27 ноября 1995 г. в Мюнхенском университете состоялась церемония присуждения Клемпереру (посмертно) антифашистской Премии имени брата и сестры Шолль за дневники, которые представляют собой важный документ, показывающий страдания еврейского народа при нацистском режиме. Премия в 20 000 марок вручена издателю дневников и вдове (второй жене) писателя. С речью, названной «Принцип — точность» выступил писатель Мартин Вальзер. «У Клемперера учишься: надо думать о своей совести, а не следить за совестью других людей».
В 1995 г. сценарист из Лейпцига Петер Штайнбах взялся за сценарий документального 13-серийного фильма по дневникам Клемперера (1933—1945). Издательство Aufbau-Verlag продало права кинофирме Neue Filmproduktion Berlin на выпуск этого фильма, который будет показан в конце 1999 г. по германскому телеканалу ARD.
6 июня 1996 г. радиостанция DeutschlandRadio начала чтение послевоенных дневников Клемперера (июнь-декабрь 1945 г.). Программа была рассчитана на 5 передач (читал артист Джерри Вольфф).
В январе 1996 г. в течение 7 дней в мюнхенском театре Kammerspiele проходило чтение дневников Клемперера, которые он вел в во время нацистского господства. Актерский ансамбль провел чтения (в общей сложности 84 часа) без всяких театральных ухищрений.
С 1 марта по 12 апреля 1996 г. в помещении библиотеки Свободного университета (Берлин) работала выставка, посвященная Клемпереру. На ней были представлены многочисленные литературоведческие, публицистические работы ученого и, конечно, его автобиографический труд — воспоминания и дневники за огромный период 1919—1945 гг.
Почему же раньше об этом человеке знали лишь немногие специалисты? В ФРГ — понятно, ведь Клемперер после войны вступил в коммунистическую партию, а потому не вызывал особого доверия в Западной Германии. Но почему — при всех его заслугах на академическом и общественном поприщах — его имя не упоминалось в Советском Союзе? До перестройки никакие работы Клемперера не переводились, в Краткой Литературной Энциклопедии он упоминается однажды, и то мельком, а в академическую «Историю немецкой литературы» он не попал. Причина, мне кажется, одна. Дело в том, что в наследии Клемперера есть одна небольшая книга, изданная в Германии сразу после войны и впоследствии нечасто, но переиздававшаяся, она-то и заставляла партийных идеологов в ГДР и СССР поеживаться. Эту книгу в русском переводе читатель и держит в руках. В ней умный, проницательный ученый, человек, за плечами которого долгая жизнь, гражданин Германии еврейского происхождения, которого в период, когда Германия строила национал-социализм, каждый день подстерегала смерть, дает свое объяснение того малопонятного факта, что огромные массы населения Германии (причем не только «простой» народ, но и «непростой» — интеллектуалы, аристократы) были в течение 12 лет заражены, охвачены безумием, последствия которого всем известны. Объяснений этого факта давалось и дается множество, но Клемперер — ученый-филолог — подходит к проблеме с достаточно нетривиальной (особенно в те годы) стороны, со стороны языка. Во многом, если не во всем, причина кроется в языке, а точнее, в сознательном использовании нацистами языка в качестве орудия духовного порабощения целого народа. Поскольку в Советском Союзе уже существовал подобный прецедент, а в Восточной Германии идеологическая обработка населения после 1945 г. не прекратилась, а только поменяла ориентиры, популяризировать эту книгу смысла не было. Уж очень все похоже.
В упомянутой статье в газете «Tägliche Rundschau» (от 25 июня 1946 г.) Клемперер пишет: «То, что нацизму удалось двенадцать лет держать немецкий народ в духовном рабстве, бесспорно, следует по большей части связывать с единовластием особого нацистского языка. А поскольку солидное число типичных нацистских выражений все еще в ходу, охоту за этими ядовитыми остатками никак нельзя назвать занятием чисто эстетическим или чисто филологическим, и уж подавно — педантичной ученой казуистикой. Необходимо выявить корни и сущность этого языка. И данной задачей следует заняться лингвистам и экономистам, историкам, юристам, ученым-естественникам. …[в книге „LTI“] речь идет о наблюдениях, которые в основном были сделаны не в кабинете, а непосредственно в жизни, и достаточно часто в самые ее злые часы; ведь часто бывали жестокими гестаповцы, а им-то в рот я и смотрел». Последний образ отсылает к знаменитой фразе Мартина Лютера, который советовал внимательно относиться к народной речи, «смотреть народу в рот (aufs Maul sehen)».
Книга «LTI» показывает, что, перебирая слова, которыми мы — по большей части, особо не задумываясь, — пользуемся, можно не только описать жизнь (благодаря реалиям, схваченным в словах), но и проникнуть в секреты не видимых на поверхности механизмов, управляющих этой жизнью. Клемперер — один из тех, кто убежден, что язык не просто орудие человеческого общения, не просто носитель информации, хранитель накопленного людского опыта и знаний (культуры), но властный распорядитель жизни. Лейтмотивом проходят по книге строки шиллеровского дистиха о языке, который «сочиняет и мыслит» за нас. В эпиграф вынесены слова Розенцвейга о том, что язык — «больше, чем кровь». Мысль о всевластии языка, как нигде, важна в применении к нашей стране, имеющей опыт тоталитаризма с его двумя страшными орудиями господства и принуждения — языком (тотальной, всепроникающей пропаганды) и террором. Простодушная, а иногда даже слепая вера нашего народа в слово (особенно печатное или авторитетно передаваемое средствами массовой информации) делает его особенно предрасположенным ко всевозможным идеологическим заразам. Умелое оперирование определенной (лживой по замыслу) системой слов и жесткая изоляция людей от других «систем» позволяют идеологам превращать общество самостоятельно мыслящих людей в послушное стадо[277].
Когда рухнул нацистский режим, Клемперер с горечью обнаружил, что язык Третьего рейха не умер, он сохранился в головах поколения живущего и передавался новым. То же произошло после краха ГДР и объединения Германии. Язык тоталитарного коммунистического немецкого государства будет постоянно вытесняться, но процесс этот не быстрый. А что говорить о нас, когда язык советской пропаганды до сих пор жив в речах активистов левой оппозиции. На их голос, на знакомые и привычные слова откликаются миллионы — в основном уже немолодых — наших сограждан. Невидимые языковые поводки могут повести людей, не защищенных критическим сознанием и самостоятельным взглядом на вещи, в любом направлении. И этим пользуются не только идеологические манипуляторы. Ведь реклама с ее «слоганами» — это еще одна система управления людьми (пропаганда, по сути, есть идеологическая реклама). Надо надеяться, что более безобидная: пусть уж лучше меня будут убеждать в преимуществах того или иного сорта чая или зубной пасты, чем призывать к истреблению людей определенного класса, определенных национальностей или носителей «инакомыслия».
Несколько слов нужно сказать о заглавии книги. Строго говоря, LTI переводится как «Язык Третьей империи», но было решено остановиться на варианте «Язык Третьего рейха», поскольку в нашей стране выражение «Третий рейх» однозначно ассоциируется с гитлеровской Германией и сочетание «Третья империя» может вызвать недоразумения. Позволю себе напомнить, что под «Первой империей» в Европе подразумевается Священная Римская Империя (Sacrum Romanorum Imperium, Heiliges Römisches Reich), основанная франкским королем Оттоном I (912—973), первым императором Священной Римской Империи («Священной», кстати, она стала в 1254 г.). В конце 15 в. название разрослось, добавлены слова «немецкой нации». Сама Империя (после Вестфальского мира 1648 г. существовавшая чисто номинально, как совокупность в основном мелких государств) официально прекратила существование в 1806 г. Второй империей стала бисмарковская Германия после объединения в 1871 г. Германская империя (Deutsches Reich) фактически рухнула в 1918 г., но в официальных документах это название немецкого государства сохранялось в Германии до 1945 г., без «перерыва» на Веймарскую республику[278]. Термин «Drittes Reich», «Третья империя», который в СССР стали переводить как «Третий рейх», был заимствован гитлеровцами из книги Мёллера ван ден Брука (Das dritte Reich, 1923), об этом см. примечание на с. 152 [прим.126]. Согласившись на «рейх», переводчик, однако, не счел нужным продолжать советскую традицию транслитерации («Майн кампф») вполне ординарного названия книги Гитлера «Моя борьба».
Далее. Хочется обратить внимание читателей на словесную пару «фашизм» — «нацизм». В Советском Союзе в обыденном языке привилось слово «фашизм» (с дериватами «фашист», «фашистский») для обозначения политического режима, существовавшего в Германии в 1933—1945 гг. Когда речь заходила и заходит о режиме Муссолини, обычно добавляют для пояснения прилагательное «итальянский». Слово «нацизм» («нацист», «нацистский») употребляется в обыденном языке гораздо реже, в основном, когда речь идет о нацистской партии (NSDAP) и ее членах. В западной традиции под фашизмом (при наличии у этого слова расширительного смысла) все-таки чаще подразумевают именно итальянский фашизм, а гитлеровский режим называют национал-социализмом или нацизмом. (Кстати, само слово «фашизм» в английском написании несет характерные особенности исходного латинского слова fascism [не fashism или faschism] — от лат. fascis, «пучок», «связка»). Известно, что фашизм возник в Италии. Для него характерны такие моменты, как вождизм, корпоративное государство, национализм (хотя в 1938 г. официально были приняты расовые доктрины по образцу нацистских, расизм в антиеврейском варианте не привился, — возможно потому, что итальянцы тоже относятся к так называемой средиземноморской расе). Идеология так и не была четко сформулирована, как это имело место в советском марксизме и германском национал-социализме. В других странах фашистские движения — в Англии (Освальд Мосли), в Испании (Франко), после войны в Аргентине (Хуан Перон) — открыто признавали свою приверженность идеям (итальянского) фашизма.
