Идеи В. Гумбольдта о том, что язык определяет отношение человека к объективной действительности, преобразует внешний мир в собственность духа, легли в основу философского направления в языкознании, которое получило название нео-гумбольдтианства (Л. Витгенштейн, Л. Вайсгербер, И. Трир и др.). Неогумбольдтианцы полагали, что понятия – это не отражение объективной действительности, а продукты символического познания, обусловленного языковыми знаками, символами. Исходя из этого, язык определяет мышление, превращает окружающий мир в идеи, «вербализует» их (5, 119, 197).
Одновременно с универсально-психологическим подходом к изучению речевой деятельности развивался и индивидуально-психологический подход, который особенно заметно стал проявляться с середины XIX в. В начале же XIX в. он только зарождался, и большую роль в этом отношении сыграли специалисты, занимающиеся изучением и коррекцией патологии речи.
Так, Франц Галл (1758–1828), создатель теоретической концепции «френологии» и одновременно выдающийся невролог и логопатолог,[41] выделил на основании изучения случаев афазии словесную память («чувство слов») и грамматическую память («способность к языку»). Ф. Галл достаточно четко разграничил в речевой деятельности символическую (знаковую) и произносительную (артикуляторную) функции. Вместе с тем он разграничил непроизвольную (автоматизированную) и произвольную форму речи, связанную с «поздно приобретенными способностями». Ф. Галл показал неоднозначный характер взаимоотношений между восприятием и мышлением, с одной стороны, и речью, с другой. Так, у некоторых из его больных с афазией были сохранны процессы восприятия и мышления, но тяжело нарушалась произвольная речь (хотя непроизвольно у больных могли появляться слова, которые им ранее предлагались для повторения, некоторые они повторить не могли). К сожалению, эти и другие весьма продуктивные идеи Ф. Галла, относящиеся к норме и патологии речи, не нашли в то время понимания и поддержки.
Ж. Буйо (1796–1881), опираясь на анализ случаев афазии, установил (1825), что речь является особой функцией, не зависящей от состояния артикуляции. Он одним из первых обратил внимание на различие между произвольными и непроизвольными движениями в речевом акте.
С середины XIX в. индивидуально-психологический подход к изучению речевой деятельности нашел выражение у многих ученых – психологов, филологов, неврологов и других.
Ученик В. фон Гумбольдта Г. Штейнталь (1823–1899) – один из создателей индивидуально-психологического направления в изучении языка – считал, что язык, являясь социальным феноменом, опирается на психологические категории. Сам язык Г. Штейнталь подразделял на языковую способность, речь (говорение) и языковой материал. По мнению Г. Штейнталя, исследователя языка прежде всего должен интересовать процесс «оказывания» (говорения). Этот процесс включает три компонента: (1) содержание мысли; (2) внутреннюю речь; (3) артикуляцию. Г. Штейнталь, в отличие от своего учителя, который рассматривал язык в диалектике – и как процесс, и как готовую данность, и как часть психической деятельности человека, и, наконец, как общественное явление, – понимал язык только как процесс. Механизм индивидуальной речевой деятельности он интерпретировал следующим образом: «Мы должны ясно различать три момента, действующие при говорении: органическую механику, психическую механику и подлежащее выражению... понятийное или мировоззренческое содержание. Цель речи есть представление и отображение содержания с помощью психической и органической механики. Мы можем представить себе органическую механику в виде органа, психическую механику в виде органиста, содержание – в виде композитора» (331, р. 483).
С точки зрения В. Вундта (1822–1920), язык – это психофизиологическая деятельность человека. В основе грамматических категорий лежат понятия. В. Вундт справедливо настаивал на том, что язык – многоформное явление, включающее в себя звуковую, кинетическую (мимико-жестикуляторную) и письменную форму (133, 197).
Идеи В. Гумбольдта и Г. Штейнталя получили развитие в работах известного отечественного ученого-лингвиста А.А. Потебни (1835–1897). По мнению А.А. Потебни, речевой акт – это явление исключительно психическое, но язык, слово вносит в этот акт культурное, социальное начало: «Язык объективирует мысль... Мысль посредством слова идеализируется и освобождается от... влияния непосредственных чувственных восприятий... Язык есть потому же условие прогресса народов, почему он орган мысли отдельного лица» (176, с. 237).
А.А. Потебня рассматривает язык как средство создания мысли. В своей известной книге «Мысль и язык» (1892), а также в других исследованиях он утверждает, что язык – это основной способ мышления, творческая деятельность, организующая мысль. По мнению А. Потебни, в слове следует различать его «внешнюю форму», т. е. членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звуков, и «внутреннюю форму», или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание. АА. Потебня пишет: «Слово есть выражение мысли лишь настолько, насколько служит средством к ее созданию; внутренняя форма, единственное объективное содержание слова, имеет значение только потому, что видоизменяет и совершенствует те агрегаты восприятий, какие застает в душе».[42] Истинное состояние языка – это речь. «Значение слова, – утверждает АА. Потебня, – возможно только в речи. Вырванное из связи слово мертво, не функционирует, не обнаруживает ни своих лексических, ни тем более формальных свойств, потому что их не имеет».[43] АА Потебня подчеркивает приоритет содержания над формой: «Нет формы, присутствие и функция коей узнавались бы иначе, как по смыслу, т. е. по связи с другими словами и формами в речи и языке».[44] Вместе с тем автор утверждает, что грамматические категории реализуются лишь в синтаксисе. Основная единица языка – предложение, а создает предложение глагол. АА Потебня обращает внимание на активный творческий характер как процесса порождения, так и восприятия речи. По этому поводу он, в частности, пишет: «Значение слова не передается, и повторенное ребенком слово до тех пор не имеет для него смысла, пока он сам не соединит с ним известных образов, не объяснит его восприятиями, составляющими его личную, исключительную собственность».[45] Восприятие-понимание речи рассматривается А. А. Потебней как «создание известного содержания в самом себе по поводу внешних возбуждений. Понимание другого человека происходит „от понимания самого себя“ (176, с. 42).
Большой вклад в развитие лингвистической науки и создание предпосылок к возникновению психолингвистики внес выдающийся отечественный лингвист Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845–1929), который определял язык как сложное объективно психическое явление, состоящее из многих групп разнородных представлений. Первым его элементом являются фонации, которым соответствуют группы фонационных представлений и представлений физиологических движений. Второй элемент – психический. Его образуют группы аудиционных представлений – представлений акустических результатов указанных выше физиологических движений. Третий элемент – церебрации — это группы исключительно церебрационных представлений (25, с. 237). «Сущностью языка, – пишет ученый, – является только церебрация».[46]
И.А Бодуэн считал, что «сущность человеческого языка исключительно психическая. Существование и развитие языка обусловлено чисто психическими законами. Нет и не может быть в речи человеческой или в языке ни одного явления, которое не было бы вместе с тем психическим» (там же, с. 238).
По мнению И.А. Бодуэна, речь основана на «общительном характере человека и его потребности воплощать свои мысли в ощущаемые продукты собственного организма и сообщать их существам, ему подобным, то есть другим людям» (25, с. 238).
И.А. Бодуэн утверждал, что «существуют не какие-то витающие в воздухе языки, а только люди, одаренные языковым мышлением».[47] Вместе с тем он характеризует язык как явление «психическо-социальное» или «психическо-общественное». Язык понимается не как замкнутый в себе организм, но как «орудие и деятельность». Язык – это «беспрерывно повторяющийся процесс», который основывается «на общительном характере человека и его потребности воплощать свои мысли в ощущаемые продукты собственного организма и сообщать их другим людям[48] ». И.А. Бодуэн подчеркивал, что язык многофункционален, его проявления зависят от многих факторов неречевой деятельности и ситуаций, в которых протекает деятельность – неречевая и речевая. Он считал, что необходимо «обратить внимание на различие языка торжественного и обыденного, семейного и общественного – вообще на различие языка в разных обстоятельствах жизни, на различие языка и речи, общего языка и языка специалистов, на изменение языка сообразно с разным настроением человека: язык чувства, язык воображения, язык ума и т. д.»[49]
