вижу на их физиономиях намерение показать все, на что они способны, и вечный вопрос: «Чего изволите?»
«А стоит ли продолжать? – спросит недоуменно иной читатель. – Надо ли связываться с эдаким мелким невлиятельным народцем? Ведь там нет ни одного приличного человека. Одни негодяи. Разве они задавали тон в литературе или определяли течение жизни?»
Нет, не они, но ошибается иной читатель, ох, как ошибается. Еще какие влиятельные. Еще как задавали. Продолжать стоит!
Конечно, приятнее познакомиться с положительным героем. Так нередко поступали многие писатели и читатели. Хороший пример – правильный стимул для общественного самочувствия и личного самосовершенствования. Но и пример отрицательный весьма полезен. Особенно в сложные времена переоценки прошлого, сомнений и поисков. Твердо знать, «что такое плохо», надо и обществу, и отдельному человеку.
На этом настаивал еще Гоголь. В первой части «Мертвых душ» он предвосхитил подобные вопросы: «Очень сомнительно, чтобы избранный нами герой понравился читателям… Весьма многие дамы, отворотившись, скажут: „Фи, такой гадкий!“ Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека… Потому что пора наконец дать отдых бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается на устах слово „добродетельный человек“; потому что обратили в лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом и всем чем попало; потому изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нем и тени добродетели, а остались только ребра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора наконец припрячь и подлеца…»
Есть и еще один довод в пользу того, что разобраться с семейством Загорецких-Очумеловых все-таки стоит. Классики дружно свидетельствуют – его роль в жизни и литературе далеко выходит за рамки бытового конформизма, поисков личной выгоды и благополучия. Хамелеонство было и стало для многих жизненной позицией, сутью и формой существования. А это не только неприятно само по себе, но и чревато далеко идущими последствиями.
Угодничество, идейное и нравственное примиренчество, чинопочитание, благонамеренность, равнодушие, вся атмосфера «умеренности и аккуратности» – та питательная почва, на которой расцветают злые цветы политического бесправия, начальственной вседозволенности, унижения личности, бюрократизма, бездумного администрирования. Что, разве все это в далеком прошлом и не существует более, безобразно приумножившись? Нет, нет и нет!
Вот тому несколько подтверждений.
Начало прошлого века. Борьба партий, мнений, жизненных позиций. И такие оценки: «Молчалины демократии», «…традиционная молчалинская мудрость либералов – проповедовать сдержанность», «…продолжение существования Думы вовсе не зависит от вежливости, осторожности, бережливости, дипломатичности, тактичности, молчаливости и прочих молчалинских добродетелей», «балалайкинско-молчалинское преуспеяние», «Балалайкины российского либерализма», «либеральный Балалайкин», «Балалайкин-Троцкий», «земский Балалайкин», «редакционный Балалайкин», «Балалайкины буржуазного либерализма».
И еще: «…верхи мелкобуржуазных политиков несомненно заражены… кадетским духом предательства, молчалинства и самодовольства умеренных и аккуратных мещан или чиновников». Последнее: «Копните либерального российского буржуа, скажем мы, и найдете одетого в новенький мундир урядника». Не будем касаться политической части этих оценок. Здесь нам важно, что их автор – политик В. Ленин – усмотрел в писательских открытиях глубокие общественные язвы.
Иное свидетельство – из другого лагеря. 1924 год. Выходит в свет повесть А. Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус». Семен Иванович Невзоров пережил трудные времена: революция, гражданская война, разруха, бандиты, анархисты, монархисты, эмигранты. Мотало его по городам и весям России и Украины, забросило в Турцию. Он был скромным чиновником, служившим «без прогулов, добросовестно, как природный петербуржец», затем стал казначеем в банде атамана Ангела, осведомителем белой контрразведки, потом – сутенером и распорядителем тараканьих бегов.
Прозябал, преуспевал, разорялся, вновь вставал на ноги и сказочно богател. Назывался то Семеном Невзоровым, то графом де Незором, то С. И. Невзоровым, артистом государственных театров, то греческим подданным Семилапидом Навзараки, то, покинув родину и оказавшись на гребне удачи, «наполовину более не считал себя русским», то, купаясь в лучах славы и капитала, мысленно видел себя «императором Ибикусом Первым». Все и всех пережил и перехитрил.
«Разумеется, – признавался читателю автор жизнеописания Невзорова, – было бы лучше для повести уморить Семена Ивановича… Но ведь Семен Иванович – бессмертный… Он сам – Ибикус. Жилистый, двужильный, с мертвой косточкой, он непременно выцарапается из беды, и – садись, пиши его новые похождения. В ресторане у Токалиана Семен Иванович сам… рассказал свою дальнейшую судьбу. Заявил, что он – король жизни… Я нисколько не сомневаюсь в словах Семена Ивановича».
Вот видите, пробился представитель нашего семейства сквозь жизненные бури и не только уцелел, но и приосанился. Кто скажет, как его остановить?
Подтверждение последнее, но не окончательное. 21 ноября 1987 года в газете «Правда» было напечатано интервью с Олегом Табаковым, популярным артистом театра и кино, сыгравшим роль Балалайкина в телеспектакле по мотивам романа Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия».
«„Подходящий человек“ – вот, по мнению Табакова, ключ к разгадке Балалайкина. – Тут и происхождение его, тут и объяснение, почему так живуч… Балалайкин очень легко трансформируется, переодевается, меняет маски, поворачивается на сто восемьдесят градусов. На нашей памяти Балалайкин высмеивал мушку-дрозофилу, а заодно и генетику. Потом он с важным видом знатока стал рассуждать о пользе генетики, хотя в ней – ни ухом, ни рылом. Когда на берегу Байкала ставили заводы, Балалайкин восхвалял очаги индустрии, когда же общественность стала сильней и активней отбиваться от натиска технократов, Балалайкин стал кричать надрывнее всех о защите легендарного чуда-озера. В свое время он восхвалял прожект поворота северных рек как проект века, а сейчас хихикает и над поворотом, и над отворотом… Балалайкин очень чуток к барометру общественного мнения. В этом ему не откажешь. Но он начисто лишен гражданской позиции, убежденности, не говоря уже о принципиальности. Ему все равно, кого хвалить, кого ругать и за что хулить, за что хвалить. Лишь бы по моде, лишь бы попасть в конъюнктуру, лишь бы „в масть“. Он – перевертыш…»
Весьма объемная характеристика, читая ее, не раз вспомнишь того или другого нашего персонажа. Видите, как оборачивается дело. Действительно, непрост полицейский надзиратель Очумелов, с которого мы начали знакомство с семейством. Оказывается, знать-то мы его знаем, но до конца так и не разобрались. И потому, наверное, не в полной мере осознаем его опасность. А писатели наши поняли это давно и целых полтора века составляли зловонное генеалогическое древо в назидание потомкам.
А теперь оглянитесь вокруг себя, присмотритесь внимательно. Нет ли рядом кого из наших персонажей? Нет? Может быть, плохо смотрели? Давайте еще раз перечитаем классиков, а потом опять обернемся…
По давней привычке наш герой «сейчас же полетел» советоваться к мудрому
