Ознакомительная версия.
Прежде чем приступить к анализу использованных Булгаковым систем ключей, перечислю некоторые из них.
В первую очередь, это – специфическая лексика; например, двенадцатая глава романа буквально перенасыщена словом «разоблачать» и его производными; явно не вписывается ни в контекст, ни в общую лексическую ткань романа и слово «гомункул» в финале; имя евангелиста Матфея Булгаков почему-то пишет через «в», хотя в канонических переводах Евангелий используются «ф» или «фита», а в первоисточниках – греческих списках – «фи»; в романе этот персонаж является «сборщиком податей», в Евангелиях же используются другие синонимы – «сборщик пошлин», «мытарь».
Важным ключом к раскрытию смысла романа является и авторская ирония, в значительной степени раскрывающая не только характеры основных персонажей, но и идейную нагрузку романа[65]. Поскольку примеры уже приведены выше, к этому вопросу возвращаться вряд ли необходимо. «Ключевые» ассоциации, которыми изобилует роман, в этом разделе специально рассматриваться не будут, если они более к месту в соответствующих разделах. Следующие же главы данного раздела посвящены разбору других наиболее часто используемых в романе систем ключей. К ним следует отнести ряд блестящих парадоксов, а также превосходно разработанные, в том числе с привлечением астрономических данных, системы временных меток. Особое место занимают включенные в фабулу этические и философские концепции, выявление которых в данном случае можно рассматривать не только как конечную цель всей работы, но и как ключевые моменты.
К ним, в частности, относится вопрос т. н. «исторической вины» еврейского народа, хотя наличие этой темы в романе Булгакова никто из исследователей упорно не замечает. Вместе с тем уже само ее обнаружение дает прямое указание на жизненный прототип образа Мастера. Поскольку этот вопрос является особо деликатным, его изложение представляет едва ли не самую трудную задачу в данном исследовании.
Начнем с самого трудного.
Глава VIII. К вопросу об «антисемитизме» Булгакова
Желая роману надежного успеха, Булгаков обратился к бульварной мистике, к оккультизму, замешанному на антисемитизме. Расчет был прост: читатель сильно увлечется всем этим материалом, покоренный примитивной занимательностью.
М. А. Золотоносов[66]
…По безапелляционному приговору третьего «Мастер и Маргарита» – это просто «путеводитель по всей субкультуре русского антисемитизма». Этот, как видите, даже утонченностью не маскируется, прямо, без эстетических экивоков – кистенем наотмашь! Вот так они озоруют нынче, наши шалуны, – «кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз»!
В. Максимов[67]
И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?
Иисус Христос[68]
В последнее время было немало попыток доказать наличие в творчестве М. А. Булгакова элементов антисемитизма. Если бы этим занимались только издания, в аргументации которых логика подменяется апеллированием к зоологическим инстинктам читателя, на эти потуги вряд ли стоило бы обращать внимание. Но публикацией таких материалов стали заниматься солидные, уважаемые журналы; и хотя журнальная площадь выделяется, похоже, не под тему, а под имя модного автора, это не меняет сути. Даже наоборот…
Вот, например, литературный критик М. А. Золотоносов в майском 1991 года (к столетию Булгакова!) номере «Литературного обозрения» опубликовал статью «Сатана в нестерпимом блеске», где, щедро привлекая вместо аргументов допущения типа «возможно», «на наш взгляд», «не исключено», «можно подозревать», «видимо», «весьма вероятно» и т. п., пытается доказывать, что творчество Булгакова находилось под влиянием некоей «СРА» – «субкультуры русского антисемитизма» (насколько можно понять, авторство этой креатуры принадлежит самому М. А. Золотоносову). При этом автором совершенно игнорируется то обстоятельство, что само понятие о культуре, пусть даже с какими-либо скидками на «суб-», несовместимо с антисемитизмом.
В. В. Гудкова, известная своими работами о творчестве Булгакова, в опубликованной также к столетнему юбилею в «Дружбе народов» (!) обширной статье «Михаил Булгаков: расширение круга. Проблема „Россия – Запад“ в творчестве писателя» при рассмотрении вопроса о присутствии иронии в творчестве Булгакова, перечислив ряд ранних произведений, в которых, по ее мнению, булгаковская ирония проявляется наиболее характерно, почему-то совершенно не упоминает роман «Мастер и Маргарита», при создании которого именно ирония использована в качестве одного из основных творческих приемов. Зато исследовательницей обнаружены «…определенные антиеврейские интонации, присутствующие в ранних произведениях Булгакова (достаточно выстроить цепочку: Кальсонер – Рокк – Швондер – Шполянский – …) <…> Но Воланд в „Мастере“ – фамилия которого читается по-разному – и Фаланд, и Вольф – эту цепочку как раз и обрывает».
Пожалуй, не совсем так. Воланд ничего не обрывает. Во-первых, потому, что в приведенной В. Гудковой цепочке едва ли можно усмотреть намек на антисемитизм. Ведь выстроенной цепочки «Безухов – Ростов – Болконский – Курагин…» вряд ли достаточно для вывода об «определенных» антирусских «интонациях» автора этих образов… Исследовательница упускает из виду то обстоятельство, что произведения, в которых фигурируют фамилии перечисленных ею булгаковских персонажей, по сути своей являются сатирическими памфлетами, отражающими реалии окружавшей писателя действительности. Обнаруженные В. В. Гудковой в произведениях Булгакова «интонации» можно с не меньшим успехом найти в любом телефонном справочнике Москвы двадцатых-тридцатых годов. А ведь телефонные справочники трудно заподозрить в ангажированности…
Во-вторых, большинство исследователей параллель с Воландом проводят через Мефистофеля, «нордическое» происхождение которого едва ли дает основание для использования этого образа в качестве аргумента в пресловутом «еврейском вопросе».
Здесь уместно отметить небезынтересную деталь: все исследователи, бравшиеся за эту неблагодарную тему, как-то боком обходят главный роман Булгакова, где изложено его кредо по основным этическим и политическим вопросам. Если и упоминают о нем, то скороговоркой, как бы отбывая повинность, и стремятся уйти от него сами и увести читателя побыстрей и подальше…
Хотя М. А. Золотоносов и работник отдела рукописей Государственной библиотеки имени Ленина (Российской Государственной Библиотеки) В. И. Лосев тоже не решаются идти дальше ранних редакций романа, сделанные ими наблюдения носят не менее сомнительный характер. Но есть во всем этом интересный момент. Создается впечатление, что они просто недоговаривают что-то такое, что не совсем стыкуется с их версиями. Собственно, ситуация не нова – она описана в самом романе, в кем только не исследованной знаменитой тринадцатой главе. Только, похоже, место это в «Мастере и Маргарите» для кого-то слишком уж пахнет ладаном.
К этому месту мы еще возвратимся, поскольку оно, собственно, является одним из основных ключей, входов в содержание подлежащего расшифровке «черного ящика», каковым, несмотря на тридцать лет «открытой» жизни «Мастера и Маргариты», все еще остается роман для многих исследователей.
…Начать разбор лучше всего, пожалуй, со сцены в «Грибоедове» из самой первой, уничтоженной в 1930 году редакции романа, фрагменты реконструкции которой М. О. Чудаковой помещены в той же книжке «Литературного обозрения», что и упомянутая статья М. А. Золотоносова:
«– Бейте, Граждане, <жида злодея!> арамея! – вдруг взвыл Иванушка и, высоко подняв левой рукой четверговую свечечку, правой засветил неповинному в распятии любителю гольфа чудовищную до…плюху. …бледного лица и он улегся на асфальте… И вот тогда только на Иванушку догадались броситься…
Воинственный Иванушка… забился в руках. Антисемит! – истерически прокричал кто-то» (выделенные места соответствуют сохранившимся фрагментам текста, взятые в угловые скобки слова вычеркнуты Булгаковым).
В принципе, при очень поверхностном или недобросовестном подходе может сложиться впечатление, что этот отрывок действительно может служить аргументом для сторонников версии об антисемитизме Булгакова. Собственно, попытка использовать его в качестве доказательства содержится в работе М. А. Золотоносова, который, впрочем, не обратил внимания на два существенных момента, не только опровергающих его версию, но и свидетельствующих о прямо противоположном.
Во-первых, авторские слова «неповинному в распятии» (из контекста можно заключить, что уложенный сгоряча Иванушкой на асфальт «любитель гольфа» был евреем) уже недвусмысленно отражают позицию писателя относительно т. н. «исторической вины» еврейского народа. Во-вторых, в рассуждениях М. А. Золотоносова присутствует явный методологический изъян: отрывок приведен не полностью, из него исключены завершающие слова, придающие всему этому месту смысл, прямо противоположный тому, который ему приписывается исследователем:
Ознакомительная версия.
