Теперь, казалось, был возможен только один исход. Тигрица прорвется сквозь ряды людей, при этом убив или ранив нескольких человек, после чего убежит в лес и затаится на несколько дней или лет, чтобы потом снова возобновить набеги на деревню. Но никто из жителей деревни не знал, что произошло на самом деле. Услышав выстрел старосты, они решили, что тигрица убита. Началось всеобщее ликование. Никто даже не смотрел на склон холма, по которому тигрица бежала на людей. Они были беззащитны, как овцы. Но тут вмешался слепой случай.
Услышав крики преждевременного ликования, тигрица испугалась и бросилась обратно к Корбетту и старосте, которые теперь находились в полной боевой готовности. Корбетт выстрелил и попал тигрице в плечо. Казалось, рана не произвела на животное никакого впечатления. Тигрица припала к земле и приготовилась броситься на охотника. Так домашняя кошка готовится прыгнуть на землеройку, правда, здесь в роли землеройки выступал Корбетт. Патрона в ружье не было, и он крикнул старосте, чтобы тот отдал ему свое ружье. Хищник был готов к прыжку. Все, что случилось потом, произошло настолько быстро, что никто, собственно, ничего не понял, и рассказы очевидцев сильно разнятся в деталях. Корбетту каким-то образом удалось завладеть ружьем старосты, и он спустил курок.
На этот раз охотник промахнулся, но первое попадание сделало свое дело. Тигрица упала замертво. Между тем стоявшие на холме жители деревни продолжали безудержно ликовать. Корбетт убил чампаватское чудовище и стал великим истребителем людоедов.
После того как Корбетт убил тигрицу, люди занялись похоронами. Тело Бахул было сожжено на погребальном костре, а пепел развеян над водами Ганга, и история убитой девочки смешалась с историями других убитых женщин из других индийских деревень, женщин, чей дух соединился с духом великой реки. Тигры продолжали и дальше убивать людей, но с каждым годом все меньше и меньше. В прошлом столетии мы, наконец, расстались с ролью жертвы, которую играли в течение миллионов лет. От сотен тысяч тигров, некогда обитавших в Индии, остались сначала тысячи, потом сотни. В техасских зоопарках живет больше тигров, чем во всей Азии на воле. То же самое произошло почти со всеми прочими хищниками – гепардами, леопардами, пумами, ягуарами и даже с волками и медведями. Процесс, начавшийся много тысяч лет назад, когда мы впервые стали охотиться стаями, как волки, почти приблизился к своему завершению. Крупные хищники, правда, и сегодня убивают людей – несколько десятков в год, но происходит это на границах диких земель, где мы иногда выходим по нужде в лес. В этой ситуации мы удовлетворяем свою древнюю потребность, а хищники – свою.
Но страшное прошлое продолжает цепляться за нас, играя роль в возникновении душевных болезней, влияя на наше настроение и даже определяя выбор, где и как нам жить. Дело в том, что, хотя мы и убили большую часть тигров, волков, медведей, гепардов и львов (мы не смогли, правда, сделать этого с гигантскими, убивающими приматов орлами и ядовитыми змеями), реакция наших организмов на угрозу со стороны этих хищников сохранилась – недаром же мы столько тысячелетий от них бегали[99].
У нас до сих пор есть надпочечники и мозжечковая миндалина, переводящие наши восприятия на язык подсознательных реакций организма. Эти структуры сохранились у нас несмотря на то, что мало у кого из нас есть шанс быть съеденным погнавшимся за нами хищником. Наш страх (и его неизменный спутник – ярость), который регулируется этими органами, привел к тому, что мы убили всех животных, которые вызывали в нас этот страх. Но чем теперь прикажете заняться сигнальной системе и эластичным кровеносным сосудам, призванным вызывать у нас чувство страха?
Одна из точек приложения этого страха – наша потребность в книгах и фильмах ужасов. Вспомним вампиров и Фредди Крюгера из «Кошмара на улице Вязов». Каждая такая история приводит нас в ужас и запускает в нашем организме все те биохимические реакции, которые происходили в старину, когда тигры бродили у околиц наших деревень. Теперь же нам приходится покупать стимулы, запускающие реакцию страха, словно для того, чтобы напомнить самим себе, как работает эта система, гонящая кровь по сосудам для того, чтобы мы могли быстрее бежать.
Другая реальность условий окружающего нас мира заключается в том, что системы, некогда порождавшие в нас страх, действуют теперь в ситуации, когда стимулы исходят не от непосредственных, а от удаленных угроз. Мы смотрим новости и слышим о совершенном где-то жестоком убийстве. Мы думаем о семейном бюджете и опасаемся за свое благополучие. Эти диффузные страхи порождают те же реакции, что и тигры, но теперь это хроническое состояние, мы боимся не так сильно, как раньше, но зато каждый день. Наши нынешние страхи не разрешаются, они лишь порождают тревогу и стресс. Треть всех взрослых людей в нашем обществе страдает тревожными расстройствами, вызванными этим аномальным страхом. При длительном воздействии такой беспричинный страх может привести к депрессии и другим заболеваниям, обусловленным стрессом, а также к сокращению жизни. Наши хронические беспричинные страхи вызывают хронический стресс и состояние угнетенности, а это отнюдь не способствует долголетию. Мы можем сколь угодно часто просыпаться среди ночи в холодном поту, стремясь убежать от просроченных кредитных карт, но мы никогда от них не убежим. Наш бесплодный гнев, в свою очередь, может привести к чему угодно – начиная с домашнего насилия и заканчивая войной. Мы реагируем на хронический страх и злость, принимая лекарства и покупая продукты, которые стимулируют эти древние части мозга.
Но не только стресс и тревожность с многочисленной свитой сопутствующих заболеваний являются симптомами нашего древнего инстинкта, заставляющего нас бежать или цепенеть в присутствии хищников или других опасностей. «Фобия» – это слово обозначает страх перед теми вещами, которых мы не должны бояться. Поражающие нас современные фобии суть проявление древнего страха, для которого в цивилизованном мире не осталось причин. Вместе с фобиями нас подстерегает паника и посттравматические стрессовые расстройства, которые тоже обусловлены сигналами страха, мечущимися между клетками нашего мозга.
Некоторые люди больше, чем другие, предрасположены к вредным влияниям призрачных тигров и леопардов, легче впадают в состояния, вызванные этим остаточным страхом. Отчасти такая разница обусловлена генетически, а иногда более сложным образом зависит от приобретенного в детстве или во взрослом состоянии опыта. Возможно, вы относитесь к тем счастливчикам, которые спокойно спят по ночам и не таят злость и страх в своем сердце (точнее сказать, в мозжечковой миндалине). Возможно, ваш страх оправдан и имеет вполне реальные причины. В таком случае, вы тоже принадлежите к меньшинству. В контексте наших современных страхов и агрессии большинство реакций адренальной системы перестали быть адаптивными (приспособительными). Эти реакции уже не соответствуют современным условиям и не поддаются разумному контролю, и мы в поисках тихой гавани начинаем пичкать себя препаратами – либо официально разрешенными лекарствами (которые снимают тревогу, но бессильны против фобий и паники), либо легкими наркотиками, которые усмиряют хищников, до сих пор бродящих по джунглям нашего мозга. Официальные лекарства обходятся нам в миллиарды долларов в год. Наркотики обходятся еще дороже – они разрушают быт, благосостояние и саму жизнь. Некоторые полагают, что в будущем мы сумеем утихомирить действие генов, вызывающих страхи, фобии, тревожность и агрессию. Другими словами, вероятно, мы на генетическом уровне усвоим, что тигры, которые мерещатся нам на каждом шагу, давно исчезли. Между тем мы действительно практически уничтожили реальных тигров, обитающих в реальном мире. Приходя в зоопарки, мы не можем оторвать от них глаз, пытаясь вспомнить, какие чувства они когда-то в нас вызывали. Мы смеемся, видя, как они тщетно грызут зубами прутья клеток. Но при этом по нашим спинам пробегает невольный холодок, потому что в глубине наших тел, спрятанная под слоем жира и мышц, таится страшная память. Наш организм прекрасно помнит то, что, возможно, забыл сознающий разум. Так будет еще долго. Пройдет много лет после того, как исчезнет последний тигр, но мы все равно будем их помнить, и страх перед ними, включив адренальную систему, будет время от времени будить нас по ночам. Но эта неприятность еще не конец истории. Хищники придали форму нашему страху, но этим их влияние не ограничивается. В нас оставили заметные следы и их звериные инстинкты, которые определяют то, как мы слышим и обоняем окружающий нас мир, то есть, другими словами, как мы строим мир, в котором живем. Хищники создали все, что мы теперь хотим изменить, ориентируясь при этом на восприятия, преломленные нашими органами чувств.
