Ознакомительная версия.
Воплощённая в образе Сони «Божия правда» принесла Раскольникову любовь, очистившую его душу и ставшую залогом его воскресения к новой жизни. Но это воскресение надолго бы затянулось или вовсе не состоялось, если бы одновременно с очищением души от гордыни не шёл процесс разрушения веры Раскольникова в силу разума, способного обеспечить человеку достижение земного рая без помощи Божией. Основанием этого процесса стало действие «земного закона», олицетворяемого образом пристава следственных дел Порфирия Петровича.
Первоначально идея этого образа не выходила за границы детективного жанра – следователь должен был найти и изобличить преступника. Но после идейного синтеза образ следователя значительно усложнился и приобрёл ряд черт, связанных с содержанием внутренней идеи романа. Главной из них явилось подчёркнутое противоречие между внешним обликом и внутренним содержанием. Лицо следователя «было цвета больного, тёмно-жёлтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Взгляд этих глаз как-то странно не гармонировал со всею фигурой, имевшею в себе даже что-то бабье, и придавал ей нечто гораздо более серьёзное, чем с первого взгляда можно было от неё ожидать» [6; 192]; «По комнате он уже почти бегал, <…> выделывая разные жесты, каждый раз удивительно не подходившие к его словам» [6; 260]; «Эй, послушайте старика, серьёзно говорю, Родион Романович (говоря это, едва ли тридцатипятилетний Порфирий Петрович действительно как будто вдруг весь состарился: даже голос его изменился, и как-то весь он скрючился)…» [6; 263] и т. д.
Отмечая эту особенность, С. В. Белов обращается к интересному наблюдению Д. Н. Брещинского над этимологией имени следователя: «В имени и отчестве, возможно, есть намёк на монаршую власть – порфира (пурпурная мантия монарха) и Пётр (первый русский император)»[48]. Имя следователя возникает уже в самом начале работы над романом и не меняется до его окончания. При этом он, являясь важнейшим героем романа, не имеет фамилии. Очевидно, она ему просто не нужна, потому что всё говорит имя, обозначающее официальную власть, «земной закон». Но называть следователя постоянно только по имени было нельзя, это придало бы его образу излишнюю лёгкость и несерьёзность, и Достоевский «примеривает» к его имени разные отчества: «Степанович», «Иванович», «Филипьич», «Семёныч». И только после идейного синтеза он окончательно определяется: «Петрович», конкретизируя принадлежность власти – «царство Петра». Сама речь следователя подчёркивает его самоотождествление с некой силой: «В наших краях» [6; 255], «Без нас вам нельзя обойтись» [6; 352], «у нас», «к нам» и пр.[49] И подобно тому, как все окружающие сознают и признают силу закона, но не имеют ясного представления об её природе, так и о самом Порфирии никто, даже Разумихин, считающийся его родственником, ничего не знает. При этом сила Порфирия обнаруживается лишь при «официальном» или «полуофициальном» взаимодействии с другими персонажами: ей подчиняется Разумихин [6; 225–226] и даже сам Раскольников [6; 269].
После идейного синтеза внутренний смысл «земной» власти проявляется в особом отношении следователя к преступнику. Он не стремится во что бы то ни стало изобличить его, а, напротив, старается помочь: «А я вам, вот самим Богом клянусь, так «там» подделаю и устрою, что ваша явка выйдет как будто совсем неожиданная. Всю эту психологию мы совсем уничтожим, все подозрения на вас в ничто обращу…» [6; 350]. Следователь объясняет это некоей «привязанностью» к преступнику [6; 344], являющейся следствием понимания мотивов его поступка. За неполные два дня знакомства следователь встречается с преступником трижды, причём, хотя две первые встречи происходят как будто по инициативе Раскольникова, неизбежность этих встреч предопределена волей Порфирия. Кроме того, что он должен встретиться с Раскольниковым как следователь, он уже знает о нём по рассказам Разумихина и своих сослуживцев, а также по его статье в газете. Последнее обстоятельство является для Порфирия наиболее важным: «Я вас давно поджидаю…», ибо «статейку вашу я прочёл <…>, да и подумал: «Ну, с этим человеком так не пройдёт!»» [6; 345].
Уже первая встреча следователя и преступника имеет для обоих решающее значение, хотя Раскольников этого и не сознаёт. Порфирий убеждается в его виновности и подтверждает своё предположение, что главной причиной преступления стала «теория», обосновывающая право и даже обязанность «необыкновенных» людей преступать закон. Он понимает, что Раскольников не обычный преступник: «Вышло-то подло, это правда, да вы-то всё-таки не безнадёжный подлец» [6; 351], и даже убеждается, что Раскольников – честный, «наиблагороднейший» человек: «По крайней мере, долго себя не морочил, разом до последних столбов дошёл» [6; 351], и потому его слова о вере в Бога и в воскресение Лазаря[50] Порфирий воспринимает всерьёз. Это обстоятельство имеет для следователя наибольшее значение, так как он понимает, что «теория» не была для Раскольникова ни целью, ни средством для доказательства собственной исключительности, а лишь показалась ему, «нетерпеливому и раздражительному от природы», кратчайшим путём к Новому Иерусалиму – счастливой жизни для всех людей.
Поняв это, Порфирий увидел в Раскольникове не врага, а самого себя двенадцать лет назад: «Вы смелы, заносчивы, серьёзны и… чувствовали, много уж чувствовали <…>. Мне все эти ощущения знакомы, и статейку вашу я прочёл как знакомую. В бессонные ночи и в исступлении она замышлялась, с подыманием и стуканьем сердца, с энтузиазмом подавленным. А опасен этот подавленный, гордый энтузиазм в молодёжи! <…>. Дым, туман, струна звенит в тумане. Статья ваша нелепа и фантастична, но в ней мелькает такая искренность, в ней гордость юная и неподкупная, в ней смелость отчаяния…» [6; 345]. Очевидно, что он и сам не раз представлял себе, как «возьмёт, да и стряхнёт всё к чёрту», но всё же так и не переступил ту черту, о которой Раскольников говорил сестре: «Не перешагнёшь её – несчастна будешь, а перешагнёшь – может, ещё несчастнее будешь» [6; 174]. Порфирий не «перешагнул» и стал несчастен от осознания того, что вся жизнь могла бы сложиться совсем иначе: «Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный» [6; 352]. Сам он уже не может изменить мир, став его неотъемлемой частью, но хочет помочь тому, кто ещё способен на это: «А вы – другая статья: вам Бог жизнь приготовил…» [6; 352]; «Ещё Бога, может, надо благодарить; почём вы знаете: может, вас Бог для чего и бережёт» [6; 351].
Чтобы помочь Раскольникову, Порфирию необходимо поколебать его веру во всемогущество разума. «Психологическими приёмами» и логикой он показывает преступнику слабость и шаткость «математических» оснований жизни и постепенно разрушает интеллектуальную сторону его «необыкновенности». В результате Раскольников, ещё не веря «ни единому слову Порфирия», стал ощущать «какую-то странную наклонность поверить» ему [6; 265]. Нечто подобное произошло и тогда, когда он пришёл к Соне, чтобы сразить её величием собственного страдания, но сам оказался покорён явленной ему силой Божественной Премудрости. И так же, как кроткая Сонечка преобразилась в величественную Софию, сейчас преображается Порфирий, являя собой силу «земного закона»: «Серьёзно предупреждаю: поберегите себя. Я не шучу-с! – проговорил шепотом Порфирий, но на этот раз в лице его уже не было давешнего бабьи-добродушного и испуганного выражения; напротив, теперь он прямо приказывал, строго, нахмурив брови и как будто разом нарушая все тайны и двусмысленности. Но это было только на мгновение. Озадаченный было Раскольников вдруг впал в настоящее исступление; но странно: он опять послушался приказания говорить тише» [6; 268–269].
Как и Соня, Порфирий возвращает Раскольникова, уже почти отчаявшегося и близкого к самоубийству, в некую точку до преступления. Он напоминает герою об его действительной необыкновенности («Я вас почитаю за одного из тех…») и о том, что его «великое предстоящее исполнение…» ещё не осуществлено. Он указывает, что необходимым условием этого «исполнения» должно стать обретение «веры иль Бога» [6; 351]. Порфирий обнаруживает и главную причину произошедшего с Раскольниковым: «Изверились…», а потому и «здравый взгляд потеряли, да и не видите ничего…» [6; 268], что полностью повторяет мысль Сони: «От Бога вы отошли…». Действительно, «ослеплённый и неверующий» Раскольников изверился в возможности жить в мире Божьем, видя в нём слишком много зла и несправедливости, и попытался изменить его, руководствуясь собственными представлениями о добре, истине и справедливости. Понимая это, Порфирий относится к нему не как к заурядному преступнику, а как к несчастному человеку, чья совесть и разум помрачены гордыней и своеволием: «Ваше преступление <…> по совести, оно помрачение и есть» [6; 350]. И так же, как Соня, Порфирий говорит герою о предстоящем ему впереди: «Да много ль вы ещё и жили-то?» [6; 351]. И оказывается, что предназначение Раскольникова важно и кротким «вечным сонечкам», и всесильным порфироносцам.
Ознакомительная версия.
