и практически. Стоило только конечному
s во французском языке «замолкнуть» (в старом языке оно произносилось), как сейчас же увеличилась функциональная нагрузка французского артикля:
le livre –
les livres. Дифференцирующая сила
le –
les стала гораздо более ощутимой (ед. число – мн. число), чем аналогичная дифференцирующая сила, например, испанских артиклей
el –
los (
el libro –
los libros – здесь число передается не только противопоставлением артиклей, но и конечным согласным звуком). Вот что означает в чисто практическом плане взаимная связь явлений в грамматике, если грамматику анализировать в функциональном плане.
Итак, модель грамматической категории числа имен существительных в романских языках распадается на своеобразные «подмодели», подвиды, одни из которых характеризуют лишь отдельные языки, другие – группу языков, третьи – все романские языки в целом (самый общий признак – наличие особой флексии во мн. числе). Теоретически рассуждая, было бы «удобно» иметь одну модель для всех этих языков (она легче бы запомнилась), лишь незначительно варьируя ее от языка к языку. Действительность оказывается гораздо сложнее. Как только грамматическая модель оказывается слишком абстрактной и слишком общей, она перестает «работать» практически: не охватывает разнообразного материала отдельных языков и, тем самым, не помогает овладеть ими реально [380].
Присмотримся теперь ближе к соотношению между грамматическими моделями и материалом отдельных языков [381].
Известно, что во всех современных романских языках имеется, казалось бы, единая модель образования степеней сравнения качественных прилагательных. Ее образец: франц. grand ʽбольшойʼ, plus grand ʽбольшийʼ, le plus grand ʽсамый большойʼ. Как видим, аналитическая конструкция, опирающаяся на служебное слово (plus) и артикль (le или la). Дело даже не только в том, что выбор служебного слова разделяет всю Романию на две зоны в зависимости от того, восходит ли в этом случае служебное слово к лат. plus ʽбольшеʼ или к его более распространенному синониму magis ʽв большей степениʼ, ʽбольшеʼ. Здесь в дифференцирующей функции выступает лексика. Вот эти две зоны:
| Иберия |
Галлия |
Италия |
Дакия |
| magis |
plus |
plus |
magis |
| исп. |
франц. |
ит. |
рум. |
| más grande |
plus grand |
piú grande |
mai mare |
| ʽбóльшийʼ |
ʽбóльшийʼ |
ʽбóльшийʼ |
ʽбóльшийʼ |
Все остальные романские языки примыкают к одной из этих двух зон. Казалось бы, все решается сразу: одна грамматическая модель с двумя лексическими вариантами, в зависимости от выбора plus или magis. В абстрактном плане действительно все так. В функциональном же плане, если мы хотим увидеть реальную картину всех возможностей передачи степеней сравнения, которыми располагают отдельные романские языки и каждый из них в частности, то описанная грамматическая модель оказывается и недостаточной, и неполной. Материал национальных языков не вмещается в описанную модель-схему.
В самом деле. Приведенная модель в каждом романском языке функционирует по-своему. В румынском, например, превосходная степень передается не с помощью определенного артикля и служебного слова (ср. франц. le plus grand ʽсамый большойʼ), а с помощью особого, детерминативного артикля (cel mai mare ʽсамый большойʼ). И это понятно, если учесть, что румынский определенный артикль употребляется постпозитивно. Испанский и особенно португальский языки различают две формы превосходной степени – относительную и абсолютную, при этом последняя обычно выражается не аналитическим путем, а синтетическим, с помощью особых суффиксов. Ср., например, порт. alto ʽвысокийʼ, mais alto ʽболее высокийʼ, о mais alto ʽсамый высокийʼ, altíssimo ʽвысочайшийʼ. Соответствующее образование во французском (altissime ʽвысочайшийʼ) употребляется крайне редко и приобретает особую или ироническую, или торжественную окраску. Следовательно, живая модель в одном языке может оказаться архаичной моделью в другом родственном языке.
Нетрудно продолжить перечень и других расхождений внутри, казалось бы, единой грамматической модели. И что особенно существенно: подобные расхождения относятся не только к лексике, к лексическому наполнению модели, как обычно считают, но и к грамматике, к самому типу грамматического построения модели. Без учета подобных расхождений нельзя понять, как функционирует каждая данная модель в каждом данном языке.
Можно было бы предположить, что расхождения между родственными языками в употреблении той или иной модели заранее устанавливаются на основе чисто теоретических расчетов. Не следует, однако, при этом забывать, что в национальных языках могут «столкнуться» разные тенденции и теоретически не всегда удается заранее определить, какая из этих тенденций окажется победительницей. Так, например, хотя румынский и молдавский являются наименее аналитическими сравнительно с другими романскими языками, тем не менее именно в их системе аналитические конструкции степеней сравнения функционируют более широко, чем в итальянском, испанском или французском. Румынский и молдавский совсем не знают супплетивных степеней сравнения и употребляют аналитические конструкции во всех случаях. Ср., например, bun, ʽхорошийʼ, mai bun ʽлучшеʼ, cel mai bun ʽсамый лучшийʼ, тогда как во французском здесь сохраняются супплетивные образования в литературной норме: bon, meilleur, le meilleur.
Аналитизм «склоняет голову» перед другой тенденцией – ролью книжных традиций в литературном языке. Эта последняя роль во французском или итальянском оказалась сильнее, чем в румынском и молдавском. Именно поэтому румынская аналитическая конструкция mai bun ʽлучшеʼ оказывается вполне литературной, тогда как аналогичное французское построение plus bon – за пределами литературного языка (возможно лишь в диалектной и нелитературной речи). Степень «живучести» той или иной грамматической модели оказывается в зависимости от разнообразных тенденций в самом процессе становления и развития родственных языков. Итак конкретная реализация, казалось бы, одной и той же модели получает разные формы в разных родственных языках.
Теперь обратимся к некоторым глагольным моделям. Вот парадигма настоящего времени индикатива от латинского глагола cantare ʽпетьʼ в четырех романских языках (в той же последовательности расположения).
| Франц. |
Исп. |
Ит. |
Рум. |
| je chante |
canto |
canto |
cînt |
| tu chantes |
cantas |
canti |
cînţi |
| il chante |
canta |
canta |
cîntă |
| nous chantons |
cantamos |
cantiamo |
cîntăm |
| vous chantez |
cantáis |
cantate |
cîntaţi |
| ils chantent |
cantan |
cantano |
cîntă |
Вначале обратим внимание на несомненные черты сходства между всеми этими языками. Если учесть, что в 1 – 2-м лицах мн. числа (в дальнейшем – четвертая и пятая формы) ударение перемещается на один слог в сторону конца слова, то ритмическая схема модели во всех языках
