Весьма возможно, что первоосновой этого сюжета, толчком к народной фантазии, послужило действительное наблюдение летаргического сна, хотя и не столь длительного, как в сказке. Сюжет спящей красавицы встречается очень часто. Наиболее известен он по сказке Шарля Перро «Спящая красавица» и одноименному балету П. И Чайковского, созданному на основе этой сказки, по замечательному мультфильму Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов», а также по «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» А. С. Пушкина.
Среди новелл американского писателя Вашингтона Ирвинга (1783–1859) есть одна, отдаленно напоминающая сюжет «Спящей красавицы». Называется она «Рип ван Винкль». Имя Рипа ван Винкля стало нарицательным означая «человек, оторвавшийся от действительности, утративший связи со своим временем». В основе новеллы лежат легенды первых голландских поселенцев штата Нью-Йорк. Рип ван Винкль, опьяненный волшебным напитком, проспал всю ночь в лесу, а когда вернулся в свою деревню, выяснилось, что спал он много-много лет, и в его поселке живут теперь совсем другие люди, забывшие о Рип ван Винкле.
Как бы ни было заманчиво связать сюжет «Рип ван Винкля» с летаргическим сном, это было бы не совсем корректно. В отличие от «Спящей красавицы» в основе «Рип ван Винкля» лежит несколько другая отправная точка. Это пока еще мало изученный феномен субъективного переживания времени, нередко встречающийся в средневековых сюжетах. При столкновении мира живых и мира мертвых земное время под напором вечности вдруг меняет свой характер.
Поясним это несколькими примерами из сборников «Exempla» XIII века.
Явившись с того света, Карл Великий забрал с собой в рай некоего рыцаря и возвратил его спустя три года, но рыцарь был убежден в том, что провел с покойным императором всего только три дня. В момент, когда душа умершего монаха проходила через чистилище, лежавшее в монастыре тело его внезапно поднялось в воздух и тотчас опустилось, а монаху показалось, что он мучился в чистилище тысячу лет.
Гуляя вблизи своего монастыря, благочестивый аббат размышлял о грядущей жизни и радостях рая. Возвратившись к воротам, не узнал он ни привратника, ни монахов. И те не узнали его и были удивлены, услыхав от него, что он — настоятель их обители, только что вышедший, чтобы поразмышлять наедине. Посмотрев в книге, в которую были записаны имена прежних аббатов, они нашли и его имя. С тех пор минуло триста лет.
Священник, служивший в двух приходских церквях, отправив рождественскую службу в одной из них, собрался идти в другую, когда его пригласила отслужить мессу посланница святой Марии. Он приехал в прекрасную церковь, где встретил Богоматерь, а по окончании службы получил разрешение возвратиться домой. Но оказалось, что он отсутствовал не несколько часов, а сто лет.
Этот феномен субъективного восприятия времени, столь характерный для психологии средневекового человека, вероятно, каким-то образом нашел свое отражение и в теории относительности Альберта Эйнштейна. Но это уже тема отдельного исследования, не имеющая никакого отношения к разбираемому нами явлению летаргического сна. А потому продолжим наш разговор об отражении фактов летаргического сна в народном фольклоре.
Во всех странах носятся в народе слухи о примеченных шуме, стенании и воплях близ новых могил и гробниц. Несомненно, что имевшие место в действительности ужасные происшествия с погребенными и опять ожившими людьми давали повод к созданию сказок, легенд, бывальщин и преданий о привидениях, о встающих по ночам из гроба мертвецах, о вурдалаках, вампирах, колдунах, ведьмах. Народному творчеству, связанному с миром мертвых, мы посвятим отдельную главу, здесь же хотелось бы только коснуться вопроса об отношении людей к «ожившим покойникам». Несомненно, такие факты внушали непреодолимый ужас, и людей, очнувшихся после летаргического сна, почитали за представителей дьявольского мира и старались как можно скорее от них избавиться. Наиболее радикальным средством считалось вогнать осиновый кол в грудь такому ожившему покойнику.
Вот классическое описание вампира (упыря, вурдалака): в разрытой могиле оказывается тело без признаков разложения, более того — с румяными щеками, с отросшими ногтями, бородой, волосами, с запекшейся на губах кровью. Зачастую кровь присутствует даже в гробу.
А вот красочное описание заживо погребенного, сделанное Иоганном Еллизеном в результате анализа многочисленных рассказов погребенных заживо: «…он чувствует себя стесненным между досками, кои не допускают его простирать рук своих… Он силится переменять положение свое, но в то самое время одолевает его стремление ядовитых паров от близлежащих трупов. Тут начинает он чувствовать бедствие свое и познавать, что его сочли за мертвого и предали погребению… Между тем воздух сгущается, силы напрягаются, грудь поднимается с тяжким дыханием, лицо рдеет, кровь стремится ко всем отверстиям, тоска усугубляется, он рвет у себя волосы, терзает тело свое и плавает в крови… Напоследок в сих ужасных страданиях умирает».
Можно отметить явное сходство в описании внешнего вида упыря и человека, похороненного заживо. Вероятно, именно находки людей, задохнувшихся в гробу, и послужили основным толчком к созданию образа упыря. А так как легенды об упырях распространены повсеместно, случаи этих находок, видимо, были далеко не единичными.
Обнаружение людей, некогда погребенных заживо, послужили также основой к созданию одного из самых страшных проклятий: «Чтоб ты в гробу перевернулся!» О суеверном отношении к находящимся в летаргии свидетельствует факт, приведенный в уже упоминавшейся книге Еллизена: «Некоторая женщина в Веймаре, употребляемая в знатных домах для одевания умерших, будучи весьма суеверна, одевая одного умершего, коего вскоре хотели погребать, сказывала, что в скором времени еще кто-нибудь из того же семейства умрет, ибо умерший открывал в гробу глаза, что по замечанию ее, часто предвещало неблагополучное приключение».
Человек, в силу своих профессиональных обязанностей часто сталкивающийся с умершими, вместо того, чтобы оказать помощь пробуждающемуся от состояния летаргии, спешит скорее похоронить его. И такие случаи, видимо, также были не единичны.
Но вернемся к книге Еллизена и приведем еще несколько примеров из этого капитального труда.
«Пример 37-й. В уничтоженном монастыре Э… найден в конце пространного здания, между разваленными погребами с крепкими дверьми и решетками, глубоко лежащий свод, в котором до того времени обыкновенно клали мертвые тела монахов до погребения. Когда сей свод, в котором кроме нескольких деревянных скамеек, покрывал для мертвых, крестов и лампад ничего не было, начали обстоятельнее осматривать, то нашли на стене следующую, тщательно стеклом разбитой лампады, обломки коей лежали на земле, начертанную надпись (на латинском языке — С. Р.): „Господи! Помилуй мя! Оставлен живущими, в руце твои предаю дух мой! Силы мои изнемогли. Не внемлют воплю моему! Истаеваю гладом. Творьче! Воньми ми! Третий день уже истекает! Горе мне умирающему! 1735“.
„Пример 38-й. По приказанию правительства в городе П… определено было вынести все находившиеся под сводами церковными гробы, и впредь никогда не класть оных туда. Между прочими гробами нашли один новый открытый гроб, в коем видно было развернутое покрывало. Сей гроб был пустой, и в заднем конце онаго находились кости, кои при других притом признаках показывали бывшее мертвое тело, коего однакож не было в гробе. На сих костях было еще в разных местах иссохшее мясо, по коему можно было ясно видеть, как живой погребенный оное грыз. Платье, в коем его положили, все изорвано было“. Данный случай также описан во Всеобщих ученых ведомостях от 4 мая 1799 года.
„Пример 44-й. Ле Клерк, Прокурор Людовика Великого, повествует, что в то самое время, когда в Орлеане умершую тетку его положили в общую гробницу, один из ее служителей влез ночью в оную и хотел снять у нее перстень с руки. Мнимая умершая, чувствуя сильную боль при резании пальца, начала кричать, причем вор испугался и ушел. Пришедшая в чувство женщина встала из гроба и, окутавшись саваном, пришла домой. Она жила потом еще десять лет, и притом родила одного сына“.
Кстати, нередко именно кладбищенские воры и являлись первыми свидетелями погребений заживо, и зачастую именно им обязаны были своим спасением заживо погребенные. Во „Врачебных известиях…“ Еллизена имеются еще два аналогичных примера — о грабеже в склепе Якобинской церкви в Тулузе и о могильщике, раскопавшем ради дорогого перстня свежую могилу жены богатого мельника из Магдебурга. В обоих случаях „покойницы“ ожили, а вот судьба грабителей сложилась по-разному: первый скончался от испуга, а второй, „по случаю благополучного последствия учиненного им хищения был освобожден от наказания“.
