время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой "Звезды" является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции "Звезды" известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко "Приключения обезьяны" ("Звезда", № 5-6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами. Предоставление страниц "Звезды" таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции "Звезда" хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как "Перед восходом солнца", оценка которой, как и оценка всего литературного "творчества" Зощенко, была дана на страницах журнала "Большевик"».
Досталось в этом постановлении и соседу Зощенко по писательскому дому Юрию Герману: «"Ленинградская правда" допустила ошибку, поместив подозрительную хвалебную рецензию Юрия Германа о творчестве Зощенко в номере от 6 июля с.г.».
Что делать, пришлось Юрию Герману покаяться:
«Шестнадцатого августа с. г. я не выступил на собрании писателей… Вернувшись ночью домой и прочитав "Путешествие обезьяны", я еще раз понял, что выступить было необходимо: рассказ, разумеется, мерзейший, и я, конечно, виноват в популяризации Зощенки через печать… виноват и в тоне, и в содержании статьи…».
Для Зощенко всё в итоге как-то обошлось, если не считать исключения из профессионального союза. Правда, на несколько лет имя Зощенко стало запретным для издательств, и лишь после смерти Сталина ему возвратили статус официального писателя.
Однако через год на встрече с английскими студентами, отвечая на заданный вопрос, Зощенко имел неосторожность выразить несогласие с тем постановлением ЦК, которое отрешило его от литературы. Вполне естественно, что после этого в печати снова появились разгромные статьи о его творчестве. Коллеги пытались убедить, чтобы покаялся – вот ведь и Юрий Герман признал свои ошибки и теперь находится в первом ряду советских литераторов. Однако у Зощенко пропало всякое желание работать:
«Я могу сказать – моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын».
Дело даже не в чистоте, а в невозможности должным образом ответить всем своим обидчикам. Казалось бы, у сатирика для этого немало вариантов, но ожидание новых нападок и нежелательных оргвыводов не совместимо со званием сатирика. Сатирик должен быть свободен абсолютно, единственный цензор и критик для него – он сам. Иначе сатирический дар засохнет, испарится, ведь невозможно создавать сатиру с оглядкой на мнение начальства. Когда Михаил Булгаков писал повесть «Собачье сердце», он был свободен. Он был свободен и тогда, когда писал «закатный» роман, «Мастера и Маргариту». Но тут причина была в том, что на прижизненную публикацию он и не рассчитывал, создание романа – это было просто веление души. В отличие от Булгакова, сатира которого, по своему скрытому смыслу, являлась политической, Зощенко был сосредоточен на бытовых проблемах, на нравах обывателей. И вроде бы нечего тут опасаться – всегда можно найти сюжет, в котором при всём желании даже въедливый критик не обнаружит и намёка на крамолу. Но оказалось, что вечно писать о всякой ерунде нет никакой возможности. Попробовал написать более острую сатиру, про ту самую обезьяну, и вот как всё закончилось.
Более удачливыми оказались другие сатирики, известные широкой публике под псевдонимами Илья Ильф и Евгений Петров. Их подлинные фамилии – Файнзильберг и Катаев. Последний был братом другого известного писателя. Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» до сих пор читают, их давно уже, что называется, разобрали на цитаты, а некоторые изречения Бендера, Паниковского и других персонажей этих книг вошли в наш лексикон. Однако остриё своей критики сатирики направляли не только против выдуманных героев.
В начале 30-х годов по сценарию Юрия Германа был поставлен фильм «Доктор Калюжный», главным героем которого стал врач. Фильм понравился не только зрителям, но и руководству Центрального театра транспорта, которое попросило Германа переработать сценарий в пьесу, но заменить врача на железнодорожника. Под впечатлением от успеха фильма Герман согласился, вопреки совету своего приятеля и коллеги Александра Штейна:
«Малодушие прозаика, очень хотевшего, чтобы пьесу поставили в столице, особенно после того, как критика дружно бранила его за неудачную драму "Вступление", плюс неукротимая, железная настойчивость руководства Театра транспорта, жаждавшего тематической пьесы, да еще некоторое, назовем – легкомыслие, свойственное прозаику Герману, когда дело заходило о театре, – все это "сработало"».
А вот Евгений Петров встретил эту идею Германа в штыки. Через много лет Юрий Павлович в деталях описал свой разговор с коллегой:
«Е. П. Петров хорошо ко мне относился. Более того, мы были дружны. И вот однажды я согрешил… Описывать грехопадение не очень интересно. Коротко говоря, я написал вариант своей пьесы специально для театра, который желал одеть героя в форму своего ведомства. Петров позвонил мне из Москвы:
– Сейчас же запретите спектакль!
– Но…
– Один раз он был у вас учителем, сейчас он у вас машинист, а будет кем – хлебопеком? Послушайте – запретите!
– Евгений Петрович, дело в том, что театр…
– Я не Евгений Петрович сейчас. Я редактор "Литературной газеты". И если это безобразие не прекратится, мы «по вас» ударим!
– Вы? Ударите?
– Мы! Ударим! И больно!
"Безобразие" прекратить я не смог, и "Литературная газета" ударила – да как! И было очень стыдно».
История этой неудачной постановки и особенно критика со стороны Евгения Петрова стали горьким уроком для писателя. Слава богу, обошлось без обвинений в запланированной неудаче с целью дискредитации обходчиков и машинистов.
После выхода в свет романа «Наши знакомые» не удержался от критики в адрес Германа и соавтор Евгения Петрова, но сделал это как бы отвлечённо, без указания имён:
«Большинство наших авторов страдает наклонностью к утомительной для чтения наблюдательности. Кастрюля, на дне которой катались яйца. Ненужно и привлекает внимание к тому, что внимание не должно вызывать».
Через много лет Алексей Герман, режиссёр фильма «Мой друг Иван Лапшин», попробовал возразить Илье Ильфу, причём весьма своеобразно:
«Хотя фамилия отца здесь не названа, речь идет именно о нем, о романе "Наши знакомые". Отец Ильфа любил и уважал, но согласен с ним не был. Я тут тоже на стороне отца, и в память об этом давнем споре нарочно вставил в картину эпизодик с
