Подобные мысли мне стали приходить в голову значительно позже, а тогда… Тогда я забыл о своей идее написать повесть, потому что впереди у меня чётко обозначилось «звёздное эстрадное будущее». Я ещё не выступал со сцены, но уже начинал писать монологи и миниатюры самым известным советским артистам! И память о тех днях, проведённых в сказочной «правде», скоро стёрлась. К тому же за мои миниатюры мне стали столько платить, что хотелось писать как можно больше. И больше получать! Больше, больше, больше! Я постепенно, сам того не осознавая, стал превращаться в большевика.
– Ну, прощай, журналист! Вряд ли ещё когда свидимся. – Куприян Кондратьевич провёл меня по большаку до самой тайги. – Если статейку твою напечатают, пришли…
Мы обнялись.
– И вы меня… прощайте!
Впервые в жизни я произнёс эти слова осознанно.
– Ты это… Если козёл вдруг разговорится, не беги! Поговори с ним, он и успокоится. Безобидные они твари. Добрейшие существа! Почему люди друг друга оскорбляют козлами? Они же этим козлов обижают!
Я вошёл в тайгу, мечтая, чтобы какой-нибудь козёл немедленно устроил мне проверку: испугаюсь я его крика на этот раз или за последние дни всё-таки поразумнел?
Дед-всевед оказался прав, больше мы с ним никогда не виделись. Жив он или нет? Знает ли, что его медовуха пошла на пользу и что листва моя ещё не совсем завяла, потому что хоть и поздновато, но всё-таки удалось оживить свои корни.
Полный журналистских впечатлений, я шёл по уже знакомой мне лесной дороге-тропе, мечтал о том, что напишу первоклассный очерк о наших беседах с Куприяном Кондратьевичем, о том, какие добродельцы встречаются ещё в таёжной глуши. Чуть позже за такой неожиданный очерк мне дадут какую-нибудь литературную премию, я стану знаменитым журналистом, куплю себе первый в жизни смокинг… В тайге чертовски здорово мечтать о смокинге!
В какой-то момент мне даже показалось, что я начинаю видеть своё будущее, словно лес был волшебным, заколдованным: почему-то на сцене мне аплодируют… потом становлюсь старше, много путешествую по миру, вижу разные страны! Что за видения? О каких путешествиях может идти речь, если моя зарплата журналиста сто сорок рублей в месяц, на неё даже манишку к смокингу не купить.
Птицы поют, кроны шумят, стволы скрипят, всё в округе дрожит какой-то непонятной колдовской дрожью, солнце с трудом пробивается сквозь высоченные кедры, ели, лиственницы…
* * *
Деревья длинными чёрными тенями словно затягивают меня в свою паутину. Не по себе как-то… Жутковато… Ни одного привычного звука. В глубине леса точно дубы-колдуны! За ними наверняка зайцы косят трын-траву. Я что, с ума схожу? Или попал в аномальную зону? Там, в недрах тайги… Боже! Между дубами-колдунами телевизор! И я в нём! Попытался внимательно разглядеть, что я делаю? Надо же, в смокинге! Но что это? Поздравляю советский народ с Новым годом? Вместо генерального секретаря партии? Полтергейст или до сих пор действует вчерашняя медовуха деда-всеведа?
Я присел на выворотень, вытер пот с лица, попытался успокоиться, подавить неожиданное волнение – ещё ведь идти и идти. А если и впрямь я на грани помешательства или меня затянуло в какую-то магнитную дырку и я отсюда никогда не выберусь? Я вынул из рюкзака компас, поглядел на него – вроде показывает, что иду верно, на восток. Видения пропали! Мне стало даже немного жалко, что больше не вижу себя по телевизору в смокинге и манишке, стоящим у микрофона меж дубов-колдунов.
«Эх, как было бы славно, если б кто-нибудь меня сейчас на машине подбросил до города!» – промелькнула в голове шальная мысль. Я понимал, что такая мечта ещё глупее и безнадёжнее, чем моё будущее в телевизоре. Сижу на выворотне в глухомани и жду, что сейчас вынырнет из зарослей попутка с зелёным огоньком и шашечками на дверцах, остановится около меня, водила спросит: «Вам куда? И мне туда же! Садитесь».
И вдруг… Не верю своим ушам! В глубине леса урчит мотор. Дорога извилистая, тайга с двух сторон дремучая, сама машина не видна – может, почудилось? Или впрямь колдовской лес? Звук явно приближался. Медленно, словно какое-то тяжёлое боевое орудие кряхтело на очень медленной скорости, пробираясь по тесной ему дороге. Я приподнялся, наивно полагая, что стоя раньше увижу, кто сейчас облегчит участь будущего знаменитого тележурналиста, лауреата Государственной премии.
Из-за таёжного поворота показалась морда десятитонного грузовика. Когда выполз весь, я понял, почему он так напряжно кряхтел – кузов был нагружен лесом: стволы уложены аккуратно друг к дружке, как снаряды для какого-то дальнобойного орудия.
Но что это?! Теперь я уже не верил своим глазам – точно явление аномальное – за рулём сидела… нет, этого не могло быть – молодая женщина! В деревнях таких называют молодухами. Белокурая, словно из сна юноши периода первого созревания. Весь этот грузовой «механизм» медленно ко мне подползал, а видение не пропадало – оно ловко крутило баранку размером с колесо от телеги, как заправский мужик-водила. С радостью для себя отметил, что «видение»-то очень даже ничего!
Впрочем, в тайге любая женщина очень даже ничего. А если ещё и белокурая! Слово «блондинка» в то время не было отрицательным.
Монстр-грузовик, увидев меня, насмешливо фыркнул и остановился, «видение» высунулось из окна:
– Ну что, журналист, тебя подвезти? – Она так приветливо улыбалась, что я забыл и об аномальной зоне, и о своём будущем в телевизоре, и даже о смокинге с манишкой.
В моей голове ничего не срасталось – хорошенькая блондинка за рулём лесовоза в тайге? Я даже не сразу понял смысл сказанных ею слов. И только когда взобрался в высокую кабину, у меня аж мурашки по телу побежали: «Откуда она знает, что я журналист?»
Вопрос сам вырвался из меня:
– Откуда ты знаешь, что я журналист?
– Я ведьма! – Она рассмеялась, как обычно смеются русские женщины, когда рассказывают о какой-нибудь своей неприятности. К примеру: «Ой, мне премию не дали», «Мой муж совсем сдурел!» или «А мой-то алкоголиком стал»… Всё это наши бабы будут пересказывать друг другу, непременно хихикая.
– Какая ж ты ведьма, если голубоглазая?
– Я добрая ведьма, не боись. – Она снова засмеялась далеко не ведьмаческим смехом. – Из Москвы, что ли?
Может, и вправду ведьма? Или экстрасенс?
Потому и лес казался колдовским, что она уже приближалась, сидя верхом на своём монстре? Мне стало стыдно от такой мысли. Я ведь бывший комсомолец, атеист! С другой стороны, откуда она узнала, что я журналист из Москвы? Я даже малость оробел, когда она стала отвечать на мой вопрос, хотя я вслух его не задал:
– А кто, по-твоему, к нам забрести может? На работягу ты не похож, вон руки чистенькие. Фотоаппарат, блокнот в кармане, две ручки шариковые… бамовский работник? Глаза не комсомольские. Значит, журналист! Складно объяснила? Ну, теперь ты давай гадай.
– О чём?
– Ну про меня. Хочу проверить, ты способный или только кажешься?
Она разговаривала со мной так, словно была хозяйкой всей этой колдовской таёжной глуши, а я – бездарным учеником местного лесника.
– Кто ты? Ты… ты… – Мне очень не хотелось ошибиться, ударить в грязь лицом, и я сообразил: – Ты… водитель грузовика! Нет, водитель мужского рода… Ты водило! Впрочем, это ещё хуже – среднего рода. Ты это… шофёрка!
– Шутник, что ли? Не угадал, вторая попытка.
– Лесорубка: сама рубишь, сама отвозишь. Теперь складно?
– Не очень. Ты ж не акын – что вижу, то пою. Попытка третья, последняя. Угадаешь – разрешу себя поцеловать. – Она улыбнулась, откинув рукой белокурые волосы, словно актриса в кокетливом фильме о любви: мол, посмотри, какая я хорошенькая! – Давай, давай, постарайся, ты же смышлёный, раз сюда забрёл. К тому же романтик – один по тайге болтаешься. Целовался когда-нибудь в тайге?
Мне надо было немедленно сбить с неё эту спесь хозяйки тайги.
– Ты… ты… ты бывшая заключённая, живёшь на поселении, на химии… У вас банда, вы воруете, обманываете государство, ты у банды шестеришь, возишь лес и продаёшь в Японию, куда сейчас и едешь. И я с тобой поеду, потому что я в Японии никогда не был.
– Ты сейчас это сам всё придумал? – В её голосе явно сквозило восхищение мной. – Или из какой пьесы отрывок зачитал?
– Ты – ведьма, а я – ясновидящий. И как советский журналист обязан написать о тебе правду. Но если ты меня поцелуешь, то обещаю: никому ничего не расскажу, и тебя не посадят во второй раз.
– Ну, ты точно, юморист! Хотя… кое-что… в яблочко. Государство мы точно малёхо того… Про бригаду тоже где-то рядом… Почти ясновидящий! Вот только не шестёрка я, а бригадир лесорубов!
– Ты бригадир? Не смеши меня, мне двенадцать лет назад аппендицит вырезали, могут швы разойтись.
– А чё, не похоже? – Конечно же она почувствовала, что понравилась мне с первого взгляда, и не только потому, что наша встреча произошла в глухомани, где хорошеньких женщин не должно водиться.
