили «аз-буки-веди»…
И внутри самой гражданской азбуки сохранились рудименты прошлого. В ней всё ещё жили и «ер», и «ять», и «фита», и «ижица». Автор этой книги в школе должен был ухо востро держать, чтобы не написать «бђда» через Е, или «мvро» через И, а «мiръ» через «и восьмеричное».
Беру с полки «Весь Петербург», справочную книгу по населению столицы за 1902 год, и вижу, что граждане Федоровы разбиты там на две категории: «на Федоровых» и «Θедоровых». «Федоровых» около 400 человек, они помещены на 650-й странице и следующих, «Θедоровых» всего 11, и они загнаны на страницу 745. Может быть, они хуже, не такие благородные, менее титулованные?
Ничего подобного: и достоинство у них равное, и выговаривались фамилии абсолютно одинаково. Просто до Октябрьской революции «фита» существовала в сознании русского человека как реальный письменный знак.
Все время велись яростные споры: упразднить «ять» и «твёрдый знак» или нет? На каком накале они велись! «Безумцы борются с Ъ и Э. Но желание обеднить наш алфавит есть напрасное желание…» Это Бальмонт в 1916 году. Так и с «фитой». «Обеднила» на эту букву русский алфавит только Октябрьская революция, а ведь еще В. Тредиаковский понимал, как нелепо в русском языке, у которого звук «ф» встречается только в заимствованных словах, «содержать» для него не одну, а целых две буквы!
Велика инерция «закона буквы», когда буква эта создана человеком и «пущена в жизнь». Преодолеть внезапно возникающую власть знака, едва он родился на свет, становится трудным, а порою на долгие столетия и невозможным.
С 1918 года правописание наше подвергалось некоторым частным изменениям, но судьбы букв при этом уже не затрагивались. Ну разве что вопреки гневной отповеди поэта В. Князева «ер» вернулся на свое место «разделителя» да происходит странная пульсация, связанная с буквой Ё, которая то допускается в нашу печать, то из неё изгоняется, то как бы заслуживает признания, то объявляется вовсе ненужной. И хотя за прошедшие годы вносились предложения по усовершенствованию нашего правописания, порою радикальные до «свирепости», никто уже не предлагал ни упразднения существующих букв, ни введения новых, ни существенного видоизменения их начертаний.
Правда, в 20-х и начале 30-х годов в прилингвистических кругах еще поговаривали о «необходимой революции» в нашей письменности, о переводе русского языка на латинский алфавит, однако можно прямо сказать, что такие «глобальные» проекты, если они не связываются с общими переворотами в истории страны, обычно приобретают несколько маниловский характер.
Чтобы обосновать пользу от перехода нашего языка на латиницу, приводились разные доводы; многие повторялись десятилетиями, не меняясь. Чаще всего исходили они от «любителей» и не были слишком доказательны.
Константин Федин в книжке «Горький среди нас» вспоминает рассуждение, которым его в молодости поразил Ф. Сологуб.
«Сравните, — говорил писатель, — начертания нашего печатного алфавита с латинским буква за буквой. В латинском одну за другой встречаешь буквы с выходящими над средним уровнем строки частями — l, t, d, h или же с опускающимися в междустрочье частицами g, p, q. Это даёт опору для зрения… В нашем алфавите букв с подобным начертанием в два раза меньше, чем в латинском, — р, у, ф, б. Значит, по-русски читать в два раза тяжелее, чем в языке с латинской азбукой…»
Федор Сологуб был неточен. Не говоря уже о том, что никем не доказано, легче или труднее читать текст с «рваной строкой», он был небрежен и в своих подсчётах, не потрудился точно учесть все буквы, выдающиеся из строчек, ни в русской, ни в латинской азбуках. Он не заметил у нас ровно половины таких букв — Д, Ё, Я, Ц, Щ.
А вот что говорил о сравнительных достоинствах славянской и латинизированных европейских азбук крупный языковед Л. Якубинский:
«Константин составил специальный славянский алфавит. Этот алфавит, по единодушному мнению нашей и европейской науки, представляет собой непревзойдённый образец в истории новых европейских алфавитов… Он оставляет далеко за собой добропорядочный готский алфавит, составленный епископом Вульфилой, и не идет ни в какое сравнение с латинообразными европейскими алфавитами…»