Так или иначе, присуждение Шведской академией в 1913 г. Нобелевской премии по литературе бенгальскому поэту и прозаику должно быть сочтено событием выдающимся (знаковым, как говорят теперь) — важной вехой в истории взаимоотношений Европы и европейской культуры с другими цивилизациями нашей планеты. Стало общим местом отмечать, что Тагор был первым представителем Азии, получившим Нобелевскую премию по литературе (и вообще — какую-либо из Нобелевских премий). Но стоит заметить, что Тагор к тому же был и вообще первым неевропейцем, удостоенным этой премии. И после 1913 г. еще в течение более чем полутора десятка лет Нобелевские премии по литературе получали исключительно европейцы. Следующим лауреатом-неевропейцем стал — только в 1930 г. — американский писатель Синклер Льюис (1885–1951). Латинская Америка — в лице чилийской поэтессы Габриэлы Мистраль (1889–1957) — была впервые удостоена литературного «Нобеля» только в 1945 г. Еще одна азиатская страна — Япония — появилась на «нобелевской карте» лишь в 1968 г., когда премию получил Кавабата Ясунари(1899–1972)[2].
Тагор по сей день остается единственным индийцем, уроженцем Индии, удостоенным Нобелевской премии по литературе. Педантичная формулировка — «индийцем, уроженцем Индии» — необходима потому, что Редьярд Киплинг (1865–1936), Нобелевский лауреат по литературе 1907 г., тоже родился в Индии, в Бомбее (ныне — Мумбай). А в 2001 г. эту премию получил Видьядхар Сурьяпрасад Найпол (р. 1932) — индиец по происхождению, но уроженец Тринидада, пишущий на английском языке. Отношения В. С. Найпола со своей исторической родиной, Индией, довольно сложны. Впрочем, и Тагор получил свою премию за книги, изданные на английском языке. И хотя, в отличие от Найпола, Тагор родился в Индии, в Калькутте, его отношения со своей родиной так же были непросты (хотя, разумеется, по-иному, чем в случае Найпола).
История выдвижения Тагора на Нобелевскую премию достаточно хорошо известна. В начале 1912 г. Тагор отправился в поездку по Европе (в третий раз за свою жизнь). Ему было уже пятьдесят лет, за плечами — три десятилетия литературного творчества. В родной Бенгалии — он признанный поэт и прозаик, хотя в других частях Индии — вряд ли широко известен. В остальном мире его и подавно не знали. Правда, в Лондоне у него было несколько знакомых. Один из них — художник Уильям Ротенстейн (1872–1945). Тагор показал ему подборку своих стихотворений в английских переводах, сделанных им же самим. Ротенстейн передал эти стихотворения поэту У. Б. Йейтсу (1865–1939); нобелевский лауреат по литературе 1923 г.). На Йейтса стихи Тагора произвели сильное впечатление. В том же 1912 г. они были изданы в Лондоне в виде малотиражной книги под названием «Гитанджали» (на бенгальском языке это слово означает «приношение из песен») с предисловием У. Б. Йейтса; в 1913 г. книга была переиздана издательством «Макмиллан». В том же году в Англии вышли еще четыре книги Тагора в английском переводе. Поэт Т. С. Мур (1870–1944), друг У. Б. Йейтса, предложил Нобелевскому комитету кандидатуру Тагора, и в ноябре 1913 г. премия была ему присуждена. Сам поэт к этому времени уже вернулся на родину и известие о присуждении ему премии получил в Шантиникетоне, местечке недалеко от Калькутты, где находилась созданная им школа и где в 1918 г. он же основал известный ныне университет.
Поэт послал в Стокгольм телеграмму следующего содержания:
«Я прошу передать Шведской академии мою благодарную признательность за ту широту понимания, которая далекое сделало близким, а чужого — братом».
10 декабря 1913 г., на торжественном банкете в Стокгольме, эта телеграмма была зачитана британским дипломатом по фамилии Клайв[3]. Сам Тагор на церемонию вручения премии не поехал, да никто этого от него и не ожидал. В начале XX в. лауреаты Нобелевских премий по литературе далеко не всегда лично присутствовали на церемониях вручения премии. Непременное личное участие лауреата с произнесением Нобелевской лекции стало привычным и традиционным позже.
Вокруг присуждения Рабиндранату Тагору Нобелевской премии по литературе почти сразу возникло много споров, отголоски которых не утихают и по сей день. «Аналитики» разного рода гадали, почему Шведская академия присудила в 1913 г. премию не кому-нибудь, а именно индийцу. Выдвигались диаметрально противоположные предположения: одни говорили, что Шведская академия хотела польстить Британской империи, другие, напротив, — что шведы, якобы настроенные прогермански, хотели уязвить британцев. Ведь на дворе был декабрь 1913 г. — и через несколько месяцев разразилась Первая мировая война. Недоброжелатели Тагора распространяли слух, что, дескать, успехом своей книги «Гитанджали» бенгальский поэт был обязан У. Б. Йейтсу, который якобы мастерски выправил первоначальные авторские переводы. Друзьям Тагора приходилось неоднократно опровергать эти наветы.
Разумеется, полную правду о мотивах Нобелевского комитета мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Но почему бы не предположить, что на членов комитета книга «Гитанджали» действительно произвела сильное впечатление — подобно тому, как она произвела впечатление на У. Ротенстейна, У. Б. Йейтса, Т. С. Мура, а позже — на многих читателей в разных странах? По крайней мере, два члена Шведской академии (и Нобелевского комитета) оставили восторженные письменные свидетельства о своем восприятии «Гитанджали»: Пер Халлстрём (1866–1960), который, как и Тагор, был и поэтом, и прозаиком, и драматургом, а позже — с 1922 г. по 1946 г. — и председателем Нобелевского комитета по литературным премиям, а также Карл Густав Вернер фон Хейденстам (1859–1940), еще более известный шведский поэт и прозаик, в 1916 г. сам ставший лауреатом Нобелевской премии по литературе. В 1913 г. председателем Нобелевского комитета по литературе был видный историк Харальд Габриель Йерне (1848–1922). Известно, что сначала он высказался в том смысле, что ему трудно определить, насколько поэзия Тагора действительно оригинальна, а насколько — лишь продолжает индийскую поэтическую традицию. Но, так или иначе, коллективное решение было принято в пользу Тагора, и именно X. Г. Йерне на торжественной церемонии выступил с речью, представлявшей лауреата. Очевидно, он сам ее и написал.
Должен признаться, что никогда прежде — до работы над этой статьей — мне не случалось читать речь X. Г. Йерне — притом что с основной индийской, западной и отечественной литературой о Тагоре, вышедшей в XX в., я, смею утверждать, был знаком. Никогда не попадалась мне на глаза и «формула награждения» Тагора, то есть тот короткий текст, которым Нобелевский комитет объясняет, за какие именно заслуги и достоинства награждается данный лауреат. Сейчас оба текста — и «формулу награждения», и речь X. Г. Йерне — можно прочитать в Интернете (на английском языке; русских версий, насколько мне известно, пока нет).
Формула награждения на английском языке звучит так: «Because of his profoundly sensitive, fresh and beautiful verse, by which, with consummate skill, he has made his poetic thought, expressed in his own English words, a part of the literature of the West».
На русский язык формулу награждения можно перевести примерно так: [Нобелевская премия присуждена Тагору] за его глубоко прочувствованные, свежие и прекрасные стихи, посредством которых — с совершенным мастерством — он сделал свою поэтическую мысль, выраженную им же английскими словами, частью литературы Запада.
В индийских суждениях о Тагоре есть такое «общее место»: для западных читателей поэзия Тагора была якобы голосом «индийской духовности», который донес до них, погрязших в «материализме», древнюю и возвышенную мудрость Индии (Азии). Правда, что впоследствии так или примерно так воспринимали поэзию Тагора многие европейцы (включая русских) и американцы. Но в «формуле награждения» Нобелевского комитета нет ни слова «Индия», ни слова «Азия». Тагор объявляется награжденным за то, что «сделал свою поэтическую мысль» (о географической или историко-культурной «привязке» которой речи нет) «частью литературы Запада». Еще более подчеркнутая «привязка» поэзии Тагора к культуре Запада (Европы) прозвучала в речи X. Г. Йерне, показавшего свою немалую осведомленность в истории индийской культуры XIX в. Речь X. Г. Йерне составляет меньше половины авторского листа. Она заслуживала бы подробного анализа и полного русского перевода (желательно — со шведского языка, на котором, очевидно, была написана). Здесь мы ограничимся анализом некоторых фрагментов этой речи, опираясь на ее английскую версию в Интернете.
В литературе о Тагоре нередко утверждается, что Нобелевская премия была ему присуждена именно за сборник «Гитанджали». Как мы видим, «формула награждения» не подтверждает — хотя и не опровергает — это мнение. Из речи же X. Г. Йерне явствует, что Нобелевский комитет знал по меньшей мере пять книг Тагора, вышедших на английском языке ко времени принятия решения о премии: три сборника стихов («Гитанджали», 1912) «Садовник» («The Gardener», 1913), «Растущая луна» («The Crescent Moon», 1913), сборник рассказов «Картины из бенгальской жизни» («Glimpses of Bengal Life», 1913) и книгу лекций под названием «Садхана» («Sadhana», 1913). Однако, правда и то, что именно сборник «Гитанджали» прежде всего и главным образом привлек внимание Нобелевского комитета к Тагору. Об этом, среди прочего, говорит в своей речи X. Г. Йерне. Вот второй абзац из этой речи, один из ключевых: «„Гитанджали“ Тагора, сборник религиозных стихотворений, был именно тем из его произведений, которое особенно привлекло внимание критиков, выбиравших кандидатуры для премии. С прошлого года эта книга стала принадлежать — в полном смысле этого слова — английской литературе, потому что сам автор (который по образованию и творчеству — поэт на своем родном индийском языке) дал этим стихотворениям новое одеяние, столь же совершенное по форме, сколь и личностно оригинальное по своему вдохновению. Это сделало их доступными для всех тех людей и в Англии, и в Америке, и во всем Западном мире, кто ценит благородную словесность. Вне зависимости от степени знакомства с его поэтическим творчеством на бенгальском языке, вне зависимости от различий в религиозных верованиях, литературных школах или партийных программах — Тагора восхваляют со всех сторон как нового и блистательного мастера в том поэтическом искусстве, которое было и остается неизменным следствием распространения британской цивилизации со времен королевы Елизаветы. Непосредственное и искреннее восхищение в его поэзии вызывает то, сколь совершенно гармонизированы в ней и слиты в единое целое собственные идеи поэта и те, которые он заимствовал…»
