Ознакомительная версия.
Казалось бы, по отношению к Корейше автор «Бесов» вполне мог разделить точку зрения Прыжова, однако довольно трудно принять тот факт, что, относясь крайне отрицательно к самой личности Прыжова, Достоевский соглашался с его брошюрой. В скабрезном тоне прыжовского повествования ясно обнаруживалось безбожие автора. Антирелигиозная идея Прыжова не могла не вызвать полемический отклик Достоевского.
Иван Яковлевич Корейша послужил прототипом юродивого Семена Яковлевича в романе «Бесы». В литературе о Достоевском этот образ трактуется по-разному. Так, Л. А. Зандер считает, что подлинный юродивый остался непонятым Достоевским и изображен в «Бесах» «в смехотворных формах плута и шарлатана»[325]. Разделяющие эту точку зрения В. И. Мельник[326] и И. В. Монеюнайте также видят в Семене Яковлевиче злую карикатуру на истинного мученика и праведника Ивана Яковлевича. Иного мнения придерживается М. С. Альтман, утверждая, что в «Бесах» Достоевский скрыто полемизирует с Прыжовым[327]. И. А. Ильин также относит Семена Яковлевича к юродивым Христа ради[328]. На наш взгляд сцена с Семеном Яковлевичем сложна, неоднозначна и допускает двойное прочтение. Последнее суждение высказывает и Е. А. Дубеник[329], которая справедливо считает образ юродивого «незаслуженно обойденным вниманием исследователей» и предлагает свою интерпретацию сцены у Семена Яковлевича.
Соглашаясь с Е. А. Дубеник во многом, хотелось бы, тем не менее, заметить неточности в ее статье. Например, исследовательница считает, что, создавая образ юродивого, писатель «соединяет два диаметрально противоположных портрета Ивана Яковлевича, созданные его современниками: И. Г. Прыжовым и А. Ф. Киреевым», т. е. Дубеник предполагает знакомство Достоевского с сочинением А. Ф. Киреева, описавшего жизнь и деяния блаженного[330]. Однако книга Киреева осталась не известна Достоевскому, поскольку была издана уже после смерти автора «Бесов».
В сцене с Семеном Яковлевичем Достоевск ий действительно подвергает художественной обработке текст не од ного Прыжова, но и сочинение другого своего современника, инока Парфения. Полноценный анализ текста Достоевского возможен только с привлечением такого важного источника как «Сказание».
Для церковного сознания о. Парфения ничего непонятного, странного и отталкивающего в словах и поступках юродивого не было. В отличие от той бессмысленной фигуры, которую представил в своей брошюре Прыжов, Парфений увидел в Корейше христианского подвижника[331]. О своем посещении юродивого автор «Сказания» вспоминает: «Пришедши к нему <Иоанну Яковлевичу>, мы застали его седящаго на кровати. В комнате у него было много посетителей, которые за послушание все толкли стекло; но нас не заставил. Просидели мы у него более трех часов, и он ничего никому не говорил, а только юродствовал <…> Потом начал всех отпускать, и говорил, кому что нужно и кто за чем приходил» (I, 227).
В «Сказании» Иван Яковлевич изображен кратко и непредвзято. Совсем иную картину представляет текст Достоевского. Сцена у Семена Яковлевича в романе «Бесы» в первую очередь характеризует состояние общества. Напомним, что посещению юродивого предшествует целая цепочка кощунств, в числе которых глумительная выходка с книгоношей, продающей Евангелие, надругательство над богородичной иконой, за разбитым стеклом которой находят живую мышь, и, наконец, насмешка над самоубийством «девятнадцатилетнего мальчика», почти ребенка. Толпа, считающая, «что нечего церемониться с развлечениями» и «было бы занимательно» посмотреть на самоубийцу, собирается открыто потешиться и над юродивым. Увеселительная поездка компании к Семену Яковлевичу, в которой участвуют Ставрогин, Петр Верховенский и которую возглавляет безбожник Лямшин, свидетельствует о крайнем нравственном и духовном падении общества. Бесновато-раздраженное настроение «наших» выливается в надругательство над иконой, глумление над человеческим горем, наконец, в насмешку над юродивым. Бесчинства, низвергающие и христианские, и народные ценности, предваряют одержимость толпы в финале романа, на празднике у губернатора. Для автора «Бесов» само намерение «развлечься» у Семена Яковлевича, «блаженного и пророчествующего», уже предвещало будущую катастрофу.
Несомненно, что в описании намеренно оскорбительного визита «наших» к Семену Яковлевичу содержался намек на Прыжова, посетившего реального юродивого с целью написать о нем скабрезное сочинение. Так, в тексте романа говорится о том, что Лямшин один из всей компании был у Семена Яковлевича «когда-то прежде», и «что тот велел его прогнать метлой и пустил ему вслед собственною рукой двумя большими вареными картофелинами» (10, 254). Рассказывая о своем визите в Преображенскую больницу к Ивану Яковлевичу, Прыжов подчеркивал, что юродивый отказался от общения с ним: «Он <Иоанн Яковлевич> молчит или почти не отвечает на все предлагаемые ему вопросы. Сторож ему и говорит: «Иван Яковлевич, что же вы не скажете ничего господам? Скажите что-нибудь им». — «Я устал», — ответил он, но потом сказал кое-что очень обыкновенное»[332]. Прыжов не понимал сути действий и слов юродивого и даже не пытался их объяснить, «игнорируя двуплановость высказывания или жеста юродивого, обязательную для него иносказательность»[333]. Все, что делал или говорил юродивый, для Прыжова не имело никакого смысла. Поступок Семена Яковлевича по отношению к безбожнику Лямшину в романе Достоевского, напротив, выглядит вполне оправданно. Достоевский заимствует описанный у Прыжова эпизод, когда Иван Яковлевич ударил пришедшую к нему больную княгиню двумя яблоками по животу[334]. Вместо яблок в романе появляются картофелины.
В. И. Мельник, видя в изображении Достоевского карикатуру на праведника, обращает внимание на глаголы, описывающие его действия: «изволит обедать», «заседал в креслах», «откушал уху», «изволил выговорить сиплым басом», «приказывал», «указал», «награждал», «не унимался», «ткнул пальцем». Во всех выражениях слышна неприязнь к фигуре блаженного. Однако здесь следует напомнить, что сцена у юродивого дана глазами хроникера, который вполне мог использовать подобные выражения по отношению к столь необычной личности как Семен Яковлевич. В повествовании Достоевского явно настораживает то, что юродивый проживает «на покое, в довольстве и холе», что также отмечает Мельник. Достоевскому был хорошо известен факт пребывания Ивана Яковлевича в сумасшедшем доме, где юродивый принимал посетителей в течение многих лет, однако, писатель помещает Семена Яковлевича в дом купца, тем самым отказывая юродивому в подвиге переносить страдания, лишения и унижения. Безумный облик, который добровольно принимает юродивый ради Христа, влечет за собой не просто отречение от необходимых жизненных благ, а подразумевает подвиг аскезы, суть которого в борьбе с гордыней, что в конечном итоге и делает юродство знаком особого избранничества, Божьей милости.
Инок Парфений посетил юродивого в Москве, а, следовательно, не мог не знать о его местонахождении. В тексте «Сказания» о сумасшедшем доме не говорится вовсе, а упоминается больница: «Проживая в царствующем граде Москве, в один день вышел я на улицу, и нечаянно увидел знакомаго мне монаха из монастыря, что на острове Валааме. Он пригласил меня посетить раба Божия Иоанна Яковлевича, находящагося в общественной больнице. Я с радостию на то согласился» (I, 227). «Неточность» Парфения не только говорит о том, что он не хотел вводить читателя в ненужные, по его мнению, подробности, но и характеризует мировоззрение самого автора, для которого юродство не имело ничего общего с безумием.
Текст Парфения содержал довольно скупые сведения об Иване Яковлевиче, а потому в своем рассказе о юродивом Достоевский опирался во многом на брошюру Прыжова. В той же последовательности, что и Прыжов, автор романа описывает помещение, одежду, внешность юродивого, его трапезу, привычку принимать посетителей. Но, конечно, многослойная структура текста Достоевского не сопоставима с одноплановым повествованием Прыжова.
Так, например, портрет юродивого в «Бесах» воспринимается неоднозначно. С одной стороны, нельзя не признать, что он изобилует отталкивающими подробностями: «Это был довольно большой, одутловатый, желтый лицом человек, лет пятидесяти пяти, белокурый и лысый, с жидкими волосами, бривший бороду, с раздутою правою щекой и как бы несколько перекосившимся ртом, с большою бородавкой близ левой ноздри, с узенькими глазками и с спокойным, солидным, заспанным выражением лица» (10, 256). В то же время подчеркнутую непривлекательность наружности Семена Яковлевича можно объяснить не только его болезненностью, как считает Дубеник[335], но и стремлением автора «Бесов» противопоставить внешнему убожеству юродивого его скрытую духовную сущность. С большой уверенностью можно сказать, что в основу приведенного портрета юродивого легло не столько словесное описание внешности Ивана Яковлевича, помещенное в «Житии» Прыжова («Лоб высокий, голова лысая, лицо какое-то придавленное»[336]), сколько иллюстрация, портрет юродивого, сделанный неизвестным художником и помещенный в этой же брошюре в качестве приложения.
Ознакомительная версия.
