плюс причастие прошедшего времени спрягаемого глагола) без учета особенностей ее функционирования в том или ином языке, оказывается лишь абстрактной моделью, не объясняющей или неточно объясняющей реально существующие в языке грамматические закономерности. Рассуждая в абстрактном плане, можно было бы предположить, что в наиболее аналитическом французском языке (сравнительно с другими романскими построениями) анализируемая модель будет максимально жесткой, наименее подверженной всевозможному варьированию. Между тем именно в этом языке интересующая нас модель предстает как наименее жесткая, наиболее подвижная.
Так сталкиваются в языке две различные тенденции: абстрактно-грамматическая тенденция и тенденция конкретно-функциональная, обусловленная стремлением литературного языка удержать в своем строе такие средства и ресурсы, которые позволяют людям варьировать свою речь, ставить акценты и подчеркивать оттенки в процессе выражения своих мыслей и чувств. В разных, даже близкородственных языках, соотношение между этими двумя тенденциями обычно складывается неодинаково. Многое зависит от условий исторического сложения нормы того или иного литературного языка.
Известно, что во всех романских языках морфологические формы будущего времени исторически сложились одинаково: инфинитив спрягаемого глагола плюс личные формы служебного глагола. Франц. je parlerai ʽя скажуʼ (ʽя буду говоритьʼ) диахронно распадается на инфинитив parler плюс настоящее время 1-го лица служебного глагола ai (avoir). Различие здесь обнаруживается в том, что в одних языках процесс стяжения этих форм уже давно завершился, в других – до сих пор не завершился (румынско-молдавская конструкция oi vorbi ʽя скажуʼ, ʽя буду говоритьʼ с препозицией форм служебного глагола). В уже известной нам последовательности языков имеем (глагол ʽговоритьʼ):
| Франц. |
Исп. |
Ит. |
Рум. |
| je parlerai |
hablaré |
parlerò |
oi vorbi |
| tu parleras |
hablarás |
parlerai |
ei vorbi |
| il parlera |
hablará |
parlerá |
o vorbi |
| nous parlerons |
hablaremos |
parleremo |
om vorbi |
| vous parlerez |
hablareis |
parlerete |
eţi vorbi |
| ils parleront |
hablarán |
parleranno |
or vorbi |
Здесь оставим в стороне чисто исторические различия между языками, бегло уже отмеченные в предшествующих строках. Синхронное единство (несмотря на румынско-молдавский вариант с раздельным вспомогательным глаголом в препозиции) между языками очевидно. Подобное единство, однако, не осложняется лишь до тех пор, пока мы не проследим процесс функционирования анализируемых форм в каждом отдельном языке.
Француз скажет: Quand jʼaurai lʼargent, jʼachèterai une auto ʽкогда y меня будут деньги, я куплю машинуʼ (здесь в обоих случаях формы футурума). Испанец, однако, скажет иначе: Cuando tenga el dinero, compraré un automóvil (предложение в том же значении). Первый глагол здесь выступает уже не в форме футурума, как во французском, а в форме конъюнктива настоящего времени (tenga от глагола tener ʽиметьʼ, выступающего в служебном значении). В одном языке модальный план («куплю при условии…») передается с помощью футурума, в другом – с помощью конъюнктива.
Может ли модель сама по себе обусловить аналогичные расхождения? Нет, не может. Модель создает лишь средство, которым располагает и пользуется язык. Вопрос же о том, как функционирует подобная модель (в нашем случае – модель футурума) в том или ином языке, определяется уже не самой моделью, а ее назначением в конкретном языке, тем, как люди научились осмыслять эту модель, какую грамматическую семантику стала она передавать в данном языке. Больше того: не только в каждом отдельном языке, но и в каждой отдельной типичной (обобщенной) грамматической ситуации.
Могут заметить, что здесь речь идет уже о синтаксическом аспекте морфологической модели. Но именно на синтаксическом уровне раскрываются реальные возможности (или невозможности) той или иной грамматической модели, обнаруживается, как практически «ведет себя» данная модель в живом языке. Разумеется, синтаксис опирается на морфологию, а морфология в свою очередь оживает, становится функционирующей морфологией в системе синтаксиса.
Обращение к грамматической семантике модели, хотя и осложняет всю проблему моделей в грамматике, но и приближает ее к живым национальным языкам, к реально существующему языковому материалу.
Француз скажет: Ni Paul ni Jean ne sont venus ʽни Павел, ни Иван не пришлиʼ (два одушевленных имени существительных вызывают необходимость употребить глагол приходить во мн. числе, как и в русском языке). Между тем, итальянцы в этом случае обычно употребляют глагол в ед. числе: Né Paolo né Giovanni é venuto, букв. ʽни Павел, ни Иван не пришелʼ. Разумеется, аналогичная конструкция возможна в разговорном стиле и французского, и русского языков, но в итальянском она выступает как норма литературного языка, тогда как во французском и русском нормой она не является.
Как объяснить подобные расхождения? Неодинаковой практической реализацией абстрактной грамматической модели в разных языках. Согласование в числе может быть и более строгим в логическом плане (два или много предметов, явлений, существ вызывают мн. число и в глаголе), и менее строгим в том же логическом плане (при множестве явлений согласование проводится с одним ближайшим существительным и, следовательно, с глаголом в ед. числе). Возможно ли заранее определить, какой язык выберет один из вариантов подобной модели? Нет, заранее определить невозможно. Для этого требуется знание условий сложения нормы одного литературного языка в отличие от условий сложения нормы других литературных языков.
Приведенный пример показывает, что два варианта, казалось бы, единой грамматической модели иногда распределяются так, что один вариант модели выступает как литературная норма в определенных языках, а в других – этот же вариант может оказаться уже за пределами нормы, характеризуя разговорный или просторечный стили соответствующего языка. И здесь взаимодействие конкретного материала и абстрактной модели оказывается решающим для понимания условий функционирования самой данной модели. Ср. аналогичные соотношения в другой модели: франц. vingt et une maisons ʽдвадцать один домʼ, где существительное дом во мн. числе, но ит. ventuna casa, где дом остается в ед. числе, сохраняя согласование лишь с жен. родом существительного ventuna и не сохраняя согласования в числе.
Что же следует из проанализированного и, казалось бы, хорошо известного материала? Прежде всего, необходимы известные разграничения.
В наше время понятие модели широко употребляется в самых различных науках. Говорят о «культурных моделях», о «моделях человеческого поведения», о «психологических моделях» и т.д. [383] Как мы видели, грамматические модели имеют свою специфику. Но здесь-то и необходимы дальнейшие разграничения: грамматические модели национальных (естественных) языков принципиально отличаются от грамматических моделей искусственных языков, сооружаемых для тех или иных целей. В первом случае грамматические модели всегда взаимодействуют с конкретным материалом самих языков, видоизменяются, осложняются, обычно выступают во
