Вообще, вступив в ежедневное общение с народом-богоносцем в лице крестьян, работающих на постройках, и заводских рабочих, я что-то усумнился в качествах этого народа. Народ-то, в сущности, дрянной. Не отдельные личности, а именно – народ. Или это так кажется? Я, конечно, не судья.
За 1929 г. я написал много стихотворений.[1579] А в этом году, работая, писал очень мало. Большинству моих стихотворений присущ злобный и, может быть, несколько дидактический тон.
Неприятно то, что я совершенно не могу понять, не чувствую – удачно написанное или нет. И вообще – плохо или хорошо?
Поэтов (из молодых и знакомых мне лично), которые бы мне нравились, я не знаю. Поэтому новых литературных друзей у меня не завелось, а прежние расстраиваются.
Главным моей жены и моим развлечением является собирание дураков, но хороший дурак выводится, от усиленной работы, голода и очередей теряя способность к тому специально дурацкому экстазу, который мы в нем особенно ценили.[1580]
Теперь я надолго осяду в Харькове. В будущем году мне предстоит военная служба, которую я намерен отбывать в Харькове, т<ак> к<ак> здесь живет семья моей жены. Быть может, в будущем году я смогу, если Вы разрешите, приехать в Коктебель. Признаюсь, я мечтаю попасть к Вам, как в рай. Очень плохо в России.
Примите мои и моей жены почтительные приветствия Вам и Марии Степановне.
Преданный Вам В. Щировский.
Мой адрес:
г. Харьков, Каплуновский переулок № 7, В. Е. Щировскому.
Планам поэта вновь попасть в Коктебель не суждено было сбыться: непродолжительный арест в 1931 г., затем – призыв в армию (служил до 1933 г. при Харьковском военкомате).[1581] А в августе 1932 г. Волошина не стало.
Штрихи к биографии Андрея Белого и К. Н. Бугаевой
(по материалам архива Д. Е. Максимова)
Статус вдовы большого писателя – высокий и обязывающий. Он предполагает исполнение миссии – быть наследницей и представительницей ушедшего, хранительницей живой памяти о нем; он побуждает к ответственному труду – по собиранию, систематизации и обнародованию всех тех оставшихся после кончины писателя материальных свидетельств его жизни и деятельности, которые будут способствовать воссозданию его личности и увековечению его творчества. В истории русской литературы XIX века самый яркий пример следования этой миссии – А. Г. Достоевская. В истории литературы модернистской эпохи с вдовой Достоевского могут быть поставлены вровень И. М. Брюсова и К. Н. Бугаева. С обеими вдовами двух крупнейших русских символистов поддерживал отношения на протяжении десятилетий Дмитрий Евгеньевич Максимов (1904–1987), автор книг о Брюсове и Блоке, один из немногих исследователей символизма в годы, наименее благоприятные для подробного и объективного изучения этого литературного направления.[1582] И. М. Брюсова и К. Н. Бугаева постоянно проживали в Москве, Д. Е. Максимов – в Ленинграде, встречались они эпизодически, но переписывались регулярно, хотя и с большими перерывами.
В архиве Д. Е. Максимова сохранились 64 письма К. Н. Бугаевой к нему за 1936–1969 гг.[1583] Этот эпистолярный комплекс – один из немногих документальных источников, содержащих сведения о жизни и работе вдовы Андрея Белого после смерти ее мужа. Биографических свидетельств о самой Клавдии Николаевне Бугаевой (урожд. Алексеева, в первом браке Васильева; 11 июня 1886 – 22 февраля 1970) – в особенности о той поре ее жизни, которая предшествовала началу общения с Белым, – сохранилось совсем немного,[1584] и в этом отношении письма ее к Максимову также нельзя недооценивать. Наконец, особую значимость этим письмам придают содержащиеся в них авторитетные свидетельства о жизни и произведениях Белого.[1585]
Первое письмо К. Н. Бугаевой к Д. Е. Максимову датировано 4 февраля 1936 г. Судя по фразе: «От нашей мимолетной беседы и у меня осталось очень теплое чувство», – ему предшествовала их личная встреча. В это время К. Н. Бугаева была всецело погружена в работу по составлению обзора «Литературное наследство Андрея Белого», который готовила в соавторстве с А. С. Петровским и Д. М. Пинесом (последний, как репрессированный автор, в опубликованном тексте не был указан).[1586] Это была первая и единственная из работ К. Н. Бугаевой о Белом, опубликованная при ее жизни. В первые месяцы после смерти писателя ею совместно с П. Н. Зайцевым и А. С. Петровским было подготовлено для издательства «Academia» «Собрание стихотворений» Андрея Белого; доведенное в январе 1935 г. до верстки (784 страницы), это издание не состоялось, набор был рассыпан.[1587] В 1934 г. К. Н. Бугаева начала и в конце 1935 г. в основном закончила свои «Воспоминания об Андрее Белом», увидевшие свет в полном объеме лишь одиннадцать лет спустя после ее кончины.[1588] Одновременно она работала над составлением библиографии Андрея Белого, над подготовкой «Материалов к поэтическому словарю Андрея Белого» и «Материалов к словарю художественных произведений Андрея Белого» – лексических регистров, призванных облегчить труд будущих исследователей поэтики и стилистики писателя.
На первых порах переписка стимулировалась профессиональными интересами Д. Е. Максимова. Изучение истории русского символизма тогда находилось в зачаточной стадии, архивы писателей еще оставались необработанными и не были доступны для исследователей, надежной источниковедческой базы для работы практически не существовало, и приходилось обращаться за помощью к тем, кто, будучи непосредственно связан с изучаемым писателем, способен был такую помощь оказать. Первое письмо Клавдии Николаевны, от 4 февраля 1936 г., содержит ответ на вопрос относительно авторства публикаций под псевдонимом Taciturno в журнале «Перевал» (1906–1907), которые приписывались Белому: «Пока еще не удалось установить, чей именно это<т> псевдоним. Но только не Бориса Николаевича. Последнее отпадает решительно. Я просмотрела статьи в “Перевале” за подписью Taciturno, и для меня нет сомнений, что это не он. ‹…› Укажу на одно: в № 2 (“Перевала”) в статье “Искусство прошлого и искусство будущего” на стр. 51 есть упоминание о Симфониях Андрея Белого. Но и помимо этого для меня ясно, что Борис Николаевич не мог быть автором этих статей. Весь стиль мысли, тональность, вплоть до отдельных выражений, примеров и слов – не его». Дополнительное сообщение на ту же тему – в письме К. Н. Бугаевой от 22 августа 1936 г.: «Давно уже собиралась Вам написать о псевдониме Taciturno. И. Ф. Масанов раскрыл его, как псевдоним А. Бачинского, что мне и казалось с первого взгляда. Несмотря на некоторую общность тем, в статьях этих много отличий, и отличий по существу. Весь стиль мысли Бориса Николаевича, не говоря уже о языке, совершенно другой».[1589]
В том же письме К. Н. Бугаева отвечала и на другие вопросы своего корреспондента – о матери Белого: «Годы рождения и смерти А. Д. Бугаевой – 1858 (6 апреля) – 1922, 20-е числа октября, а может быть и ноября. Точно теперь не помню. Помню зрительно, что был небольшой снег, еще не покрывший землю, и скорее сыро, чем морозно. Скончалась она в клинике Россолимо»; о продвижении в печать работ, посвященных Белому: «Вопрос о библиографии в “Лит<ературном> насл<едстве>” остается еще открытым, скорее нет, чем да. Символистский том у них будет подготовляться осенью. Наш “обзор” лит<ературного> наследства Бориса Николаевича очень разросся, хотя мы с Петровским сжимали его изо всех сил. Но так много фактического материала, что, несмотря на все усилия быть краткими, все же не уложились в назначенные рамки. Большое спасибо за Ваше предложение об издании некоторых писем. В настоящее время Н. С. Ашукин подготовляет для Лит<ературного> музея небольшую часть из писем к матери. И кроме того знаю по слухам, что в Ленинграде Орлов делает то же с частью переписки с А. Блоком». Библиография Андрея Белого тогда не была напечатана (впрочем, большое количество библиографических сведений приведено в составе упомянутой обзорной статьи «Литературное наследство Андрея Белого»); планировавшийся в серии «Летописи Государственного Литературного музея» том «Русские символисты» под редакцией Н. С. Ашукина в свет не вышел,[1590] но в той же серии был опубликован в 1940 г. подготовленный В. Н. Орловым том переписки Александра Блока и Андрея Белого, включавший все выявленные к тому времени письма Блока к Белому и большинство писем Белого к Блоку.
Следующее письмо К. Н. Бугаевой к Д. Е. Максимову (от 31 декабря 1936 г.)[1591] касалось пушкинской темы у Белого – неосуществленного замысла романа «Адмиралтейская игла»,[1592] доклада «Пушкин и мы», прочитанного в феврале 1925 г., в годовщину смерти поэта:[1593] «Не будет ошибкой, если скажу: Борис Николаевич был пронизан Пушкиным. Пушкин был – воздух, которым дышал».
