Хотовицкий (1796–1885). Вернувшись на родину и получив должность старшего городского акушера, Хотовицкий поспособствовал тому, чтобы его младший коллега, Андрей Мартынович Вольф, отправился на обучение к Бланделлу.
Спустя 14 лет, 8 апреля 1832 года, Вольф в одном из петербургских роддомов спас роженицу от послеродового кровотечения, влив ей пол-литра крови, взятого у ее побледневшего от переживаний мужа. Вольфа можно назвать первым гемотрансфузиологом в России. Всего им было выполнено семь переливаний крови в связи с кровопотерей в результате послеродового кровотечения. Известно, что одна из семи женщин выжила. О судьбе остальных история умалчивает. Свой опыт акушер описал в статье и опубликовал ее в «Вестнике немецких врачей». Когда один из мастодонтов отечественной хирургии, профессор Медико-хирургической академии в Петербурге, анатом и хирург Илья Васильевич Буяльский авторитетно заявит, что в России не было случаев успешного переливания крови, Вольф попробует ему возразить, но встретит ярое сопротивление профессуры. Что за неслыханная дерзость – возражать ученому такой величины?!
Нельзя не отметить вклад Николая Ивановича Пирогова (1810–1881) в развитие отечественной гемотрансфузиологии. Как военно-полевой хирург, Николай Иванович не смог обойти этот вопрос в своей деятельности. Совместно с физиологом Алексеем Матвеевичем Филомафитским (1807–1849) он занимался сравнительным изучением переливания артериальной и венозной крови. После Франко-прусской войны, в которой Пирогов принимал участие под эгидой организации Красный Крест, он доложил о 56 переливаниях, в том числе о 37 успешных. Алексей Матвеевич Филомафитский в последующем станет автором монографии «Трактат о переливании крови (как единственном средстве во многих случаях спасти угасавшую жизнь), составленный в историческом, физиологическом и хирургическом отношении».
Открытие групп крови
В 1900 году сотрудник института патологической анатомии Венского университета Карл Ландштейнер (1868–1943) опубликовал результаты взаимодействия эритроцитов и сыворотки крови шести сотрудников своей лаборатории и сделал заключение о существовании трех групп крови. Четвертую группу открыли не сразу. Она редкая и среди исследуемых образцов не встретилась [51]. Лишь спустя пару лет ее опишут ученики Ландштейнера, Альфред де Кастелло и Андриано Стурли.
О детстве и юности будущего нобелевского лауреата Ландштейнера известно немного. Тихий и застенчивый мальчик рано потерял отца, журналиста и юриста по профессии. Овдовев, мать постаралась обеспечить сыну благополучное будущее. За что юноша был бесконечно предан ей: поговаривают, что посмертную маску матери Ландштейнер хранил в кабинете всю жизнь.
На медицинском факультете Венского университета будущий ученый опубликовал первую научную статью, посвященную влиянию диеты на состав крови. Зимой 1900 года Ландштейнер взял образцы крови у себя и пятерых коллег, отделил в центрифуге сыворотку от эритроцитов и принялся за эксперимент. Он смешивал эритроциты с сывороткой крови и выяснил, что ни один из образцов никак не реагирует на добавление «собственных» эритроцитов. А при смешивании сыворотки и эритроцитов из крови разных людей эритроциты почему-то склеивались и образовывали осадок. Это позволило предположить, что существует как минимум два вида антител, которые связывают красные кровяные тельца.
Ландштейнер назвал их незатейливо «А» и «В». В собственной крови он не обнаружил ни «А», ни «В» и предположил, что существует третий вид антител – «С». В итоге ученый сформулировал правило Ландштейнера, ставшее основой гемотрансфузиологии: «В организме человека антиген группы крови (агглютиноген) и антитела к нему (агглютинины) никогда не сосуществуют». Первая публикация осталась незамеченной. В результате группы крови «открыли» еще несколько раз. Каждый раз антигены получали новые названия, вскоре с номенклатурой возникла серьезная путаница.
В 1907 году чешский невропатолог Ян Янский (1873–1921) дал группам название I, II, III, IV по частоте, с которой они встречаются. Американец Уильям Мосс (1876–1957) обозначил четыре группы крови теми же цифрами, но в обратном порядке. В 1937 году на Съезде Международного общества переливания крови в Париже была принята номенклатура АВО, использующаяся по сей день. Группы получили цифровые и буквенные обозначения: I (О), II (А), III (В), IV (АВ).
Переливание крови перестало быть игрой в русскую рулетку, а Карл Ландштейнер получил за свои заслуги Нобелевскую премию. Интересным является тот факт, что в тот год на премию по медицине было заявлено аж 130 номинантов. Основным соперником Ландштейнера был Иван Петрович Павлов, величайший физиолог и первый русский нобелевский лауреат мог получить своего второго «нобеля». Но не получил – 11 декабря 1930 года свою нобелевскую лекцию «О значении переливания крови» прочел Карл Ландштейнер.
Трупное переливание крови
Невозможно в рассказе о переливании крови обойти стороной деятельность российских и советских ученых и врачей. Особое место занимают работы хирурга Сергея Петровича Коломнина (1842–1886). Он первым стал переливать раненым дефибринированную (лишенную фибрина [100]) кровь на поле боя. Коломнин считал, что перелитая кровь «укрепляет раненого для того, чтобы оперировать, и поддерживает угасающую жизнь после операции» [51]. После смерти юной пациентки на операционном столе, скончавшейся от осложнений анестезии, Коломнин покончил с собой.
В 1914–1915 годах Вадим Александрович Юревич (1872–1963) и Николай Константинович Розенберг (1876–1933) стали использовать для стабилизации донорской крови нетоксичный цитрат натрия. Цитрат связывал кальций и тем самым препятствовал свертыванию крови.
Двадцать третьего июня 1919 года в клинике факультетской хирургии Военно-медицинской академии впервые в России была перелита кровь с учетом группы. Осуществил гемотрансфузию хирург Владимир Николаевич Шамов (1882–1962). Шамов был выпускником академии, имел диплом с отличием, проходил стажировку в Англии и США под крылом Джорджа Вашингтона Крайла [101]. Там-то русский доктор и познакомился с процедурой гемотрансфузии и «влюбился» в нее на всю жизнь. Совсем не из-за научного интереса, а из-за отсутствия полноценного банка донорской крови Шамов обосновал в своей работе возможность переливания кадаверной (трупной) крови. Шамов откачал у убитой собаки кровь, а затем влил ее в кровеносное русло другой собаки с искусственной кровопотерей (за несколько часов до эксперимента у собаки-реципиента забрали 90 % от общего объема крови). Подопытное животное выжило, что привело Шамова к выводу, что «труп в первые часы после смерти нельзя рассматривать мертвым, он не только продолжает жить в отдельных своих частях, но и может дарить еще живущим дары необычайной ценности – вполне жизнеспособные ткани и органы».
О своих соображениях исследователь доложил на Всеукраинском съезде хирургов, на котором присутствовал другой советский хирург – Сергей Сергеевич Юдин (1891–1954). В перерыве между докладами Юдин подошел к Шамову и задал вопрос о возможности такого переливания у человека. Шамов ответил, что, вполне вероятно, исход будет успешным, но проблем с законом не избежать. В Советском Союзе отрицали религию и существование Бога, но могли осудить за осквернение трупов.
Юдин не мог выкинуть разговор из головы и тщательно спланировал эксперимент, прежде чем приступил к нему. Во-первых, он долго ждал подходящую
