31
Топоров В. Н. Указ. соч. С. 126.
Оный день, день гнева, спасет мир в пламени, по свидетельству Давида и Сивиллы (лат.).
Ср. и «Медее» Сенеки такое же omen — nomen, но реализованное: Медея в разговоре с кормилицей сначала обещает «быть Медеей» (Sen. Med. 171), а затем перед уже решенным детоубийством объявляет, что «стала Медеей» (ibid. 910) — то есть окончательно реализовала в своем поведении тот образ, который связывался с ее именем в предании. Тем самым предание выступает как синхронное действию, отражая не мифические события, а мифические ожидания, программирующие самое действие: пока Медея не совершила всего, что положено совершить Медее, она еще не является подлинной Медеей — так в тождестве имени и судьбы определяющим элементом оказывается судьба. Вполне вероятно, что Сенека здесь ориентируется на знаменитое Marcellus eris, развивая тему с присущим его риторической поэзии многословием.
Вергилий в изложении Лукаса Коллинза / Пер. под ред. проф. СПб Университета И. Помяловского. СПб., 1876.
Вот еще одна любопытная деталь. В приложении к коллинзовскому изданию (см. примеч. 8) Помяловский предлагает читателю отрывки из четвертой Эклоги в переводе Мерзлякова, и финал звучит так:
Начни, дитя, начни с улыбкою небесной
Сретать и познавать взор матери прелестной!
Заставь ее труды, болезни забывать!
Начни! взгляд матери — грядущих благ печать!
Кому родители в сей миг не улыбались,
К тому и божества благие не склонялись.
Сходство с оригиналом тут самое отдаленное; вот те же самые стихи (Ecl. IV, 61–64) в точном переводе С. В. Шервинского:
Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться, —
десять месяцев ей принесли страданий немало,
мальчик, того, кто не знал родительской нежной улыбки,
трапезой бог не почтит, не допустит на ложе богиня.
Как и всегда при вольном переводе, у Мерзлякова интересен не самый факт расхождения с оригиналом, а характер смысловых отступлений. Так «мать» и «улыбка» не только обретают у него не присущие им эпитеты, не только десять лунных месяцев беременности утрачивают свою конкретность, но совершенно утрачивается и сама языческая концепция счастья — вместо пира богов и ложа богини появляются безликие «благие божества». Таким образом, Мерзляков (принимающий, конечно, христианское толкование) подверстывает финал Эклоги к современному ему художественному представлению о том, как выглядит младенец Христос на руках у девы Марии, причем «небесная улыбка» и «благие божества» недвусмысленно указывают на конкретный (и едва ли главный) источник этого представления — на Сикстинскую Мадонну. Достоевский считал эту картину «высочайшим проявлением человеческого гения» (Достоевская А. Г. Воспоминания. М., 1981. С. 159), тема Мадонны присутствует в «Братьях Карамазовых» (XV, 460), и, разумеется, ассоциация с любимой картиной не могла не сделать Марцелла еще более привлекательным для Достоевского.
У Аполлона Майкова в «Смерти Люция» и в «Двух мирах» выведен персонаж по имени Марцелл — римский патриций и полководец, обратившийся в христианство и принявший мученичество (типаж сугубо беллетристический). Тем не менее, решившись использовать имя «Марцелл», Майков никак не мог избежать ассоциаций с «Энеидой», так что в «Смерти Люция» герой говорит Марцеллу:
Патриций! Вождь! Стратегик славный!
Марцелл, проведший жизнь свою
В походах, в лагере, в бою.
Один, быть может, предкам равный!
Под «предками» здесь может подразумеваться только Марцелл Меч Римлян, о котором уже шла речь ранее.
Вергилий в изложении Л. Коллинза, С. 145.
Достоевская А. Г. Указ. соч. С. 290.
Там же. С. 327–328.
Dunlop J. B. Starets Amvrosy: Model for Dostoevsky Starets Zossima. Belmont, 1972.
Гроссман Л. П. Семинарий по Достоевскому. Пг., 1922. С. 68.
Достоевская А. Г. Указ. соч. С. 320.
Там же. С. 324.
Там же. С. 375.
Ф. М. Достоевский. Письма: В 4 т. М., 1959. Т. 4. С. 139.
Там же. С. 91.
Brown М. The «Brothers Karamazov» as an Expository Novel // Canadian-American Slavic Studies. 1972. № 6. P. 199–208; Terras V. Op. cit. P. 110 (в других местах B. Террас говорит о лейтмотивах и зеркальных образах романа, что также предполагает возможность некоторых, хотя бы и самых общих, выводов).
Белов С. Еще одна версия о продолжении «Братьев Карамазовых» // Вопросы литературы 1971. № 10. С 254–255.
Волгин И. Последний год Достоевского: Исторические записки. М., 1991. C. 153–154.
В дневнике императора запись о казни Млодецкого кончается словами «все в порядке». Значит ли эта, что он опасался публичных эксцессов, которых при этой казни не было, как не было, однако, и в прочих случаях? Или это значит, что Лорис так и не подал письменного ходатайства о помиловании? Положение диктатора было сложным: как военный и человек чести он должен был просить за Млодецкого, а тем более коль скоро на подобное оказался способен жандарм Дрентельн, но как фактический глава государства он такого права, конечно, не имел и мог решить эту моральную дилемму, только заменив официальное письменное ходатайство неофициальным устным, — но если и сделал это, царь ему отказал. Тем не менее, состоялась подобная беседа или нет, Александр имел все основания опасаться, что Лорис в интересах сохранения собственной репутации подаст официальное прошение о помиловании (именно на это надеялся Гаршин), а тогда отказать диктатору будет трудно или невозможно, но все было «в порядке» — Лорис официального прошения не подал.
Это и есть самое знаменитое место «Поэтики» — вторая часть определения трагедии (Poet. VI, 1449 b 21–28), где единственный раз употребляется слово катарсис.
Обзор различных теорий катарсиса см., напр., Миллер Т. А. Аристотель и античная литературная теория // Аристотель и античная литература. М., 1978; Nuttall A. D. Why Does Tragedy Give Pleasure. Oxford, 1996; Goldhill S. Modern Critical Approaches to Greek Tragedy // The Cambridge Companion to Greek Tragedy. Cambridge, 1997.
Флоренская Т. А. Катарсис как осознание (Эдип Софокла и Эдип Фрейда) // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Тбилиси, 1978. Т. 2. С. 562–570.
Else G. F. Aristotle’s Poetics. London. 1957. P. 439–446. Выводы Элса о катарсисе как «процессе, создаваемом посредством композиции событий» (ibid. Р. 230) представляются недостаточными, однако основные предпосылки его исследования от того не менее бесспорны.
Аникст А. А. Теория драмы от Аристотеля до Лессинга. М., 1967. С. 54. Для постмодернистского дискурса такого рода утверждения — норма, однако применительно к толкованию трагического катарсиса уход от прямого ответа использовался не только de facio, но de iure задолго до современных деклараций о невозможности понять и пересказать написанное, даже если писал Аристотель.
Bernays J. Zwei Abhandlungen über die aristotelische Teoric des Drama. Berlin, 1857.
Если приятный восторг от прекрасного действия не наполняет нас сладостным страхом и не будит в душе чарующей жалости, напрасно представляете вы затейливую сцену. Пер. мой. — Е. Р.
О сюжетообразующем «патосе» см.: Гаспаров М. Л. Сюжетосложение в греческой трагедии // Новое в современной классической филологии. М., 1978. С. 128–129.
Haupt S. Die Lösung der Katharsis-Theorie des Aristoteles. Znaim, 1911.
Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Новое в лингвистике. М., 1960. Вып. 1. С. 136–139 (об «обозначении явления и его влиянии на действия людей»).
Arnaud Ch. Les théories dramatiques au XVII siècle. Paris, 1888. P. 350.
