Ознакомительная версия.
Василий Голованов
[157]
В отличие от живчика Шабловского, привыкшего путешествовать быстро, результативно и налегке, российский писатель и журналист (хотя главным образом всё же, конечно, писатель) Василий Голованов перемещается в пространстве неторопливо, без какой-либо определенной цели и с огромным культурным обозом. Именно поэтому его травелог про Каспийский регион – чтение крайне медленное, чтоб не сказать тягучее, перенасыщенное историческими аллюзиями, экскурсами в собственное прошлое, вставными новеллами, снами и прочей лирикой. Однако фокус этой толстенной книжищи (впрочем, милосердно разбавленной кое-где авторскими фотографиями) состоит в том, что, начав с раздраженного желания пролистывать и перелистывать, ты неизбежно приходишь в гармонию с неспешным авторским темпом и начинаешь получать удовольствие от роскошной возможности никуда не спешить.
Реальное путешествие для Голованова начинается с ментального странствия а-ля Паганель: заочно влюбившись в каспийский регион, автор сидит в библиотеке, исследуя карты и зачитываясь старыми книгами. Туземные обычаи, туркестанские войны, Большая Игра, в которой Российская империя сходится в противоборстве с империей Британской, зачарованные пески Кара-Кума и нефтяные поля Апшерона – прежде чем стать объектом непосредственного наблюдения, вся эта волнующая реальность входит в его поле зрения (а значит, и в поле зрения читателя) на уровне интеллектуальном. И только после этого обретает, так сказать, материальную, осязаемую оболочку.
Стартовав с наиболее открытого и дружелюбного к чужакам Азербайджана, Голованов постепенно расширяет географию своих скитаний, добираясь сначала до Дагестана, потом до восточного берега Каспия, а оттуда и до Ирана. Скользящий взгляд, фиксирующий внешние детали и ловко вплетающий их в сложно устроенное полотно собственного внутреннего мира, – Голованов не журналист, не исследователь, не турист даже, а практически исчезнувший в наши дни типаж старомодного путешественника – эдакого джентльмена на каникулах. Его интерес к встреченным достопримечательностям неизменно благожелателен и немного поверхностен, а искренняя готовность разбираться в острых проблемах региона (будь то политическая тирания, нефтяная олигополия или процветающий терроризм) компенсируется отстраненностью и светским нежеланием выносить какие-либо вердикты.
Вероятно, именно в этой дистанцированности, в комфортной сосредоточенности на самом себе (всё внешнее служит лишь красочной декорацией, существующей лишь постольку поскольку, попадает в поле зрения автора) и заключено главное обаяние, а заодно и уникальность «Каспийской книги». Так сегодня не путешествуют – а значит, и не пишут.
[158]
«Ружья, микробы и сталь» американского орнитолога, эколога и общественного деятеля Джареда Даймонда – из числа тех текстов, по отношению к которым любое пафосное определение будет совершенно уместно. В самом деле, как ни назови этот семисотстраничный том – «революционный», «культовый», «захватывающий» или «фундаментальный» – всё будет правдой. Книга Даймонда действительно производит революцию в сознании читателя, с момента своей публикации (в Америке книга вышла в 1997 году) служит эталоном научно-популярной мысли и читается как детектив, оставаясь при этом вполне серьезным академическим исследованием, обращаться к которому не считают зазорным специалисты в самых разных областях.
Почему одни народы живут сегодня радикально «лучше», чем другие? Как вышло, что, скажем, австралийские аборигены так и не овладели техникой производства элементарных орудий, в то время как их европейские или североамериканские современники создали изощренные механизмы, накопили огромные материальные богатства и породили сложнейшую и многообразную культуру? Именно этот вопрос (правда, в несколько упрощенной форме) задал Джареду Даймонду новогвинейский политик Яли. Поиски ответа на него заняли двадцать пять лет и привели к появлению книги, перевернувшей представления человечества о том, какие факторы и в какой мере влияют на развитие цивилизаций.
Неравенство в темпах развития разных регионов нашей планеты со времен эпохи Великих географических открытий было принято на расистский манер объяснять «интеллектуальной неполноценностью» и «примитивностью» обитателей удаленных регионов. Разделить и одобрить эту точку зрения людям либеральных взглядов было трудновато, однако иного убедительного объяснения очевидного факта, по сути дела, не существовало: слишком уж вопиюще различным был уровень жизни в экваториальной Африке и, допустим, Норвегии, чтобы списать его на «случайность» и объявить «неважным».
Взявшись писать историю последних 13 тысяч лет, Даймонд решил исходить из совершенно других посылок. Полностью отрешившись от персональных свойств обитателей различных континентов, он сконцентрировал свое внимание на факторах природных и географических. Где обитало наибольшее количество пригодных для доместикации животных? Где произрастали древнейшие пригодные в пищу растения? Способствовал ли ландшафт скорейшему распространению технологических инноваций в сопредельные регионы или, напротив, создавал непреодолимые препятствия на пути культурного обмена?
Открытия, которые Даймонд делает при помощи своего простого, казалось бы, метода, поражают воображение. Оказывается, максимальное количество природных благ, пригодных для использования человеком, было сосредоточено именно в Евразии – в области, сегодня известной как Ближний Восток. А «горизонтальная» (с запада на восток) ориентация самого континента благоприятствовала лавинообразному распространению всех новинок (будь то производство продовольствия или письменность) по территориям со схожим климатом. Между тем, скажем, на американском материке синхронно и сравнительно недалеко друг от друга существовали и колесо (его изобрели жившие на юге Мексики ацтеки), и одомашненные животные, которых можно было бы запрячь в колесную повозку (перуанские инки приручили лам). Однако ламам и колесам так и не довелось встретиться: их разделили непреодолимые географические и климатические преграды!
Историй, подобных этой, в книге Даймонда бесчисленное множество. Рассуждения о том, почему не одомашниваются бегемоты, мирно уживаются в ней с захватывающим рассказом о мутациях болезнетворных бактерий и размышлениями о способах выживания человека в геенноподобной австралийской пустыне. Из этих и миллиона других разрозненных фактов складывается удивительно цельная и принципиально новая картина мира – мира, в котором дискриминации и угнетению места нет в той же мере, что и искусственно насаждаемому единству и бездумной унификации.
Сигнал и шум. Почему одни прогнозы сбываются, а другие нет
[159]
Весной 2009 года на итальянский городок Л’Акуила обрушилось землетрясение магнитудой шесть с лишним баллов, уничтожившее треть городских построек и унесшее жизни 300 человек. Землетрясению предшествовали несколько более слабых толчков, а также – и в данном случае это самое важное – одно весьма впечатляющее предсказание. За пару недель до трагедии скромный инженер Джанпаоло Джулиани утверждал, что зафиксировал в регионе сильную концентрацию газа радона. Это обстоятельство в сочетании с тем фактом, что система Земля – Луна оказалась на одной прямой с планетой Венерой, давало, по его мнению, веские основания ожидать сильного землетрясения. Надо ли говорить, что после того, как Л’Акуила в самом деле была разрушена, из городского сумасшедшего Джулиани в одночасье превратился в суперзвезду, а его способ предсказания подвергся самому пристальному изучению. Однако результаты принесли сплошное разочарование: мало того, что при ближайшем рассмотрении прогнозы Джулиани оказались не особо точными (он предсказывал землетрясение не в Л’Акуиле, а в соседнем городе, и не в апреле, а в марте), так еще и примененная им методика больше напоминала шаманские танцы с бубном. Впрочем, всё это не помешало медийной карьере Джулиани: он и сегодня выступает на телевидении и в газетах в качестве видного «эксперта по землетрясениям».
Эта история, которую приводит в своей книге «Сигнал и шум» Нейт Сильвер, весьма красочно иллюстрирует главную проблему с прогнозами, существующую сегодня. Человеческий мозг устроен таким образом, чтобы максимально быстро и эффективно вычленять из окружающей его информации повторяющиеся шаблоны, – в этом, собственно, состоит одно из наших главных эволюционных преимуществ. Однако беда в том, что чем больше становится информации, тем легче мы находим закономерности – в том числе там, где их нет, и делаем на их основе предсказания. Иными словами, большие объемы информации парадоксальным образом не только не способствуют более точному прогнозу, но даже препятствуют ему. Хуже того, если (как в случае с Джулиани) впоследствии ложные предсказания получают хоть какое-то подтверждение, это приводит к тиражированию и многократному воспроизводству единожды допущенной ошибки.
Ознакомительная версия.
