В действительности, может показаться крайне удивительным, что духовенство ввело столь болезненное обыкновение к применению розги и могло выносить столько ударов при экзекуциях. Но мы не должны забывать, что могущество духовных отцов по отношению к накладываемым на паству покаяниям было неограниченно. Само покаяние представляло собою церковное таинство, причем духовник не успокаивался до тех пор, пока его пасомый не выполнит всех обетов, наказаний и параграфов, относящихся к умерщвлению плоти путем самобичевания. Из истории мы видим, что короли, по простому и ничем не мотивированному приказанию своих духовников, объявляли войны и предпринимали крестовые походы в Святую Землю, что королевы паломничали по опасным дорогам в священные города. После всего этого нечего уж удивляться тому, что церковь с успехом могла ввести в обычай и обряд болезненное и тяжелое по жестокости применение телесных наказаний.
Со времени введения последних многие одухотворенные и талантливые писатели рекомендовали розгу и прочие атрибуты экзекуции в качестве самого действенного средства для подавления плотских вожделений. Да и на картинах с религиозными сюжетами очень часто фигурировал этот метод умерщвления плоти. В своей «Ars poetica» Гораций поет: «Художники и поэты постоянно пользовались радостным для них преимуществом иметь право решительно на все». И на самом деле, в картинах религиозного содержания художники пользовались своим правом широкой рукою. Они никогда не изображали портретов пустынников и святых без того, чтобы в каком-нибудь углу полотна не фигурировали розги, плети или подобные им инструменты для телесных наказаний, и если лики, как выразился папа Григорий Великий, представляют собой «библиотеку невежественных христиан», то, по мнению художников седой старины, розга самым строжайшим образом должна была быть связана со святым образом жизни.
Начав с самобичевания, святые отцы Церкви, а за ними и духовенство стали применять то же наказание по отношению к своей пастве, а с течением времени приняли сами на себя роль исполнителей экзекуции. Само собой разумеется, что подобное положение вещей породило различные злоупотребления, и особенно во время исповеди кающихся грешниц. Неудивительно, что некоторые духовники старались использовать каждый подходящий случай и с неудержимым усердием потворствовали собственным своим страстям.
Всякий духовник, уже по своему амплуа, подвержен различным в упомянутом смысле опасностям. Сплошь и рядом ему приходится выслушивать длинные исповеди из уст женщин всякого возраста; при этом святому отцу передаются и совершенные уже грехи, и те, которые вот-вот собирается совершить данная исповедница. Поэтому нечего удивляться, что в голове духовника порою роятся такие мысли, которые идут вразрез с данным им обетом. Зачастую случается и так, что под видом серьезного покаяния молодые грешницы имеют в виду исключительно соблазн своего исповедника. Одна из таких плутовок сама призналась, например, что, прельстившись проповедническим талантом патера Жирара и невзирая на то, что ему было уже за пятьдесят лет, она возымела желание во что бы то ни стало обладать им. В руководствах, специально написанных для духовников, последние предостерегались от интимных разговоров с прекрасным полом, который в деле соблазнения гораздо более искусен, нежели мужчины. Исповедникам рекомендовалось во время посещения их женщинами оставлять все двери исповедальни открытыми и, кроме того, на видных местах повесить те выдержки из псалмов, которые наиболее соответствуют данному положению и могут служить средством к укрощению животных инстинктов и злых мыслей. Вот подходящее выражение из «Retro Satanes»: «Изыди, сатана!» Таким образом имелось в виду устранить возможность соблазна.
Впрочем, в нашем распоряжении имеется достаточное количество примеров того, что духовные лица не препятствовали своим духовным дочерям злоупотреблять подобными предписаниями; мало того, они сами очень часто употребляли все усилия для того, чтобы злые помыслы кающихся грешниц не явились общественным достоянием. В своем рассказе «Горы Каталонии» Лафонтен рассказывает о подобных случаях. Некий испанский монах, например, уговаривал молодых женщин жить с ним в «святом общении». Другие для достижения тех же целей прибегали к розгам, возражая на естественное чувство стыда, появлявшееся при экзекуции у духовных дочерей, ссылкой на Адама и Еву, которые пребывали в раю также оголенными, и на обряд крещения и воскресения Господня.
Сечение рассматривалось как необходимый симптом подчинения церкви, равно как и род удовлетворения за совершенные грехи; при этом отлучение от церкви никогда не обходилось без того, чтобы кающийся не подвергся предварительно публичному наказанию. Генрих II Английский безрассудными и наглыми речами старался убедить многих, что требуется смерть Фомы, епископа кентерберийского. Вскоре епископ действительно был убит, и, несмотря на то, что король выражал по этому поводу великое свое сожаление, церковь до тех пор не хотела дать ему отпущение, пока он не подставит обнаженную спину свою под удары розог. Покаяние в грехах было совершено в Кентерберийском кафедральном соборе. Король преклонил колена пред могилой убитого Фомы, обнажился до половины, спустил власяницу, покрывавшую его плечи, и от руки каждого присутствовавшего в соборе епископа получил по пяти ударов, а монаха – по три (их было восемнадцать). Экзекуцию начал Фалиот, стоявший рядом с королем с особой «монашеской розгой» (balai) в руке.
Генрих IV также должен был подвергнуться подобному церковному покаянию, прежде чем за еретичество отправиться в ссылку, но он был очень хитер и всеми способами постарался избавиться от этого наказания путем подставных лиц. Его заместителями были монсиньор Д`Осса и монсиньор Дю Серрон, сейчас же вслед за сим получившие сан епископа. Наказание было произведено самим папой, причем во время экзекуции распевалось Miserere; судя по дошедшим до нас сведениям, розга, как бы из уважения к личностям наказуемых, была особенно к последним милостива.
Еретики не были изъяты из сферы действия плети; наоборот, она очень часто гуляла по их спинам; при этом духовные отцы имели в виду возвратить ослепленных к церкви. И если только верить биографиям святых, то прекрасная половина человеческого рода, в свою очередь, имела также долю в этих убедительных увещеваниях. Очень часто легкомысленные и лукавые женщины беспокоили преданных отцов церкви, причем последние крайне редко отпускали их без того, чтобы не прописать грешницам основательной порки. О Бернардине из Сиены рассказывают, как в ответ на любовное признание молодой женщины он ответил энергичным языком розги, причем рассказчик прибавляет: «Отведавшая березовой каши женщина еще сильнее возлюбила святого отца, теми же чувствами проникся к нему и муж красавицы, узнавший о ее похождениях».
Последователи самобичевания не ограничивались исключительно предписаниями и примерами бичевания самих себя и других при каждом удобном случае и, наконец, длинными и учеными трактатами. Нет! Для проповедования основ своего учения они изобретали всевозможные изумительные истории. Возможно, что в своем воодушевлении они сами верили в них, либо предполагали, что всем этим небылицам прежде всего поверит простой народ. Один из святых утверждает даже, что путем бичевания можно спасти грешные души из ада, что неоднократно подтверждалось примерами. Монах по имени Винцент (Викентий) рассказывает, что в монастыре Святого Сильвестра в Италии умер монах и, когда вся братия пела у гроба его заупокойные молитвы, он вдруг воскрес, стал ужасно браниться, проклинал Бога и Деву Марию за то, что в аду его сильно мучили, причем пение псалмов нисколько ему не помогло. Несмотря на усердные увещевания, монах не переставал богохульствовать до тех пор, пока монахи, присутствовавшие при этом, не разделись догола и не стали истязать себя плетьми… И вдруг свершилось чудо: грешник стал благоразумен, начал просить прощения и раскаиваться. Он и до сих пор восхваляет Господа Бога и молится ему и вообще обнаруживает полную покорность.
Помимо рассказов, трактующих о пользе бичевания, имеется еще целая серия таких, которые созданы для вселения страха в неверующих. Кардинал Стефан, ревностный противник флагеллянтизма, в наказание за свои «ложные воззрения» скоропостижно, говорят, скончался. Де Шантре рассказывает об одном парижском канонике Викторе и говорит, что последний всю жизнь свою боролся с желанием подвергнуться бичеванию или самобичеванию. Незадолго до своей смерти он в разговоре с одним из своих братьев по монастырю выразился, что желает посетить последнего с того света. В один прекрасный день каноник умер и действительно явился к монаху с визитом. «Ну-с, – спросил монах, – как поживаешь, милый друг?» «О, прекрасно, – ответил умерший каноник, – но вследствие того, что при жизни я не хотел наказывать свое тело, ни одна душа, находящаяся в аду, во время моего странствования по чистилищу не посмела нанести мне ни одного приличного удара».
