Ознакомительная версия.
Осенью 1833 года, когда Пушкин писал поэму, Петербургу едва исполнилось 130 лет. Срок еще не такой великий, чтобы в совокупной памяти трех-четырех поколений петербуржцев изгладились воспоминания о первых днях северной столицы. Еще не так давно ушли в иной мир задержавшиеся на этом свете первые петербуржцы, рассказы которых удерживали в памяти их потомки, современники Пушкина. И Пушкин, конечно, знал, что невские берега были далеко не так пустынны. Мы уже упоминали, что только на территории исторического центра Петербурга в допетербургскую историю существовало около сорока поселений — шведские, финские, русские. Охотничий домик графа Делагарди на Васильевском острове; безымянное поселение на месте будущего Адмиралтейства; деревня Каллила в устье Фонтанки; мыза майора Конау с обширным ухоженным садом на территории современного Летнего сада; село Спасское вблизи нынешнего Смольного собора; деревни Сабирино, Одинцово, Кухарево, Максимово, Волково, Купсино и так далее, и так далее.
Так почему же невские берега у Пушкина безлюдные, необитаемые, или, по-пушкински, пустынные? Вглядимся повнимательнее в историю создания поэмы. В первоначальном варианте эти строки были иными. Петр стоял «На берегу варяжских волн». Но «варяжские волны» для чуткого к языку поэта означали «чужие», «не свои», а Пушкин хорошо понимал, что в тот момент, когда Петр «стоял на берегу», этот берег уже не был чужим, варяжским, он был своим. И тогда Пушкин отказывается от первоначального варианта и придает художественному образу дополнительный смысл. Невские берега становятся пустынными, то есть еще не обжитыми и незастроенными Петром. Это правда. Но правда поэтическая. А в повседневном быту всех без исключения петербуржцев утвердилась устойчивая легенда о болотистой, покрытой лесами, безжизненной пустыне, на которой волей одного-единственного человека — Петра Великого — возник Петербург.
Кроме этой легенды, широко бытует фразеологизм, также принадлежащий Пушкину. Он давно уже вошел в сокровищницу петербургского фольклора и хорошо известен далеко за пределами Санкт-Петербурга. Речь идет о крылатом выражении «Окно в Европу». Оно тоже из «Медного всадника», хотя, строго говоря, дословной пушкинской цитатой признано быть не может. Скорее всего, эта, доведенная до античного совершенства, грамматическая формула является всего лишь перефразировкой двух пушкинских строк, ставших известными широкой публике уже после смерти поэта, когда поэма впервые появилась в печати:
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.
Пушкин сопровождает эти стихи собственным комментарием: «Альгаротти где-то сказал: Петербург — это окно, через которое Россия смотрит в Европу». Франческо Альгаротти (итальянский публицист и писатель) в 1739 году посетил Петербург, после чего опубликовал книгу «Письма из России». Там-то и были те строки, на которые ссылается Пушкин. В буквальном переводе с итальянского они звучат несколько иначе, не столь поэтично: «Город (Петербург — Н. С.) — большое окнище, из которого Россия смотрит в Европу». Сути это, конечно, не меняет, тем более что такой взгляд на Петербург, в принципе, уже существовал. В одном из писем Вольтер ссылался на лорда Балтимора, который будто бы говорил, что «Петербург — это глаз России, которым она смотрит на цивилизованные страны, и, если этот глаз закрыть, она опять впадет в полное варварство».
Известна эта мысль и фольклору. Правда, в фольклоре она приписывается самому Петру I. Один из современных ирландских потомков М. И. Кутузова, М. П. Голенищев-Кутузов-Толстой вспоминает, что в их семье существовала легенда о том, что Петр I, закладывая первый камень в основание Петербурга, будто бы произнес: «Именую сей град Санкт-Петербургом и чрез него желаю открыть для России первое окно в Европу».
Чтобы понять подлинную цену этого события для всей русской культуры, достаточно сослаться на мнение одного из крупнейших современных исследователей феномена петербургской культуры М. С. Кагана, в свой монографии «Град Петров в истории русской культуры» он доказывает, что в истории России было две «культурные революции сверху»: принятие христианства и основание Петербурга. «В обоих случаях, — утверждает далее Каган, — обширное государство разворачивалось волей его правителей лицом к Европе: первый раз — к господствующей там христианской религии, второй раз — к светской культуре Просвещения». С одной стороны, из этого следует, что Петр I ошибся, говоря о Петербурге, как о первом окне в Европу. С другой стороны, мы хорошо знаем, что Петр I умел там, где это надо, совершать политически правильные ошибки. Он и место Невской битвы сознательно указал ближе к Петербургу, чтобы еще теснее связать новую столицу с именем ее небесного покровителя Александра Невского.
Интересно, что легенда о Петре I всплыла в памяти современного ирландского подданного в связи с другим событием русской истории — переименованием Санкт-Петербурга в Петроград. На следующий день после опубликования указа о переименовании Николай II будто бы спросил князя Волконского: «Скажите, князь, что вы думаете о моем недавнем решении?» — «Вашему величеству виднее, — ответил Волконский, — но боюсь, что вы, возможно, затворили то самое окно в Европу, что Ваш предок некогда открыл».
Та же мысль прослеживается и в петербургской фразеологии: «Окно в Европу прорубили и при Полтаве победили»; и в анекдотах: На экскурсии в Домике Петра I. Один из экскурсантов, глядя в окошко: «Это и есть окно, которое Петр прорубил в Европу?»; и в современных частушках:
Сумел на севере Петруша
Окно в Европу прорубить.
Но вот беда, что сильно дует:
Забыл, как видно, утеплить.
Прорубив окно в Европу,
По велению Петра,
Дуют в уши, дуют в ж…
Европейские ветра.
Выражение «Прорубить окно в Европу» постепенно приобрело расширительное значение. Это стало означать получение неожиданно широких возможностей для расширения кругозора, или, как образно сказал в одной из своих статей Илья Эренбург, «окно в Европу стало окном в жизнь». А в более широком смысле, для России — приобщением к цивилизации. Хорошо чувствуют это дети. Вот цитата из школьного сочинения: «Петр I прорубил окно в Европу, и с тех пор начали строить избы с окнами».
Процесс этот, как нам хорошо известно, оказался далеко не простым. Вот уже три столетия каждое поколение пытается понять значение 1703 года для русской культуры. «Как вы думаете, отчего окно в Европу прорубили давно, а культура из Европы так и не пришла?» — «Потому, что культурные люди в окна лазать не привыкли». Правда, фольклор тут же старается успокоить. «Я вам прорубил окно в Европу», — сказал Петр. — «Зачем? В него же нельзя выйти?!» — «Зато можно смотреть».
Попытки закрыть окно в Европу начали предпринимать большевики едва ли не сразу после октябрьского переворота. Окончательно завершился этот процесс при Сталине. В сталинских лагерях были известны стихи, написанные будто бы от его имени:
Что Петр сварганил начерно,
Я починил и переправил.
В Европу он пробил окно,
А я в него решетку вставил.
И даже после смерти великого кормчего его верные последователи не теряли надежды на полную изоляцию России от мира. По утверждению фольклора, для этого надо было не так много: «Петр Романов пробил окно в Европу, а Григорий Романов закрыл его… дамбой».
Но наступили другие времена, и значение пробитого Петром единственного окна в Европу еще более возросло и расширилось. В начале 1990-х годов на многотысячных митингах на Дворцовой площади звучали лозунги в поддержку требования Литвы о самоопределении: «Петербуржцы, не дадим захлопнуться литовской форточке в Европу». Тут же рождались новые анекдоты: «Какой самый популярный вид самоубийства?» — «Выброситься в окно… в Европу».
Метафора становилась все более универсальной. «А все-таки хорошо, что Петр I прорубил окно в Европу». — «Главное, чтобы никто не начал рубить окно в Африку — сквозняком может Курилы выдуть». Думается, что этот процесс будет продолжаться. Но главное уже произошло. Мы стали понимать свое место в истории, преодолев груз непомерных претензий и амбиций, полученных в наследство от советской власти: «Здесь нам природой суждено в Европу прорубить окно!» — сказал Петр I. — «Майн херц, — осторожно проговорил Меншиков, — на два окна занавесочек не хватит».
В заключение надо сказать, что значение Петербурга в истории современной России уже давно переросло смысл, некогда заложенный в знаменитую метафору. Сегодня это далеко не только окно, через которое Россия 300 лет заглядывала в Европу. В 2004 году на встрече с группой депутатов законодательного собрания Петербурга Папа Римский Иоанн Павел II заявил, что «Петербург — это ворота, ведущие в великую страну — Российскую Федерацию». Вполне возможно, что найденное Папой удачное сравнение «ворота в Россию» очень скоро превратится в новую метафору, ничуть не менее сильную и значительную, чем «окно в Европу».
Ознакомительная версия.
