Однако это лишь часть истории. Как и в кульминационный момент во «Властелине колец» (см. выше стр. 333–334), в «Листе кисти Ниггля» происходит раздвоение, которое на сей раз касается самого повествования. В настоящем мире, мире живых, Ниггля отвергают и предают забвению: с этой точки зрения рассказ о Ниггле трагичен. Но в другом настоящем мире, в который все приходят после смерти, происходит «эвкатастрофа». Его дело обсуждают два Голоса, и Второй выступает в его защиту (я бы сказал, что это одна из четырех дочерей Бога, Милость, спорит с другой дочерью, Правдой). Ниггль умел рисовать; но он был скромным; во многом исполнял свой долг; не ждал взамен ничего, даже благодарности; в конце концов он пожертвовал собой, полностью осознавая, что делает. Возможно, Толкин надеялся, что первые четыре пункта относятся и к нему.
Наградой Нигглю становится то, что в конце пути его картина воплощается в жизнь, Творец принимает ее как «вторичное творение», она прорисована в мельчайших деталях и «окончена», но при этом (в отличие от того, что происходит в оставленном им мире) с ней отнюдь не «покончено» в том смысле, что она обладает огромным потенциалом для дальнейшего развития. Однако для этого развития нужен Париш — и его присылают Нигглю из Исправительных Мастерских, где Париш, очевидно, учился быть менее, а не более практичным. В конце Ниггль готов даже покинуть свое Дерево и пойти дальше, взяв в провожатые «человека, похожего на пастуха» (явный намек на христианство).
Но и Большое Дерево, и окружающие его земли остаются в небесных чертогах: «для разрядки и восстановления сил», «для выздоравливающих» и даже как «подготовка к Восхождению». И тут мы наблюдаем еще один парадокс, который Толкин наверняка глубоко бы оценил: в каком-то смысле именно это принесла в наш реальный мир публикация значительной части его собственной «картины» — что-то в ней было окончено, что-то не вполне, но с ней ни в коем случае не было покончено. «Лист кисти Ниггля» заканчивается как комедия, и во многих смыслах даже как «божественная комедия». Но в ожидании счастливого конца она рождается из земной трагедии и вбирает в себя ее элементы: несостоятельность, тревогу и разочарование.
Стихи: написанные и переписанные
Эти чувства в какой-то степени — причем возрастающей — нашли отражение и в трех десятках стихотворений, опубликованных Толкином в качестве отдельных произведений.
Некоторые из них носят комический характер, например два стишка про Бимбл-Таун (британский морской курорт) — «Прогресс в Бимбл-Тауне» (Progress in Bimble Town) и «Дракон прилетел». Некоторые были написаны как упражнение в сложных стихотворных размерах, например «Странствие» (Errantry) (в книге «Предательство Изенгарда» описан долгий процесс превращения этого поэтического опуса в песню Бильбо, которую тот поет в Раздоле). Многие можно назвать «недостающими звеньями» или «предшественниками», подобно «Песням» Маколея, — эти стихи Толкин писал для того, чтобы заполнить пробел в истории литературы. В качестве примера можно привести загадку Толкина о яйце, написанную в 1923 году на англосаксонском языке, две детские потешки, датированные тем же годом (см. выше стр. 85–86), и два древнеанглийских стихотворения «о пленных смертных» из «Песен для филологов», которые перепечатаны и переведены в Приложении В к «Дороге в Средьземелье». Эти последние вполне можно считать восстановленными «предшественниками» гораздо более поздних произведений, таких как «La Belle Dame Sans Merci» («Безжалостная красавица») Китса.
И наоборот, в 1923 году Толкин взял одну строку из «Беовульфа»: «iumonna gold galdre bewunden» («клад, наследие древнего племени, в том подземелье, тысячезимнее златосокровище, крепко заклятое») — в качестве заголовка и написал на этой основе целое поэтическое произведение. В нем говорится о том, как чары, наложенные на сокровища, предают и развращают своих владельцев: эльфа, гнома, дракона и человека. К этой теме Толкин возвращался в «Хоббите» и позднее (см. выше стр. 115, 281–282). Он переписал и заново опубликовал это стихотворение под тем же названием в 1937 году, а потом под названием «Клад» в 1962 и 1970 годах. Это и еще несколько лучших комических или легких стихотворений были отобраны и перепечатаны в сборнике «Приключения Тома Бомбадила» в 1962 году, остальные опубликованы не были. По данным, приведенным в «Библиографии» Хэммонда и Андерсона, стихов о Бимбл-тауне было шесть.
Пожалуй, самый масштабный поэтический труд Толкина в рамках воссоздания «недостающих звеньев», который тоже пока не опубликован, — «Новое сказание о Сигурде» («The New Lay of Sigurð», или «Sigurðarkviða hin nyja») — был написан, по имеющимся сведениям, для заполнения пробела в приключениях Сигурда, возникшего в результате утраты нескольких страниц из единственной уцелевшей рукописи поэтического сборника «Старшая Эдда».
Однако с самого раннего этапа Толкин писал и публиковал стихи, которые были не такими легкомысленными, — в них поднимается тема смертности и бессмертия. Некоторые из них — хотя и не все — связаны с «Сильмариллионом», который постепенно обрастал новыми подробностями. Таким образом, стихотворение, опубликованное в 1923 году под названием «Град богов» (The City of Gods), вписано в контекст географии толкиновской мифологии как «Кор» (в «Книге утраченных сказаний. Часть I»); то же касается стихотворений «Счастливые морестранники» (опубликовано в 1920 году, а потом еще раз в 1923 году — на этот раз под древнеанглийским заголовком «Tha Eadigan Sælidan», и позднее вошло в «Книгу утраченных сказаний. Часть II»), «Одинокий остров» (The Lonely Isle) (1924) и «Безымянная земля» (The Nameless Land) (1927, но позднее включено в «Утраченный путь» как «Песня Эльфвине»). Однако во все эти стихи, во многом похожие друг на друга, был заложен некий смысл еще при первой публикации, даже когда они еще не входили в «Сильмариллион».
Во-первых, они статичны: это созерцание города, страны, острова (или, скорее, наблюдения за ними). «Град богов» — это сонет, в котором просто описан безлюдный каменный город, замерший в полной тишине под жарким полуденным солнцем. «Одинокий остров» состоит из двух строф по двенадцать строк в каждой и коды, уместившейся в одну строку. В нем говорится о танцующих фэйри и звоне колокола, но повествование не развивается: в стихотворении нет даже зачатков сюжета. «Безымянная земля» — шестьдесят строк, написанных чрезвычайно сложным размером (тем же, что и «Жемчужина»), — начинается со слова «Там». В стихотворении вновь описывается райский пейзаж у моря, где живут лишь танцоры, которые не могут иметь человеческую природу, ибо на этой земле «людей быть не может». В «Счастливых морестранниках» уже присутствует некий намек на сюжет. Стихотворение начинается словами «Я знаю в башне Западной окно» и повествует о том, как рассказчик видит в это окно, что «прекрасные ладьи / Идут сквозь тьму и бури, и снега / За кромку моря, к светлым берегам» — вне всякого сомнения, они направляются именно в «безымянную землю», где «людей быть не может». Но наблюдателю не дано последовать за ними; они «счастливы», а он нет. «Безымянная земля» заканчивается образом тоски, вызванной невозможностью попасть в вожделенный край («Угасает огонь, разожженный тоской»), как и «Одинокий остров» («От тоски по тебе и твоей цитадели»), но эта тоска неспособна что-либо изменить — последняя, заключительная строка «Одинокого острова» звучит так: «Прощай, о одинокий брег!»
В географии «Сильмариллиона» все эти стихи, конечно, можно объединить, как это сделано в «Песне Эльфвине». Эльфвине — древнеанглийский моряк, который то ли подплывает к Тол Эрессэа, обретшей название «безымянной земле», то ли грезит о ней. Но все эти стихи повествуют о человеке из нашего мира, которого преследуют видения недоступного для него идиллического пейзажа — рая, куда ему навеки закрыт вход. Наблюдатель смертен, а земля эта отдана бессмертным.
Во второй группе стихов, написанных позднее, Толкин рассказывает о том, как смертный приближается к бессмертию. Эти произведения еще более печальны, чем картинки-видения, причем в обновленной редакции они стали лишь печальнее. Первое из них, как и «Лист кисти Ниггля», вероятно, было направлено на публикацию в ответ на просьбу — на сей раз поступившую от сестер обители Святого Сердца в Рохэмптоне, в чьем «Вестнике» оно и было напечатано в 1934 году под названием «Фириэль» (Fíriel). В тринадцати строфах по восемь строк в каждой рассказывается история девушки по имени Фириэль, которая выходит из родительского дома на рассвете и видит, как мимо проплывает эльфийский корабль. Эльфы зовут ее с собой. Она спрашивает, куда они едут: «На север, где серо и хладно кругом?» Нет, отвечают они, их путь лежит «в Блаженный наш Край за отрогами гор», где звонит колокол, стоит башня и пенится морской прибой из ранних стихов-зарисовок Толкина; по их словам, мало кто получает приглашение покинуть мир смертных, где «вянет трава, облетает листва». Фириэль делает шаг к кораблю, но в последний миг у нее сжимается сердце, и эльфы уплывают. Она возвращается домой, «под крышу, за темную дверь», утренняя роса высыхает, а видение постепенно стирается из памяти. Девушка вновь погружается в быт: работу по дому, разговоры «о том и о сем», завтрак. Последние слова в этом стихотворении: «Пожалуйста, мёд передай».
