Ознакомительная версия.
На Дунаи. – Если Дунай здесь не фольклорный образ реки, связанный с событиями или переживаниями действующих лиц, как в плаче Ярославны, а гидроним, то интересы Давыда Ростиславича на Дунае, отказавшегося идти на половцев с другими князьями, в числе которых был его брат Рюрик, могли быть связаны с дунайскими владениями его дядей, Мстислава и Василька, сыновей Юрия Долгорукого, которым византийский император Мануил в 1162 г. дал («дасть царь»): Васильку Юрьевичу четыре города «в Дунае», а Мстиславу «волость Оскалана». Эти владения считались владениями тавроскифов, то есть Руси. В связи с этим можно выдвинуть предположение, не таящее в себе опасность ошибки, что в этих владениях возникло русское население (см. Пашуто, 1968. С. 192, 338. № 48).
Ярославнын глас слышит: зегзицею незнаемь рано кычеть… – Ярославнын глас слышит – кто? Чтобы избежать этого вопроса в виду отсутствия очевидного ответа, к слову слышит присоединяют возвратную частицу ся – слышится. Но это спорное решение вопроса, на наш взгляд, при наличии в произведении, как отметил Б. М. Гаспаров, «сложнейших соотнесений между различными точками повествования, а также изощрённых параллелизмов» (Гаспаров, 2000. С. 449). К «сложнейшим соотнесениям» между плачем-молитвой Ярославны и судьбой Игоря относим два факта: а) подходящие условия для бегства Игоря из плена после молитвы Ярославны; б) паломничество Игоря из своей отчины, Новгород-Северского, где находилась к тому времени его жена Ефросинья Ярославна, в Киев на поклонение образу Богородицы Пирогощей, которая относилась к типу Влахернской Богородицы Умиления. Это событие представлено в произведении как центральное после побега Игоря из плена. Киевский Великий князь Святослав и его бояре тут не упомянуты. Если паломничество Игоря не связывать с плачем-молитвой Ярославны, тогда оно теряет свой смысл. Ясно одно, Ярославна молилась Богородице Пирогощей в образе её символов «град», «стена непобедимая».
Ср. богородичны: «Тебе град и пристанище имамы»; «стена непобедимая нам християном еси Богородице Дево». С этими фактами связан перевод «Ярославнин голос <стена> слышит – <Богородица Пирогощая>. Но стилистически оправдана и форма «слышится» в виду существовашего обычая с древнейших времён: во время бед и военных опасностей подниматься на городскую стену и совершать определённые действия или ритуалы. Этот русский обычай поддаётся отождествлению в основных чертах с троянским обычаем, описанным Гомером. Ахейцы уже под стенами Трои. На городской стене находится царь Приам, отец Гектора; на другой стороне стены, отдельно от мужчин, Гекуба, мать Гектора. Оба они умоляют сына не вступать в поединок с «лютым» Ахиллом, он «могучее» Гектора. Сын не внемлет их мольбам. А когда «Гектор пал под рукой Ахиллеса», Андромаха, жена Гектора, занятая дома рукодельем, «услышала крики и вопли на башне». Она быстро встала, позвала двух прислуниц и велела идти за ней: «посмотрю я, что совершилось? / Слышу почтенной свекрови я крик… / Быстро на башню взошла и, сквозь сонм пролетевши народный, / Стала, со стен оглянулась кругом и его увидала // Тело, влачимое в прахе…». Элементы одежды Андромахи напоминают древнерусские: «Навзничь упала она и, казалося, дух испустила. / Спала с неё и далёко рассыпалась пышная повязь, / Ленты, прозрачная сеть (закрывающая лицо. – Л. Г.) и прекрасноплетёные тесмы; / Спал и покров (на голову. – Л. Г.), блистательный дар золотой Афродиты… / Вкруг Андромахи невестки её и золовки, толпяся, // Бледную долго держали… (Hom. Il. XXII, 25–85; 445–475). Далее причитиния-плач Андромахи по Гекторе. Как видим, Андромаха была не одна на городской стене. Перед этим, находясь в доме, услышала голос свекрови, плачущей о Гекторе. Не одна была, конечно, и Ярославна на башне городской стены Путивля. И её голос, как голос Гекубы, а затем и Андромахи, мог слышится горожанам. И тем не менее прилюдные плачи Гекубы и Андромахи – это одно, а плач-моление Ярославны, обращённое к природным стихиям – дело иное. Ср. в «Сказани о Борисе и Глебе»: (Борис) «вълезъ въ шатьръ свои, плакашеся (молился) съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною, жалостьно гласъ испущааше: «Сльзъ моихъ не презьри, владыко…» и пр. (ПЛДР, 1978. С. 284). (Далее см. статью комментария № 70 на слово «лада»).
Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви; омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру Князю кровавыя его раны на жестоцем его теле.
Дунай – это живая вода, Каяла – мертвая. В фольклорной традиции мертвая вода, как и живая, необходима для исцеления ран или сращивания разрубленных частей трупа погибшего воина. Однако в мировом фольклоре кукушка, приносящая живую и мертвую воду, не засвидетельствована. В русских сказках эту роль выполняет ворон. Примечательно, что в скандинавской поэзии к ворону применялся кеннинг (метафорическое выражение) «кукушка трупов»: «Я видел, как кукушка трупов поднималась» (Мельникова, 1977. С. 104, 105. Примеч. № 234).
Представление о вороне, «кукушке трупов», могло быть занесено на Русь скандинавами. Однако подобные метафорические выражения бытовали и в русском языке: вместо волка употреблялась метафора «лютый зверь», его эпитеты «сивопряный», «лихошерстный» (Киреевский, 1977. С. 57).
Ярославна рано плачет Путивлю городу на забороле. – Игорь был князем Новгород-Северским, но Ярославна могла оказаться в Путивле по двум причинам. Во-первых, существовал обычай провожать воина-мужа молодой жене «за два рубежа»: «…князь Саур сын Ванидович… в поход пошел… Провожала его молодая жена, / Провожала она его за два рубежа, / От третьего назад воротилася. / Входила она на вышку на высокую (ср.: «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале», на городских стенах, «на вышке»), / Становилась на бел-горюч камень, / Глядела-смотрела в чисто поле: / Далеко ли идет мой князь Саур сын Ванидович?» (Киреевский, 1977. С. 62. № 17). Во-вторых, в Путивле в то время жил брат Ярославны Владимир, изгнанный из Галича его отцом Ярославом («Осмомыслом») за беспутное, недостойное, некняжеское его поведение. Ему дал пристанище только Игорь в своем княжестве, в Путивле, в вотчине своего сына Владимира. И Ярославна, должно быть, какое-то время, в отсутствие Игоря и сына Владимира, присматривала за братом, чтобы он своим поведением не уронил и ее чести.
…Путивлю городу на забороле… – Это классифицирующий признак, что Путивль – город, а не огороженное, укрепленное поселение. По своему социальному типу Путивль имел статус города, хотя он имел укрепленную площадку в 2,5 га, в то время как Новгород-Северский, княжение Игоря, – 30 га, а Чернигов, княжение Ольговичей, – около 100 га (Куза, 1983. С. 4–36). Следует иметь в виду, что в Древней Руси не всякое огороженное и укрепленное поселение называлось городом, а тем более имело статус города. Имеются сведения о 1 128 укрепленных древнерусских поселениях, но лишь «седьмая часть» их «имеет сложную планировку и по этому признаку претендует на статус города» (Куза, 1983. С. 18).
Эти обстоятельства не давали возможности древним скандинавам, посещавшим Русь, придавать словам «гард» и «гарды» значение: Русь «страна городов», хотя скандинавское «гардр» («гардар») связано со славянским «град» (город), но, видимо, за счёт смешения значений сходно звучащих слов. В Скандинавских странах названия деревень, усадеб, хуторов оформлены корнем gard– («обнесенное, огороженное место, усадьба, двор»). Для обозначения европейских городов использовался элемент borg («город, крепость»). Однако «три названия городов, лежащих на восточном пути» (скандинавов), оформлены корнем gard-: Холмгардр (Новгород), Кенугардр (Киев) и Миклагардр (Константинополь). Причем «скандинавские источники определенно указывают на значительную древность названия «гардр»: оно встречается в наиболее архаичных по происхождению памятниках» (Мельникова, 1977. С. 202).
Последнее обстоятельство позволяет обратить внимание на следующие факты. В среднем неолите (5 тыс. лет до Р. Х.) существовали сооружения с кольцевыми рвами и кольцевыми оградами и с небольшой свободной внутренней площадью при относительно большой общей площади сооружения (современное состояние при их исследовании); внешний диаметр – от 30 до 150 м (от 0,7 до 1,14 га), – сооружения в Центральной и Восточной Европе. В непосредственной близости от этих конструкций, за некоторыми исключениями, поселений не существовало. Поселения находились на различном расстоянии от них. Внутри конструкций признаки поселений отсутствуют. Исследователи пришли к выводу, что эти сооружения были социальными и религиозными центрами, в которых собиралась часть или все население района для религиозных церемоний или политических собраний (Петраш, 1994. С. 5–16). Эти сооружения по существу своему были городами, независимо от размеров, так как являлись идеологическими центрами и были «огорожены», укреплены, изображения идолов в них, безусловно, были. В египетской системе письма, например, города обозначались равноконечными крестами с расширяющимися концами, наклоненными вправо от оси, – религиозные и политические центры.
Ознакомительная версия.
