доказательств не было и нет. Но если очень хочется, можно навести тень на плетень другими способами. В качестве «свидетеля обвинения» привлекается Мариэтта Чудакова, которая в одном из своих выступлений в 70-х годах сказала, «что любое слово, сказанное публично, не улетит в бесконечность небытия и не растворится в воздухе, а ляжет в архив». И вот будто бы Андроникова эти слова то ли испугали, то ли возмутили.
Впрочем, Кобринский не настаивает на том, что именно Андроников был основным доносчиком. Под подозрение попадает и сын хозяйки квартиры, где собирались обэриуты для бесед. Возникает имя Игоря Терентьева, арестованного в том же 1931 году. Тут уж более чем серьёзные основания для подозрений в доносительстве – сын жандармского полковника и дочери отставного ротмистра вполне годится для роли сексота-провокатора.
На допросах арестованные обэриуты дали признательные показания, особо отметив, что были не согласны с политикой советского правительства в области литературы. Однако автор исследования о Хармсе увлечён прежде всего идеей доказать, что виноват в аресте членов группы именно Андроников:
«Из всех сохранившихся протоколов самые малоприятные впечатления остаются от собственноручно написанных показаний Ираклия Андроникова, работавшего тогда секретарем детского сектора Госиздата. Если все остальные арестованные прежде всего давали показания о себе, а уже потом вынужденно говорили о других, как членах одной с ними группы, то стиль показаний Андроникова – это стиль классического доноса».
Ну что ж, попробую в этом убедиться. А для начала привожу фрагмент из показаний Хармса:
«Становясь на путь искреннего признания, показываю, что являлся идеологом антисоветской группы литераторов, в основном работающих в области детской литературы… Творчество нашей группы распадалось на две части. Это, во-первых, были заумные, по существу, контрреволюционные стихи, предназначенные нами для взрослых, которые… мы распространяли в антисоветски настроенной интеллигенции, с которой мы были связаны общностью политических убеждений… Наша заумь, противопоставленная материалистическим установкам советской художественной литературы, целиком базирующаяся на мистико-идеалистической философии, является контрреволюционной в современных условиях».
Что ещё к этому добавить? Это же готовый приговор! Даже определения подобраны ясные и неоспоримые – антисоветский, контрреволюционный. Следователь может быть вполне доволен.
А теперь сравним признания Хармса с тем, что рассказал на следствии Андроников:
«Группа в лице Хармса, Введенского и Бахтерева пыталась вовлечь меня в число своих членов. Они считали меня человеком, близким им по политическим убеждениям, враждебным современности, в чём их укрепляли ещё слухи о том, что я якобы княжеского происхождения. Кроме того, в моём лице – секретаря детского сектора издательства "Молодая гвардия" – группа Хармса и Введенского могла рассчитывать укрепить своё влияние в детском секторе, а первоначально в "Еже" и "Чиже" для проталкивания своей контрреволюционной, антисоветской продукции».
Как видим, тут нет ничего нового по сравнению с показаниями Хармса. Ну разве что Андроников старается отделить себя от группы, представить человеком, вовлечённым в дело помимо своей воли. Может быть, и так. Далее находим в показаниях уже встречавшиеся у Хармса определения, а кроме них, ещё и подробный разбор некоторых произведений:
«В тех детских произведениях, которые печатались в Ленгизе, группа протаскивала в детскую литературу враждебную, антисоветскую идеологию. Произведение Хармса "Что мы заготовляем на зиму" сознательно подменяет социально-политическую тему о жизни пионерского лагеря темой естествоведческой в буржуазном разрезе, что является очевидным образцом вредительства на идеологическом фронте. Советский детский читатель очень хорошо узнает из книжки Хармса, что следует из овощей заготовлять на зиму, но ничего не узнает о задачах и целях пионерского лагеря».
Честно говоря, последние слова вызывают у меня улыбку. Похоже, Андроников издевается над следствием – столь примитивные обвинения годятся для критической статьи, но не подходят для того, чтобы цитировать их в приговоре.
Примерно в том же стиле рассказывает Андроников и о других обэриутах:
«Детская книжка Введенского "Письмо Густава Мейера" сделана по формальному принципу и с привлечением приёмов поэтической зауми… Для проталкивания в печать своих халтурных, приспособлеченских и политически враждебных произведений для детей группа использовала редакторов журналов "Ёж" и "Чиж" и детского сектора Шварца, Заболоцкого и других… Антисоветская группа Введенского и Хармса находилась в особо привилегированных условиях. Членам группы – Хармсу, Введенскому – их произведения оплачивались по самой высокой ставке… На основании вышеизложенного признаю, что антисоветская группа детских писателей, охарактеризованная мною выше, сознательно стремилась различными обходными путями протащить антисоветские идеи в детскую литературу, используя для этих целей детский сектор Леногиза».
Здесь тоже нет ничего нового по сравнению с признаниями Хармса и Введенского. Замечу только, что оплата по высокой ставке может быть поводом для зависти, но вовсе не основанием для приговора.
Итак, анализ показаний арестованных обэриутов позволяет сделать вывод, что попытка Кобринского возложить вину за репрессии против Хармса и его соратников на Ираклия Андроникова не удалась. Обвинение в «классическом доносе» развалилось. Единственное, что можно предъявить Андроникову, это более подробное, чем у других, изложение обстоятельств, сопутствующих этому делу, в частности, критика произведений Хармса и Введенского.
Однако Кобринскому, как всякому дотошному следователю, нужен обвиняемый. Увы, доказательств не нашлось, поэтому пришлось удовольствоваться лишь намёками:
«Что касается Ираклия Луарсабовича Андроникова, то его дело в Коллегию ОГПУ не передавалось, так как оно было прекращено с формулировкой "за недоказанностью его вины". Очевидно, его показания и поведение полностью удовлетворили следователей».
Как мы уже убедились, в вину обэриутам ставилось написание антисоветских произведений и распространение их через детскую редакцию Леногиза. Писал ли такие произведения Андроников – об этом в книге Кобринского нет ни слова. Способствовал ли Андроников распространению этих произведений – похоже, никто не в состоянии это доказать. Так на каком основании предъявлять Андроникову обвинение?
Ко всему сказанному следует добавить, что Андроников был самым молодым из обвиняемых – всего двадцать три года. Видимо, это было одной из причин для снисхождения к нему со стороны органов ОГПУ. Да и другие фигуранты отделались всего лишь ссылкой, причём не в самые дальние края.
Так стоило ли без достаточных оснований обвинять Ираклия Андроникова в доносительстве? Это с какой стороны на дело посмотреть. Если поставить себе цель обгадить всех, кто заслужил уважение простых людей при советской власти, тогда, конечно, дело того стоило.
Глава 20. Мастер Гамбс против Булгакова
Несколько лет назад на прилавках магазинов появилась книга «Мастер Гамбс и Маргарита», написанная Майей Каганской и Зеевом Бар-Селла – последний когда-то именовал себя Владимиром Назаровым. Уже само название книги даёт основание предположить, что дело здесь нечисто – то ли попытка плагиата, то ли очередное творение, призванное развенчать автора «закатного» романа. Если у кого-то хватит смелости эту
