Что касается «Новика», то к началу кампании он кончил ремонт и перебрал все свои механизмы.
К весне у нас в офицерском составе произошли крупные перемены. В феврале старший механик капитан 2–го ранга Г. К. Кравченко был назначен флагманским механиком штаба Минной дивизии, и вместо него к нам переведен старший лейтенант М. А. Злобин. 7 марта старший офицер, капитан 2–го ранга М. А. Бабицын получил эскадренный миноносец «Громящий», а я занял его место.
В этом назначении для меня ничего неожиданного не было. Хотя вообще должность старшего офицера считалась очень ответственной и тяжелой, но исполнять ее на «Новике», при его нынешнем составе и во время войны, я считал для себя очень лестным.
В это время дело уже близилось к весне, и я сейчас же деятельно принялся за приготовление миноносца к кампании. Задача для меня сильно облегчалась тем, что я отлично знал каждого «новиковца», знал, что он собой представляет и на что годен.
29 марта, утром, «Новик» вышел на первую пробу машин и развил ход до 31,5 узла. Вообще, благодаря большому старанию нового старшего механика, проба прошла очень хорошо. Одновременно были испробованы орудия на высоких установках. Это испытание прошло также вполне удачно, причем на такой большой дистанции, что с мостика не было видно даже всплесков. Затем мы уничтожили и определили девиацию и вернулись в гавань.
В течение последующих двух недель командир очень часто выходил на рейд для прохождения курса минных и артиллерийских стрельб, но в Рижский залив идти было еще рано.
14 апреля контр–адмирал Колчак (его на Пасху произвели в контр–адмиралы) приказал «Новику» быть готовым к полудню для перехода в Моонзунд. Это приказание оказалось несколько преждевременным, так как, по полученным сведениям, в Моонзунде было еще много льда. Поход пришлось отложить. В 2 часа дня адмирал все же пошел туда на «Сибирском Стрелке», взяв с собой и «Кондратенко», чтобы попытаться пройти между льдами в Рижский залив. Ночью, когда ему действительно удалось туда пройти, он вызвал нас и все остальные миноносцы.
Поэтому в 4 часа утра «Новик» совместно с «Охотником», «Пограничником» и 2–й группой 6–го дивизиона вышел в Моонзунд. На пути было еще довольно много льда. В 4 часа дня все соединились у острова Шильдау и перешли к Вердеру, где всю зиму стояла «Слава». Там, невдалеке от нее, мы стали на якорь.
Неприятель перед Рижским заливом пока еще не показывался. Только начали летать аэропланы. Как раз накануне они сделали налет на «Славу», имевший для нее очень печальные последствия. Аэропланы появились совершенно неожиданно, с восходом солнца, и, снизившись, сбросили 10 бомб. Из них три достигли цели: две взорвались, ударившись о палубу над кают–компанией, пробили ее и произвели там довольно большие повреждения, а третья попала в четверку, висевшую на шлюпбалках за бортом, и разбила ее в щепы. Не обошлось и без жертв — 7 матросов было тяжело ранено, из них 5 вскоре умерли.
Со следующего же дня начальник дивизии решил начать дозоры у Ирбенской позиции. В первую очередь было решено послать 6–й дивизион, только что окончивший перевооружение и теперь имевший по три 100–миллиметровых орудия [59]. По приходе его на позицию неприятельские аэропланы сейчас же устроили ему встречу, но, вероятно, были очень разочарованы, будучи встречены огнем противоаэропланных орудий.
В 7 часов вечера всем миноносцам пришлось укрыться за Вердер из‑за льда, который ветер гнал прямо на нас. Только «Сибирский Стрелок» с начальником дивизии опять пошел в Моонзунд, чтобы встретить английские подлодки «Е-1» и «Е-18», которые до прихода наших лодок несли службу в Рижском заливе.
Около 1 часа ночи наши сигнальщики вдруг услышали жужжание работающих пропеллеров, но не могли заметить ничего подозрительного на небе. К их докладу все отнеслись довольно скептически. Однако вскоре после этого, на расстоянии около 10 миль, раздалось десять сильных взрывов, как будто от разрыва 12–дюймовых снарядов; после каждого из них было видно большое пламя. Тогда мы поняли, что это был цеппелин. Судя по направлению вспышек, все бомбы упали в море. Можно было предположить, что он, наверное, хотел попасть в «Славу», но точно не мог разобрать, где она стояла, и все попало мимо. Размеры его бомб были очень большие и производили впечатление, что содержали не менее 5 пудов взрывчатого вещества. Попади такая бомба в «Славу», ей бы несдобровать.
19 апреля начальник дивизии приказал «Новику» перейти в Рогокюль, где он и простоял до 28–го числа. В этот день, к 8 часам утра, нам было приказано приготовиться к походу. Ровно в назначенное время для следования в Куйваст к нам прибыли командующий флотом, генерал–адъютант Н. И. Иванов [60] и начальник дивизии. Генерал–адъютант Иванов имел особое поручение от государя произвести инспектирование всего берегового фронта и теперь желал объехать острова Даго и Эзель.
Мы на «Новике» были очень довольны этим случаем и хотели воспользоваться, чтобы узнать от такого авторитетного лица о действительном положении на фронтах. Во время обеда в кают–компании мы все время старались навести генерала на интересовавшую нас тему, но он упорно не желал ее поддерживать; так мы решительно ничего от него и не узнали. Правда, кое‑что потом удалось узнать от лиц его свиты, но этого было слишком мало, и мы были разочарованы.
Когда «Новик» пришел в Куйваст, генерал–адъютант Иванов немедленно уехал на берег, а командующий флотом произвел смотр «Славе» и батареям острова Моон. После этого он с начальником дивизии пошел с нами обратно в Рогокюль.
С 29 апреля до 19 мая мы опять беспрерывно стояли у стенки в Рогокюльской гавани, и никто нас не тревожил.
В эти дни жизнь на миноносце протекала очень однообразно.
Обыкновенно команду будили часов в шесть, а офицеры вставали к подъему флага — к восьми часам. С 8 до 8 часов 30 минут все пили кофе, обсуждая события за истекшую ночь, о которых узнавали по принятым ночью телеграммам. Если же новостей не было, тогда разговор как‑то не клеился: все грустно предвкушали скучный, монотонный день.
С 9 до 11 часов 30 минут шли судовые работы или учения. В это время что‑нибудь чинилось, ремонтировалось и налаживалось: чистили орудия, прокачивали мины и так далее. Главным образом всегда было много работы у машинной команды, так как нежные механизмы миноносца, находясь в частом употреблении, требовали за собою неустанного ухода. Необходимость всегда быть в полной боевой готовности заставляла особенно тщательно следить за состоянием всех механизмов и вооружения.
До обеда время проходило довольно незаметно. В 11 часов 30 минут давался сигнал окончить работы. Тогда команда подметала палубу и мыла руки, и если было тепло — разрешалось купаться. Одновременно я как старший офицер представлял командиру «пробу», то есть котелок со щами, которые команда должна была есть за обедом. После того как командир одобрял «пробу», она обыкновенно приносилась в кают–компанию, где ее уже поджидали все офицеры. Разыгравшиеся аппетиты брали свое, и через пять минут от вкусных командных щей ничего уже не оставалось.
В полдень весь миноносец обедал. Все офицеры, включая и командира, обедали вместе. Велись оживленные, хотя и порядком уже всем приевшиеся, разговоры. Темами обыкновенно служили прежде всего текущие события; если ничего интересного не было, то начинались воспоминания о старых плаваниях, встречах, посещении заграничных портов и так далее.
После обеда до двух часов можно было отдыхать, и многие офицеры, в особенности постарше, были не прочь часик вздремнуть; другие же, если была хорошая погода, садились где‑нибудь на палубе, грелись на солнышке, курили или сидели в кают–компании, играя в трик–трак, шашки и шахматы.
В 1 час 30 минут будили команду и она пила чай; то же делали и офицеры. В 2 часа команда опять строилась во фронт для разводки по работам. Раз в неделю, обыкновенно по четвергам, устраивалось так называемое «чемоданное учение», которое очень любила команда. Тогда на верхнюю палубу выносили парусиновые чемоданы, в которых она хранила свои вещи, и все из них вытаскивалось, развешивалось и проветривалось. Команда чинила, штопала и приводила в порядок свое белье.
Так шло время до 6 часов, когда все садились ужинать. Иногда приезжали в гости офицеры с соседних кораблей, и это уже вносило некоторое разнообразие.
Самым интересным моментом в течение дня было получение почты. Почта вообще есть святая святых на кораблях, и о ней очень тщательно заботятся. Она передается непосредственно в руки старшему офицеру, который сам ее разбирает и раздает письма офицерам, а команде передает через фельдфебелей. С почтой получались письма и газеты, то есть то единственное, что нас связывало с остальным миром и из чего мы узнавали все новости внешней жизни.
А потом — опять сидение по каютам или в кают–компании, чтение книг, чай, игра в различные игры, иногда — на рояле и пение, а около 11 часов — спать, чтобы и следующий день провести, как предыдущий.
