и его методике и выяснила, что нет ни одной публикации результатов исследований и ни одной зацепки, заслуживающей доверия. Жаль, что подобного мракобесия в мире медицины очень и очень много.
Глава 12. Если заболел близкий человек
Что делать, если вы столкнулись с онкологическим диагнозом у своего близкого человека? Такой вопрос волнует многих людей, и ответить на него непросто. О том, как тяжело бывает столкнуться с онкологическим заболеванием у близкого человека, я знаю не понаслышке, поэтому в этой главе я о многом расскажу от первого лица.
Но если во всем предыдущем тексте книги я в основном транслировала данные международных профессиональных сообществ, то конкретно в этой главе я буду во многом отталкиваться именно от своего опыта. А личный опыт всегда субъективен и неуниверсален.
12.1. Моя личная история и профессиональный опыт
Когда маме впервые поставили диагноз, ей было 48 лет: она была абсолютно здоровой женщиной без вредных привычек, работала учителем истории в школе. С момента моего поступления в медицинский университет мы жили в разных городах, но часто созванивались и приезжали друг к другу.
Примерно в апреле 2020 года маму начали беспокоить головные боли, некоторые параметры которых меня смутили, и я предложила ей сделать МРТ головного мозга. (В данном случае я очень прошу не примерять это на себя и своих близких, потому что головные боли, безусловно, являются поводом для консультации врача, но далеко не всегда это повод делать МРТ и подозревать что-то самое плохое.) Когда снимки были сделаны, все было ясно с первого взгляда. Речь шла об агрессивном варианте опухоли центральной нервной системы – глиобластоме. Я купила ближайшие билеты домой и сорвалась туда в этот же вечер, предварительно распихав своих пациентов коллегам в клинике. Параллельно я стала решать кучу логистических вопросов: отправила снимки знакомым нейрохирургам в хорошие учреждения, уточнила, где ожидание квоты занимает меньшие сроки, спланировала дальнейшие обследования.
По странному совпадению в тот же самый день, когда я узнала о мамином диагнозе, меня включили в число победителей рейтинга Forbes «30 до 30», и мне целый день звонили журналисты с просьбой дать комментарий, звонили друзья и знакомые с поздравлениями, и я чувствовала себя тогда довольно странно, но трубку брала – боялась пропустить важный звонок из кучи мест для планирования лечения.
О ФАЗАХ ПРОЖИВАНИЯ ГОРЯ
В процессе «психологической переработки» травмирующих ситуаций мы все проходим несколько фаз: шок, отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. У разных людей в разных ситуациях эти фазы могут длиться разное количество времени, они могут перемешиваться в произвольном порядке, и сам факт проживания какой-либо определенной фазы не означает, что в какой-то момент не будет отката в другое состояние. Важно отметить, что эта фазность касается не только самого пациента, но и его близких: они тоже проживают все эти фазы, и нередко с такой же интенсивностью.
Пациенты в стадии шока или отрицания попадают ко мне на прием достаточно часто. Обычно это люди с впервые выявленным диагнозом, которые и предположить не могли, что с ними может произойти что-то подобное. Они могут вести себя очень по-разному – реакция на стресс у всех своя: кто-то впадает в оцепенение и не способен мыслить и действовать продуктивно, кто-то, наоборот, бывает настроен или излишне оптимистично, или очень агрессивно. Мне особенно запомнился один молодой пациент с впервые обнаруженной саркомой нижней конечности, который пришел на прием с лучшим другом (чтобы не беспокоить маму), и весь прием они шутили, причем шутили очень смешно. С одной стороны, мне не хотелось искусственно портить их продуктивный настрой (я понимала, что полноценное горе и испуг неизбежно докатятся до них, но чуть позже), а с другой стороны, такая реакция была уж слишком парадоксальной и мешала вести серьезный разговор. К счастью, у этого пациента в итоге все прошло хорошо: ногу прооперировали (обошлось без ампутации), и он живет без признаков рецидива опухоли уже больше двух лет.
Я считаю, что очень важно дать человеку прожить все фазы до принятия, но прожить их так, чтобы это не сказалось на эффективности лечения.
Если говорить о моей ситуации, то после МРТ моя мама была, конечно, шокирована (как и я) и не до конца осознавала происходящее (как и я), но я решила горевание отложить на потом: как и у любого вовлеченного в подобный процесс родственника, у меня не было других вариантов.
Я всеми правдами и неправдами организовала маме госпитализацию в хороший медицинский центр в Москве уже через две недели после первого подозрения.
В тот момент я была эффективным «решалой» всех вопросов, но после того как я достигла первоначальной цели (маминой госпитализации), меня очень сильно «размазало», и вся моя собранность испарилась. Меня накрыло адской смесью гнева (почему именно она, почему именно такая редкая и агрессивная опухоль, ей же только 48???), отрицания (каждый день я видела сны «из старой жизни», где мама была здорова, – конечно, если мне удавалось уснуть), торга (я надеялась на варианты этой опухоли, с которыми пациент может прожить долго) и вины за все подряд.
Если проводить параллели с пациентами, то я вижу, что очень многие их них проживают подобное. Пока нужно совершать множество активных действий, продолжается фаза шока, и если она продуктивна, то может даже пойти на пользу: человек достаточно бездумно сдает анализы, делает снимки, ходит на консультации и проходит лечение.
Спустя некоторое время (у кого-то – через пару недель, а у кого-то этот период может длиться и несколько месяцев) до пациента докатывается осознание происходящего, и он, что называется, «раскисает», поэтому хорошо, если у больного, впавшего в непродуктивное оцепенение, есть рядом активный близкий человек, который вовремя совершит всю необходимую тысячу действий.
Когда я работаю с пациентами в этой фазе, то напоминаю им, какие они молодцы, что совершили все сделанное ранее, что у нас по-прежнему есть четкий план действий в любой ситуации, что ощущения и эмоции подавленности, которые они сейчас проживают, являются нормальной реакцией психики на происходящее и что не нужно ждать от себя аномально высокой эффективности – нужно по возможности оставить только самые необходимые активности. А еще я пытаюсь выяснить, что в происходящем беспокоит человека больше всего, и по возможности стараюсь развеять эти сомнения. И я, конечно, предлагаю такому пациенту консультацию профильного специалиста (онкопсихолога или психотерапевта), потому что во время моей консультации мы прежде
