Ознакомительная версия.
Едва удалось председателю Арко Струго вернуть заседание в законное русло. Выступил второй представитель истца, Воло Браго. Он напал на соискателя с эстетических позиций: скудость языка, убожество метафор, характеры однолинейны, в текстах сплошные штампы… Зарезал, сноб, без ножа!
Зачитан был проект приговора: соискателя отвергнуть. Объявили голосование. Над семью капсулами и креслом землянина Юста Солина зажглись красные огни индикаторов: отвергнуть!
Странное дело, Мещерзанцев вдруг нашел приговор справедливым. От последнего слова, махнув рукой, отказался. Заявил лишь официально: никогда, мол, больше писать не буду и переизданий не допущу; к защитнику своему претензий не имею, нервный его срыв прощаю от души.
И пригласил трибунал в полном составе испить кофею.
Но тут все начало гаснуть, удаляться, таять. Кабинет Юрия Кузьмича обретал привычный вид. Протуберанский трижды впиявился в хозяйские уста.
Пищевой контакт не состоялся.
* * *
Наутро Мещерзанцев проснулся в странном расположении духа. Вслушался в организм. Вроде вчерашние обретения остались при нем: бодрость, бурление крови, готовность свернуть горы. Не было лишь дивного парения духа. А память – обновленная – начала вдруг прокручивать ход злосчастного трибунала.
И обнаружилось: приговор уже не казался ему таким справедливым. Все движение дела виделось теперь по-иному. Аргументы обвинения явно преувеличены, подтасованы. «Как они яростно, злобно накинулись на меня, – размышлял Юрий Кузьмич, – будто распять желали. Да, вот оно: никакие они небось не братья по разуму! Демоны, бесы! Оттуда – из проклятого ветхозаветного бытия…» Ах, как сожалел Мещерзанцев, что не властен вызвать их снова, вселить в свиное стадо и обрушить в бездну! Но пособнику их не уйти от праведной мести!
Тотчас, не заглянув даже в сортир, стал он названивать профессору Велемудрину, прочим нужным человечкам. О вчерашнем, само собой, речи не было, поводы выдвигались сугубо творческие: мы, мол, и они… Постановлено было Протуберанского разоблачить, растоптать, уничтожить. «Попомнишь ты Юрушку!» – ухмыльнулся Кузьмич.
Затем решил двигать переиздания свои и новое (что ни напишется) пристроить. Обзвонил редакции, издательства; прочно условился насчет заявок, договоров, авансов. Покончив со звонками, ощерился:
– Вот, выкуси! Печатался, печатаюсь и печататься буду на всю катушку!
Наконец прошествовал в сортир, воссел на бархатистый круг черного унитаза. Стены и пол, облицованные черною же плиткой, будто бездонное зеркало, отразили раздобревшие телеса корифея. Постоял под занозистым душем. Фыркая, обтерся махровой простынею и пожаловал на кухню.
Распахнул холодильник, извлек закуски, поставил на плиту сковородки. Стол соорудил изысканный, как для дорогих гостей. Обозрел угощение благосклонным оком, но супружеского экстаза не ощутил. «…Кесарю, – подумал он, – кесарево».
К кофе плеснул себе коньяку марочного. И отхлебнув из венецейского стекла первый пряный глоток, набрал, нажимая кнопки, мало кому известный номер в Доме кино, дождался томного «алло» и сказал:
– Антуанетта, лапушка! Это я…
Стр. 111 – цитата из Фридриха Шлегеля дана по русскому изданию: Шлегель Ф. Критические фрагменты. – Эстетика. Философия. Критика. Том 1. М.: Искусство, 1983. С 287.
Стр. 112 – «папанинцы»: то есть члены возглавлявшейся И. Папаниным советской экспедиции на дрейфующей станции «Северный полюс-1» (1937–1938).
Стр. 112 – «ватман»: от английского Wattman, так называли в Одессе вожатых трамвая; пришло это иностранное слово в одесский говор потому, что первые линии трамвая, пущенного в 1910 г., построены были бельгийской компанией. До сих пор переулок у трамвайного депо сохранил название Ватманский.
Стр. 113 – «экскурсовод в красной фуражке»: то есть дежурный по вокзалу.
Стр. 117 – «лестница»: знаменитая Потемкинская лестница, построенная в 1837–1841 гг. по проекту архитектора Ф. Боффо; соединяет Приморский бульвар с портом.
Стр. 118 – Дворец пионеров: бывший Воронцовский дворец, построенный Ф. Боффо в 1826–1827 годах уже после отъезда А. Пушкина из Одессы.
Стр. 118 – «…герцога Ришелье с протянутой рукой»: речь идет о памятнике герцогу Арману Эмманюэлю дю Плесси де Ришелье (1766–1822 гг.), внучатому племяннику знаменитого кардинала. Эмигрировав после революции в Россию, он в 1805–1814 годах был губернатором Новороссии и градоначальником Одессы. Бронзовая скульптура И. Мартоса изображает герцога в традиционной позе древнеримского оратора с простертой правой рукой и свитком – в левой.
Стр. 119 – «Ар-рые ещи пайем!»: «Старые вещи покупаем!» Этим кличем извещали о своем приходе довоенные одесские старьевщики.
Стр. 120 – «Привоз»: один из главных городских рынков.
Стр. 121 – «Снип-снап-снурре! Пурре-базелюре!»: приговорка Сказочника из пьесы Е. Шварца «Снежная королева».
Стр. 123 – «Девясил»: род многолетних трав, которые используются для изготовления лекарств; название произошло, вероятно, от «дивосил» (обладающий дивной силой).
Стр. 126 – «Маннербейм – …такая была у него линия». – здесь обыгрывается сходное звучание фамилий персонажа рассказа – Маннербейма – и финского фельдмаршалла Маннергейма (1867–1951 гг.), под чьим руководством до Второй мировой войны на границе с СССР была построена система укреплений – линия Маннергейма.
История про капитана Безенко – истребителя чудовищ
Стр. 149 – «пенал»: вульгаризм, образованный от слова «пенальти» (11-метровый штрафной удар в футболе).
Стр. 150 – «крудхьяти»: одна из предполагаемых этимологий русского слова «крыса» – древнеиндийское слово «krudhyati» («гневается»). См. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, Т. 2, С 389.
Каким он был среди друзей
Бирбраир-старший – Борис Львович:
Речь пойдет о школьных и немного студенческих годах Марика.
Марик обладал удивительной способностью благотворно влиять на людей. Вот пример. В Одессе у нас во дворе жил очень хороший парень по имени Котик, у которого была скверная привычка заканчивать почти каждую фразу матерной бранью. Однажды Марик дождался, когда тот забыл ее произнести, и спросил: «Котик, а где твое, – еб твою мать?» Последовало словоизвержение, но после этого в тот день брань не прозвучала. А в следующие дни мы заметили, что брань звучит все реже и реже и наконец прекратилась совсем.
А прозвища, которые давал Марик, прирастали намертво. После истории с «шипами и розами» (ее инициатором был Калина, так что, если интересно попроси его изложить ее) Марик вынужден был заканчивать школу в Кишиневе. Там среди его приятелей был Алик Зай-дман, которого Марик не знаю почему прозвал Куся. Окончив школу Куся поступил в Одесский электротехнический институт связи, но прозвище последовало за ним и туда и оставалось все пять лет учебы. Я не знаю, где он сейчас и что с ним, но не сомневаюсь, что и теперь друзья, родные и близкие продолжают называть его Куся.
А вот еще. В шестом классе и до конца школы с нами учился Леня Спекторов, отличавшийся редким упорством и настойчивостью. Окончив школу Леня поступил вольнослушателем на птичьих правах на исторический факультет Одесского университета. Окончив первый курс и сдав экзамены, так и не будучи зачисленным студентом, Леня поехал в Москву попытаться добиться перевода в МГУ. Петровский (тогдашний ректор МГУ), к которому он попал на прием, обомлел от подобной наглости (еще бы, экстерн из Одессы добивается перевода в МГУ на полных правах!) и выставил его за дверь. После этого Леня начал непрерывно звонить в приемную ректора, в Министерство высшего образования и в отдел вузов московского горкома партии и своими звонками парализовал работу этих трех учреждений, потому что из-за его звонков эти люди не могли связаться между собой. Так продолжалось все лето, близился сентябрь, Леня собрался домой и для очистки совести позвонил в приемную ректора. И вдруг ему говорят: «Подождите до завтра, завтра будет решение». И 30 августа последовал приказ Петровского о переводе Лени полноправным студентом на второй курс истфака МГУ. Там он увлекся историей Французской революции, за что Марик прозвал его Дантоном, и это прозвище оставалось за ним до самой трагической гибели, когда он, будучи уже гражданином Германии, приехал в Москву повидаться с друзьями и был сбит машиной какого-то нового русского.
И в заключение вот рассказ Марика о появлении на нашем горизонте Леши Симонова. Во время вводной лекции на первом курсе отделения восточных языков истфака МГУ Дега Деопик сказал: «Извините, если я буду говорить нечетко». Из аудитории последовала мгновенная реплика: «Что-что?».
Гатчина, 2012 г.
Ознакомительная версия.
