Яков Цивьян - Мастерская хирурга

Почему я решил написать эту книгу?

Я врач-хирург, работающий в области костно-суставной хирургии, которая в медицинской науке называется ортопедией и травматологией. В недалеком прошлом такое название определяло суть моей специальности и отражало ее содержание. Сегодня оно представляется весьма общим, равносильным понятию инженер, учитель, рабочий, технолог, преподаватель музыки и так далее. Слишком общим, не определяющим сути того, чем занимаюсь я. Дело в том, что в современной ортопедии и травматологии, которая сравнительно недавно выделилась из общей хирургии и считалась, да и сейчас еще порою считается небольшим, «узким» разделом хирургии, появляются новые, большие разделы. Такова и вертебрология, которую многие называют даже новым разделом медицинской науки, — настолько она важна, значима и трудна.

Вертебрологией я и занимаюсь. Занимаюсь повседневно уже в течение двадцати пяти лет, а довольно часто и по ночам.

Вертебрология — наука о болезнях и повреждениях позвоночника. Если быть педантом и точно перевести это слово на русский язык, то оно будет звучать как учение о позвонке: латинское «вертебра» — позвонок и греческое «логос» — учение.

О вертебрологии знают мало.

Я и задался целью рассказать о новой, бурно развивающейся, увлекательной, высоко полезной и весьма эффективной, преобразующей жизнь многих в недалеком прошлом считавшихся неизлечимыми людей специальности — вертебрологии.

Долгое время кровопотеря и шок служили причиной гибели больных с поражениями позвоночника, которых отдельные врачи пытались лечить оперативными способами.

Лишь в послевоенный период в медицинской науке появились новые открытия, которые качественно изменили возможности всех ее разделов и прежде всего хирургии грудной: это появление мощнейших антибиотиков, обеспечивавших гладкое заживление обширных операционных ран, становление современной службы переливания крови и кровезаменителей, позволяющей одномоментно осуществлять восполнение массивных кровопотерь, и, главное, возникновение анестезиологии — учения о методах обезболивания и жизнеобеспечения человеческого организма, гарантирующих осуществление безболезненных оперативных вмешательств.

Следует подчеркнуть, что отдельные врачи-ортопеды и в довоенный период лечили некоторые болезни позвоночника оперативным путем. Так, у нас в стране Василий Дмитриевич Чаклин оперативными вмешательствами на задних отделах позвоночника лечил сколиотическую болезнь. Им одновременно с японскими хирургами Ито, Тсушиа и Асами был разработан оперативный доступ к передним отделам нижних поясничных позвонков и произведено несколько операций на телах и дисках поясничных позвонков. Однако количество таких операций было крайне невелико, а оперирующих на позвоночнике хирургов-ортопедов — единицы.

Так возникли предпосылки для становления и развития оперативной вертебрологии как самостоятельного раздела хирургии.

В конце пятидесятых годов, завершив оформление докторской диссертации и будучи назначенным руководителем Новосибирской клиники ортопедии и травматологии, я приступил к изучению позвоночника, его нормы и патологии, овладению существующими операциями на позвоночном столбе и разработке новых операций, то есть стал активно заниматься вертебрологией.

Понедельник. 8.45 утра. В клинике идет утренняя конференция. Собрались, как обычно, все: старшие и младшие научные сотрудники, доцент, ассистенты, старшие сестры, дежурные сестры. Это свои. Много и посторонних. Врачи-курсанты. Слушатели цикла усовершенствования преподавателей — на этот раз несколько доцентов. Два гостя из милой мне Болгарии: Павел Ставриев — доцент из Пловдива, и Любен Стоков — старший ассистент из Софийского института ортопедии.

Ровно в 8.45 начинаю конференцию. Боковым зрением улавливаю мелькающую тень Ч. — мэ-нэ-эса, как правило, опаздывающего на одну — две минуты. Мне всегда смешно, когда этот большой парень пытается незаметно, бочком проникнуть на свое место. Стараюсь скрыть свое веселье и выглядеть хмурым.

Отчитываются дежурившие ночью сестры. Внимательно слушаю и подсознательно сопоставляю с тем, что видел при утреннем обходе клиники. Обычно ежедневно в половине восьмого я появляюсь в клинике и обегаю все палаты, заглядываю во все уголки. Смотрю тяжелобольных. Так что к началу конференции я во всеоружии. Отчитался первый пост, второй, третий… Прошу задавать вопросы. Молчат. Вопросов нет. Прошу старших сестер внести свои предложения по дежурству. Их у меня две. Нина Михайловна Рязанова — старшая операционная сестра, и Тамара Даниловна Черняева — старшая сестра клиники. Молчат. Очень хорошие они. Знают о всех недостатках, случившихся за дежурство, но молчат. Не хотят поставить в неловкое положение своих подчиненных. Я отношусь к этому спокойно, так как знаю, что «за кулисами» конференции за все с виноватых будет спрошено!

У меня всегда есть замечания. Сначала о работе дежурной бригады. Уточняю выполнение назначений, что, кем и по какой причине не доделано. Обычная история: в листке назначений написано, а в истории болезни нет, или наоборот. Выяснять, кто виноват, нет надобности. И так видно. Вон М. сидит с опущенной головой. Не зря. В его первой палате у двух послеоперационных больных не протерта спина. Насупился. И В. тоже — в его второй палате недоделки. Но он сидит с гордо поднятой головой. Такая манера.

Сестер отпускаю. Начинаю нелицеприятный разговор с врачами. Повторяю в который уже раз прописные истины о долге врача, обязанностях, о том, к чему могут привести ошибки, и так далее и так далее. Сидят и слушают. Уверен, что сильно не переживают. Поочередно спрашиваю провинившихся сегодня М. и В., все ли им понятно. Оба соскакивают, как солдатики, радостно кивают головами. Это должно значить, что они все поняли, тяжело переживают свои ошибки и больше никогда не повторят их. Свежо предание… С приемом-сдачей дежурства закончено.

Спрашиваю о состоянии тяжелых больных в клинике. Нуждается ли кто-либо из них в срочном осмотре, в изменении назначенного лечения, в перевязке? Говорю о недоделках врачей. В седьмой палате плохо уложена пожилая женщина с переломом шейки бедра. Нужно срочно уложить правильно. С., мой ассистент по кафедре, ведет эту палату. Как всегда, внешне галантный, с улыбкой превосходства, делает удивленное лицо. Будто бы для него это исключительный случай. В третьей палате, у М., больная, оперированная по поводу врожденного горба, лежит на подушке, что совершенно недопустимо. М. милостиво обещает устранить недостаток. Лицо его не дрогнет. Выдержан. Молчалив.

Разобрались и с этим.

Оглашаю список операций на завтра. В списке обозначено место каждого из участников. Замена возможна только с моего разрешения, если будут представлены убедительные и неоспоримые доводы в ее необходимости. Так как разговоры на эту тему со мною всегда трудны, то замен практически не бывает.

Напоминаю, что в час дня — ровно в час! — начинается разбор состояния больных, вновь поступивших в клинику и прошедших обследование. Уточняю поименно перечень этих больных. На этом утренняя конференция завершается.

Приглашаю к себе в кабинет курсантов и слушателей. И Г. М. — моего доцента. Расспрашиваю их о жизни. Нет ли каких-либо пожеланий, вопреки составленной программе их работы. Вношу коррективы в работу на день, если нужно, и ухожу на амбулаторный прием.

Амбулаторный прием — осмотр по меньшей мере тридцати, сорока пациентов, приехавших со всех сторон со своими жалобами и своим горем. И беседы с ними. Об этом речь впереди…

В течение сорока лет ежедневно, за редким исключением, вызванным необходимостью, я открываю двери моей клиники. Я называю клинику моей потому, что всю свою профессиональную жизнь врача работаю в ней, в ней был воспитан своими учителями, в ней меня научили любить больных людей, нуждающихся в моей помощи, ей отданы, отдаются и впредь будут отданы мое сердце, ум, способности, здесь, в клинике, научился хирургии, которая стала моим призванием и страстной любовью, в ней познал труд, тревоги и радости, разочарование и восторги научного поиска, освоил, разработали разрабатываю новые операции на позвоночнике, приносящие многим ранее «неизлечимым» людям здоровье и жизнь, в ней выращены и воспитаны десятки кандидатов и докторов наук — моих учеников, в ней созданы мои научные труды. В ней, в клинике, моя жизнь. Может быть, звучат эти слова несколько высокопарно, но все это действительно так.