Даже самый хороший врач не знает всего на свете, хотя и учится всю жизнь.
5. Получив направление на анализы, не стесняйтесь поинтересоваться, зачем нужно то или иное исследование. Некоторые из них обязательны — их назначили исходя из предварительного диагноза, вашего пола и возраста. Но бывает, что назначение — стереотипно, для всех, не оценивая состояния и жалоб. Так что обязательно спрашивайте. А вот по ответу врача вы сможете составить некоторое мнение о его компетентности и честности.
И не забывайте о главных правилах в отношениях с медиками.
1. Лечащий врач должен быть один. Остальные — консультанты[108]. Все их слова не более чем рекомендации, к которым лечащий врач может прислушаться… Но он может и поставить их под сомнение. Это его право.
Не торопитесь исполнять рекомендации разных специалистов, если у вас есть возможность посоветоваться со своим врачом. Если же своего лечащего врача у вас нет, а он явно нужен — заведите его.
2. Ни один прибор не назовет вам диагноз. Диагноз поставит врач, после того как проанализирует ваши жалобы и сопоставит их с результатами всех исследований[109].
3. Старайтесь дружить со своим лечащим (участковым) врачом. Доверительные отношения, откровенность — залог того, что он получит от вас максимум информации и сможет вовремя уловить тревожные тенденции в вашем здоровье[110].
4. Не считайте себя единственным пациентом у лечащего врача.
5. Помните: врач никому ничем не обязан и никому не должен вне своего рабочего времени и места.
Почему в России не пускают родственников в отделения реанимации?
На эту тему реанимации задают много вопросов. И главный: почему в США и Европе в палаты к родственникам и даже в реанимацию к умирающим пускают аж в уличной одежде, а у нас ни-ни?
Причин тому несколько. Первая — санитарные нормы и правила (СанПиН), которые предписывают определенные режимы стерильности. И как это ни странно звучит, но отделения анестезиологии и реанимации (ОАиР) входят в список отделений «хирургического» уровня, а точнее, «операционного», поскольку там могут проводиться манипуляции, требующие стерильности.
Вторая причина — штатное расписание. В российских медучреждениях оно намного скромнее, чем в любой клинике США и Европы, где на одну койку (то есть одного пациента) несколько медиков младшего и среднего звена и один-два врача, а для работы с родственниками имеется специально обученный человек. Или же весь медперсонал проходит специальные тренинги, посвященные тому, как разговаривать с родственником тяжелого, умирающего пациента. У нас, к сожалению, этому не учат. А те курсы медицинской этики и деонтологии, что существуют в медучилищах и институтах, — фикция, для галочки. Согласно нашему штатному расписанию в ОАиР хорошо если на 6–10 коек есть одна медсестра, которая к тому же исполняет обязанности санитарки на 30 % ставки. И один дежурный врач на все отделение.
Третий нюанс — уверенность, что родственники не умеют себя вести и потому всегда есть опасность столкнуться с бурей эмоций, слезами, криками и прочими безобразиями, которые нарушат покой не только того, к кому пришли, но и других пациентов.
Отсюда простой вывод — лучше «не пущать», чем нянчится не только с больным, но и с его родней. Проще сказать «нельзя» и стоять «насмерть» у дверей отделения, чем тратить свои нервы, ибо никакими нормами и ставками это не предусмотрено. В частных клиниках и в отделениях, где имеются так называемые ОИТ или БИТ[111], а заведующий и врачи душевнее, родственникам разрешают и ухаживать за больным (помощь медперсоналу), и находиться в палате: тяжелым больным, как никому, нужны и участие, и общение с близкими. Правда, родственники должны переодеться в хлопчатобумажное белье, иметь сменную (не уличную) обувь и оформить пропуск. Но это лучше, чем стоять у белой двери с надписью «Не входить!» и общаться с врачами и медсестрами, на лицах которых откровенно написано, что вы им мешаете работать.
Надеюсь, придет время, когда СанПиНы изменятся, а правила общения с родственниками из формальных станут реальными. Может быть, и ставки психологов в таких отделениях появятся.
Я буду рад, если, прочитав книгу, вы не только насладились нормальным языком, но и нашли много полезного для себя. Поняли что-то, чего не понимали раньше, или открыли такие знания, о которых не подозревали раньше. Я постарался собрать самые распространенные вопросы и проблемы.
Эту книгу можно и нужно продолжать. Многое еще не сказано. Наверняка вы хотите узнать что-то, о чем меня пока не спрашивали. Я готовлю еще одну книгу под рабочим названием «Руководство для немедиков по неотложной помощи», которую решил назвать «Что делать?». Этот вопрос наиболее полно отражает состояние человека, который попал в такую ситуацию. Надеюсь, что поклонники Николая Гавриловича Чернышевского на меня не обидятся. Я не украл название его романа, а всего-навсего использовал естественный вопрос человека в состоянии растерянности.
Традиционно начало этой книги будет посвящено общению с работниками 03, а заключительные главы — отношениям с врачами и медицинским персоналом.
Я не рассматривал многих юридических вопросов, но это весьма скользкая тема, ведь законы постоянно «совершенствуются», а значит, книга с такой тематикой непременно устареет. Так что лучше мы будем разбирать вопросы медицинской этики и деонтологии. Что должен врач и что должен пациент? Поговорим немного о поведении.
Врач — сестра — больной
Есть такая наука — деонтология. Наука о долге, морали и этике. Она всегда ассоциируется с медициной, словно и не нужна нигде больше. О ней говорят, ее обсуждают, медицинские психологи пишут книги, освещающие вопросы деонтологии, в вузах открылись кафедры биоэтики. И всегда делается упор на то, что деонтология необходима исключительно для медиков. Пациентам она как бы ни к чему. Культура, мораль, этика — всем этим должны быть наделены врачи, а пациент — он же ущербен здоровьем, зациклен на своих проблемах и потому может хамить и вести себя некультурно. Что запрещено медику, то дозволено больному.
Вам приходилось видеть скандалящих пациентов в поликлиниках? Уверен, что если еще не приходилось, то все впереди. А вы знаете, что, если пенсионер ударит врача или медсестру клюкой, его даже в полицию не заберут? Просто никто не приедет. В таких случаях не принимают вызовы. Смешно? А мне тревожно. Потому что безнаказанность порождает распущенность.
Бывает, что пациент болен не только телом, но и головой. Такие люди встречаются гораздо чаще, чем хотелось бы. И мы не можем предсказать заранее, когда человек еще адекватен, а когда его психическая устойчивость рухнет и он сорвется. Мы знаем, что люди мнительны, склонны к ипохондрии, капризны, легко впадают в депрессию или некоторую маниакальность. Из-за этого врачи нередко распространяют принцип медицинской тайны и на общение с больным: чем он меньше знает, тем спокойнее спит.
Даже если врачи в коридоре больницы шепотом, чтобы не потревожить спящих в палате пациентов, обсуждают недавнюю поездку на курорт или рыбалку, кто-нибудь из больных может принять этот разговор на свой счет: «Это они обо мне говорят. Нашли, наверное, неизлечимую болезнь и вот шепчутся». Именно поэтому одно из правил медицинской психологии настрого запрещает врачам и сестрам шептаться в коридорах.
Так вот, дорогие читатели-немедики, неважно, о чем говорят врачи. Куда важнее, кому они это говорят. И если они разговаривают между собой, то незачем подслушивать и пытаться понять то, что вам не адресовано. Ведь может получиться как в рассказе моего доброго друга Сергея Гордеева[112]. Вот небольшой фрагмент из его «записок хирурга».
О чем говорят врачи?
Прохожу мимо толпящихся родственников у дверей операционной. Ближе всех плотный мужчина кавказcкой внешности с густыми усами, как брови, и зачем-то в кепке[113], видимо, муж пациентки. Он почти заходит в предоперационную вслед за бригадой. Но стоп! Нельзя! Там, где творится таинство, нет места простому обывателю! Стой, жди, прислушивайся, если невтерпеж, но будь вне круга. Это тайна!
После обработки рук встаю рядом с хирургом. Включается свет операционной лампы. Зеленые простыни, блестящие инструменты. Бригада склоняется над столом. Вот оно — «Великое», начинается…
«Готовы. Можно приступать? Тетю расслабили?[114] Валик подложите ей под спину, ниже… Так… Подайте ее на меня, сильнее… Вот так удобно будет. Стело[115]. Держи, держи здесь. Раздвигай шире![116] Вот так… Хорошо. Вводи. Да не так грубо! Дай-ка я сам посмотрю. Это что ты такое достал? Вялый-то какой! Возьмись-ка сзади, теперь задери вверх. Так… Выше! Хорошо. Завали ее на меня, ближе![117] Чуть вправо. Хорошо! Еще! Мягче, мягче, не дери со всей дури-то! Разведи кончик[118], так… Шире… Что ты там копаешься, как в…? Теперь прижми ее сильней и не отпускай, я сам введу. Вот! Держи, а то убежит![119] Хорошо! Так, что там за сопли?[120] Заводи инструмент глубже, мягче. Не тряси концом-то! Не трясешь? А что? Руки дрожат? Сам трясешься? Не робей, парень! Это только поначалу кажется: ничего не выходит, а приноровишься — и все, как по маслу заскользит! Куда суешь? Видишь, кончик размочалился… Что ты мне его даешь? Заведи снова, а лучше обрежь и убери вовсе[121]. Сильно не тяни — оторвешь к чертовой матери, мне снова подшивать… И не сопи так! Мягче, движения должны быть плавные, ласковые. Вот так, лучше! Все, завязывай! Задирай ее теперь повыше и оттяни, я в слой войду. Еще! Теперь пальцем зайди, глубже… Возьмись за шейку и вытаскивай наружу. Что не пролазит? Застрял что ли? Попробуй назад… Вперед…. Еще назад… Вперед… Не идет? Так… Расслабьте больную! Она напряглась и икает! Сейчас встанет прямо со стола и охреначит вас всех…[122] И правильно сделает! Поправьте свет! Дай-ка я пальцем расширю… Так! Вынимай, не спеши… Что, соскальзываешь? А потому что не надо так спешить. Что там потекло? Отсос! Соси, говорю! Еще, вот, вот! Ну хватит, хватит. Теперь я сверху, а ты снизу, и кончаем! Все, уходи… Салфетку быстро, вытирай все! Ну, хватит тут мацать, вынимай все быстро. Все, все… Спасибо всем! Мы кончили»[123].
