сырая печень. При так называемой куриной слепоте, снижении зрения в сумерках, волхвы рекомендовали употреблять рыбью печень. Печень трески действительно содержит значительное количество витамина А, необходимого для синтеза родопсина, светочувствительного зрительного пигмента. С принятием христианства волхвы не исчезли, к ним долгое время обращались все слои общества – от дворянского до крестьянского сословий, – хотя их существование официально признавали преступным. В летописях сохранился случай суда на Новгородском вече в 1227 году: четыре волхва были обвинены в поклонении дьяволу, отравлении людей и сожжены на городской площади.
Когда на территорию Древнерусского государства пришло православие, усилилось влияние византийской, а вместе с ней и западной культуры. Например, в XVII веке иеромонах и богослов Епифаний Славинецкий (1609–1675) перевел анатомический труд Андреаса Везалия «О строении человеческого тела». На территории Восточной Европы труд получил название «Врачевская анатомия». Известно, что русские лекари основывали свои некоторые рекомендации на учении Парацельса [37]: назначали при заболевании уха специальный эликсир для закапывания.
Главную роль играла монастырская медицина. В «Степенно́й книге» [38] упоминается о том, что Владимир Святой установил долю церкви от налогов – «десятину». «Десятая часть от всего стяжания нашего» переходила монастырям. Там же говорилось об «церковных людях» или «лечци», о «монастыреве и больницы и гостинницы и странноприимницы». «Лечци» оказывали основную медицинскую помощь, во всем подчинялись церкви, к ним приводили нищих, обездоленных и больных. Хотя, несомненно, существовали и отдельные, «мирские» лекари. В ту пору медицина приобрела исключительно семейный характер. Знания передавались от отца к сыну, тайну «врачевания» строго берегли.
Надо отметить, что медиками были не только мужчины, на Руси женщины также были причастны к выхаживанию лежачих больных, сбору лекарственных растений и приготовлению снадобий. Женщины-лечцы умели вправлять вывихи и делать массаж. Постоянным лекарем того же Ильи Муромца выступала некая Марина. «В Новгородской переписи» от 1583 года говорилось о «Натальице Клементьевской, жене лекарьице».
Акушерская помощь была сосредоточена в руках знахарок и бабок-повитух. Принятие родов, уход за молодой матерью и младенцем – все это входило в обязанности повитухи. При нормальном течении родов роль повитухи заключалась в том, чтобы ободрять роженицу, растирать ей поясницу, приговаривая «расступитесь, разойдитесь косточки». Повитуха вводила во влагалище женщины кусочки мыла «для размягчения». Местом для родов чаще выбиралась баня, на худой конец амбар, сеновал, погреб. Когда не находилось подходящего уголка, то роды проходили в избе, при этом всех домашних требовалось сослать «с глаз долой», например отправить к соседям с каким-либо поручением. Хотя иногда вся семья подолгу молилась, в том числе и дети, прося у святых благополучного разрешения родов. Вообще религиозные представления играли существенную роль. Повитуха, расположив роженицу на лавке, полу или соломе, переодевала ее в чистую рубаху, окуривала ладаном, поила крещенской водой. При этом непрерывно крестилась и отвешивала земные поклоны. При каждой схватке укрывала живот, чтобы «не было остуды».
О начале родов старались не распространяться. Существовало мнение, что чем больше людей знает, тем тяжелее и болезненнее будет процесс. Особенно тяжко пришлось бы роженице, если бы о родах узнала девушка. Считалось, женщине пришлось бы отстрадать «за каждый волосок» на ее голове. «Безнаказанно» в тайну могли быть посвящены двое – бабка-повитуха и мать роженицы. Отсюда в более зажиточных крестьянских семьях, где можно было обойтись без пары рабочих рук, или очень больших, где было трудно укрыться от посторонних глаз, бытовала традиция отправляться рожать в дом матери. В книге «Русская народно-бытовая медицина», составленной по этнографическим материалам, Г. И. Попов описывает случаи, когда женщина обнаруживает, что роды начались на людях, например во время работы в поле: «Сноха, почувствовав приближение родов, сообщает об этом свекрови. Та, как бы нечаянно, ломает свою косу и словами: „Дай-ка мне, Марьюшка, свою косу, а ты сбегай домой и принеси другую“ – дает ей повод, не обращая на себя внимание присутствующих, удалиться с поля» [39] [45]. Автор восхищается выносливостью и необыкновенным терпением русской женщины: крестьянка, застигнутая родами врасплох, могла не обмолвиться близким ни единым словом и втайне, одна, родить ребенка где-нибудь на дворе.
Пышным цветом расцветало магическое мышление. Вереница совпадений, снов, суеверий, предзнаменований складывалась в единую картину мира, где любые незначительные мелочи оказывались взаимосвязанными и несли какой-то второй, потаенный смысл. Существовал целый ряд примет, связанных с беременностью и родами. Так, верили, что если у женщины во время переодевания завернется платье, то в этом году она выносит ребенка. То же с ней случится, если она наступит на мужские штаны или ей привидятся журавли. Приметы, охраняющие беременность, запрещали беременным пинать собак и кошек – из-за этого у нее будут болеть ноги и спина. Если беременная женщина смотрит на пожар и почешется, то в этом месте у ребенка будет темное родимое пятно, «обожженное». Если женщина наступит на вожжи или канат, ребенок может в утробе запутаться в пуповине и умереть. Если выплеснет воду с крыльца – ребенок будет страдать рвотой. Будет чесать голову в праздник – ребенок будет вшивым. В те же дни будет шить, малыш родится слепым или глухим. Беременным нельзя смотреть на юродивых и больных, иначе на ребенка перейдут их недуги. Испугается волка – какая-то часть тела у младенца обрастет волчьей шерстью.
Приметы предсказывали пол: «острый» (небольшой и выдающийся вперед) живот указывал на мальчика, широкий – на девочку. Выпирает правый бок – родит мальчишку, левый – девчонку. Женщина с чистым лицом носит под сердцем сына, если лицо во время беременности покрывалось пятнами, то в семье стоит ожидать дочь. Женщина, предпочитающая есть селедку, беременна мальчиком; если охотлива до редьки – девочкой. Если же женщина желала родить сына, она должна была во время полового акта надеть шапку; дочь – повязать своим платком голову мужу.
Приметы охраняли других от беременных: например, им нельзя было присутствовать на пробивании новых колодцев, иначе вода станет непригодной для питья. Если женщина переступит через седло, лошади будет тяжело работать в поле. А если уж беременная перейдет кому-то дорогу, то его точно ждут неприятности. Представления о ритуальной нечистоте беременной или родившей женщины были характерны для многих традиционных культур, в том числе и славянской. Способность к деторождению делала женщину причастной к круговороту жизни и смерти, к потустороннему миру. Вот почему она воспринималась как двойственное существо, которое дает благо, дарит новую жизнь, но одновременно – таит угрозу.
В остальном жизнь женщины не сильно менялась. Беременность не была поводом для освобождения от ежедневного труда. В зажиточных семьях беременная могла рассчитывать на то, что ей поручат нетрудную, «детскую» работу.
