Дневники Льва Толстого - Владимир Вениаминович Бибихин

феноменов по пунктам нашего расписания. О том, чтобы мы при этом обратили внимание на что-то кроме своего удобства, нет речи. Это хорошо видно на примере с пчелой: нам удобно прикрепить индивид к телу, мы бездумно автоматически говорим пчела, фиксируя отдельное летящее тело в пространстве, хотя она не индивид, а часть индивида, улья, на тех же правах как клетка тела может быть и индивид, но сильнее индивидуальность тела – если уж выделять индивидуальности по сколько-нибудь важному признаку.

Всё современное мироощущение сбито однобоко на фиксацию индивидуальностей, вылавливает и выделяет их по признаку отдельности тела, и это в ущерб невидимым телесно общностям. Уголовный кодекс считает субъектом и объектом права преступника, индивидуализируя его его телом, не учитывая, что в воровской группе жесткая привязка к бригаде, пехоте больше определяет психику и физику индивида, чем его личность, которой собственно нет – а именно настолько, что термин «индивид» здесь возвращается к своему реальному значению, а именно «отдельного тела».

Между этими двумя сознаниями та большая несимметричность, что для первого, индивидуального, в социуме есть принятая система координат, отчетливое расписание (в конституции, праве, медицине, системе социального обеспечения), а для второго, общего сознания мира, вовсе ничего вроде принятой системы координат и расписания нет, и люди каждый раз удивляются, когда буквально спотыкаются о то, что сознание (ощущение, настроение) мира, беспризорное и несанкционированное, это реальность, в толпе, на войне, в семье, в умирании более сильная, чем культивируемое сознание индивидуальности.

Откуда вообще взялась индивидуальность (она форма современного рабства), когда она сложилась (в конце античности), разбор этого оставляем на потом.

Так что европейское расписание пристрастно и имеет перекос в сторону видимого тела, со слепотой к его невидимому полю.

Вспоминаете? Небесные тела в космологии Толстого состоят из равноправных видимого тела и невидимого тела и плотно прикасаются друг к другу поверхностями невидимых тел, не оставляя никакого незанятого пространства.

Попробуйте увидеть бытие без координат пространства и времени, без пустого пространства, заполненным, и без индивидуальностей, т. е. в сплошной связи всего со всем.

И в сплошной скованности, в этом мире без пустот, с равным и бесконечным напором бытия со всех сторон.

Трудно освоиться в пейзаже без метрики. Не теряя темпа, перейдем к той же самой мысли, но уже в космологии.

Тела берутся в законах Ньютона как точечные массы. Предполагается следовательно, что они уже сплотились, сгруппировались так, что осталось теперь только определить их центр. Не так ли? И потом оперировать точечной массой.

Нужна медвежья хватка, чтобы поступить как Толстой. Вышневолоцкая медведица его учила. Тело собрано вокруг центра, эта материя, эта масса, это вещество. Почему собрано вокруг центра это тело, а не все тела? Что помешало в космосе центростремительной силе, если она собрала одно тело, собрать все другие? Тогда был бы один центр единого космического тела.

Кто думает, что так?

Вообразите центр без окружности, периферии, которой нет, потому что центр всё втянул в себя.

Если центр перестанет быть в центре, то он перестанет быть везде.

Всё или смешается в хаос, или нет.

Хаоса не будет, потому что сохранится полярность легкого, светового, и тяжелого, плотного. Космос упорядочен этим различием. Космос везде вещество, и в движении (покоя нет).

Соединятся, потому что снизу, от большей плотности, испытают давление, а упасть вверх не смогут. Все тела пористые, впускают внутрь себя другие. Самое проникающее – свет, который в своем самом чистом виде особая, уникальная материя, так что может быть даже и вовсе не материя. Ее источник солнце, которое Толстой пишет со строчной, т. е. солнце как свет, или энергия.