Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

Цветообозначения черного и белого, представленные в поэзии М. Цветаевой формами превосходной степени, в большинстве случаев совмещают в себе значения собственно цветовые и символические, связанные с понятиями радости и горя, добра и зла. Сама форма превосходной степени способствует абстрагированию символических значений прилагательных, так как, во-первых, она несет в себе элемент эмоционально-оценочного значения (белейший конь), во-вторых, употребление форм с суффиксом — ейш- и с приставками наи- и пре- связано с книжной традицией. Сохранение номинативного цветового значения поддерживается противопоставлением черного — белому, светлому, серому.

Оценочная инверсия черного и белого, составляющая особенность поэтического мира М. Цветаевой, практически не касается употребления форм превосходной степени прилагательных: вероятно, эти формы препятствуют их переосмыслению вследствие своей абстрагирующей потенции. Тем не менее в строке «В мире, где наичернейший — сер» превосходная степень прилагательного связана с положительной семантикой черного как с точкой отсчета, критерием оценки. Однако оценка наичернейший трактуется автором как ложная, принадлежащая чуждому миру эмоциональной и духовной ограниченности, а оценка сер принадлежит миру Цветаевой. Крайнее проявление признака, выраженное формой превосходной степени, оказывается в данном контексте недостаточным для того, чтобы этот признак вообще репрезентировать, в чем и проявляется на языковом (грамматическом) уровне идея разлада поэта с обыденным миром.

Для М. Цветаевой чрезвычайно характерно употребление адеквативных форм сравнительной степени цветовых прилагательных типа белее снега. Оно приближается к употреблению форм превосходной степени по способности обозначать высшую степень качества. В таких случаях признак объекта сравнения признается превосходящим признак эталонного средства сравнения, т. е. гиперболизируется:

При употреблении сравнительной степени цветового прилагательного средство сравнения может быть и весьма далеким от эталонного:

В стихотворении «Бузина» усиление цветового признака вплоть до его превращения в другой цвет, превращения, обозначающего реальное созревание (зеленый —> красный —> черный), готовится и нарастает с самого начала текста: консонантной анафорической рифмой залила — зелена, пятикратным повтором прилагательного зелена, зеленее, зеленей, восклицательной интонацией строк. Сравнение зеленого цвета бузины с плесенью на чане (возможно, с ядовито-ярким зеленым налетом окисленной меди) и сравнение того же объекта с цветом глаз лирической героини М. Цветаевой резко контрастирует по признаку тематической разнородности средств сравнения. Вместе с тем тематически разнородные сравнения объединены общим семантическим признаком близости миру героини: бытовая обыденность мира вещей (внешняя близость) и органичность с внутренним миром, поскольку «глаза — зеркало души» (внутренняя близость). В строке «Красней кори на собственном теле» сравнение связано с физическим ощущением болезни, при этом телесное ощущение метафоризируется и тем самым абстрагируется: «По всем порам твоим, лазорь, || Рассыпающаяся корь…»

Среди разнообразных цветовых сравнений в поэзии М. Цветаевой привлекает внимание сочетание жуть зеленее льда в «Поэме конца»:

Это сочетание может быть мотивировано исходным языковым фразеологизмом тоска зеленая: такая мотивировка подкрепляется в контексте словом печаль. Трехчленный ряд печаль — беда — жуть — ряд градационный, в котором каждый следующий элемент называет еще более сильную эмоцию по сравнению с предыдущей, причем последний член этого ряда — жуть представляет собой отрицание печали по признаку противопоставления 'спокойствие' — 'страсть'.

Средством сравнения в поэме М. Цветаевой является слово лед, обозначающее такое состояние воды, в котором она перестает быть водой. Зеленым лед видится только в больших ледяных массивах. И если в мировой культуре универсальны метафоры-символы любовь — огонь, отчуждение — холод, то естественно, что в сочетании жуть зеленее льда реализуется и этот признак: замерзание, затвердевание до такого состояния, в котором лед видится зеленым; в сравнительном обороте с цветовым прилагательным, таким образом, выражено значение предельной интенсивности психологического переживания.

Усиление гиперболы в сравнительных оборотах наблюдается в том случае, когда средство сравнения представлено как дематериализованная субстанция:

Кипящая смола (образ которой показывает предельную интенсивность черного цвета в динамике) прекращает свое существование, превращаясь в пар, способный рассеиваться. Поэтому пар в первом контексте — знак дематериализации вещества; белое представлено как гипербола предельно черного, мотивированная реальными физическими превращениями. Во втором контексте сравнение Афродитиной белее || Пены — сравнение с пеной мифической. Если материальность средства сравнения представлена в начале этого контекста объектом сравнения — молоко, то нематериальность — тем, что слово молоко оказывается метафорой абстрактного понятия «младость». В результате «младость», отождествленная с «молоком», предстает как конкретно-чувственная субстанция, а «молоко», напротив, абстрагируется в этом отождествлении. Важно, что белое (парус, молоко) сравнивается в поэтических текстах М. Цветаевой с исчезающей или воображаемой субстанцией; в истории русского языка слово белый имело значение 'невидимый, прозрачный' (Колесов 1983, 8). Употребление этого слова в структуре тропа показывает, что древнейшее значение, утраченное общенародным языком, может актуализироваться в художественном тексте.