179
См.: van der Eng J. Les récits de Belkin. P. 20.
См.: Лернер H. О. Пушкин и Аретино (Пушкинологические этюды. VIII) // Звенья. 1935. № 5. С. 122—125; Маркович В. М. «Повести Белкина» и литературный контекст. С. 77.
Имеется в виду карманное издание «Canzoniere».
Aretino Р. Sei giornate. Bari, 1969. P. 94.
Rousseau J. — J. Julie, ou La Nouvelle Héloïse. Paris, 1960. P. 319.
См., например, часть I, письмо 1; 1,4; II, 1.
Не придавая открытой аллюзии на Руссо особого значения, Ольга Поволоцкая приходит к выводу, что любовь, «властно и фатально управляющая фабулами жизни героев европейской литературы, оказалась не последним и все определяющим мотивом в поведении русских героев повести „Метель“ русского автора И. П. Белкина (sic!)» (Поволоцкая О. «Метель»: коллизия и смысл // Москва. 1989. № 6. С. 194). «У Марьи Гавриловны и у Бурмина — героев русской прозы — нашлись более высокие ценности, нежели их собственное личное счастье» (с. 193). Веруя в «предопределенную свыше природу брака», эти «новые люди России» «утверждают в своей жизни верность принципам народной нравственности» (с. 195). Итак, Пушкин демонстрирует «тайну русского миропонимания», «сокровенный религиозный и этический принцип нации, основу ее народной культуры» (с. 194). То, что можно ожидать в будущем от такой христианско–русской пушкинистики, явствует из предисловия статьи, написанного В. Непомнящим. Автор статьи там представляется как принадлежащая к «свежим силам, способным обновить и, в определенном смысле, оздоровить наш взгляд […] на национальное литературное наследие» (с. 188).
См. критику Р. М. (Ф. Б. Булгарина или В. М. Строева) в «Северной пчеле». № 192.1834.
См. известные слова Лизы в «Романе в письмах» (VIII, 50).
Настоящая статья представляет собой слегка переработанный вариант статьи, напечатанной в журнале: Russian Literature. Vol. 26. 1989. P. 495—508. См. также: Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: Повести Белкина. СПб., 1996. С. 88—92, 226—237 (нем. оригинал: Schmid W. Puškins Prosa in poetischer Lektüre: Die Erzählungen Belkins. München, 1991. S. 96—99, 260—270).
Подробнее см. статью «Дом–гроб, живые мертвецы и православие Адрияна Прохорова» в настоящем сборнике.
См.: Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении. С. 226—237 (нем. оригинал: S. 271—294).
См. предыдущую статью в этом сборнике.
Подробнее см. нижеследующую статью «„Пиковая дама“ как метатекстуальная новелла».
Письмо Ю. Ф. Абаза от 15 июня 1880 г. // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. T. XXX. Кн. 1. Л. (АН СССР), 1988. С. 192.
Там же. Курсив — в оригинале.
Рассказчик «Капитанской дочки» апеллирует к читателю в этой вере в чудесное, «ибо [читатель], вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, не смотря на всевозможное презрение к предрассудкам» (Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. М.; Д., 1937—1959. T. VIII. С. 289. В дальнейшем все цитаты из прозы Пушкина приводятся по этому изданию, с указанием в тексте страницы тома VIII).
О противопоставлении в прозе Пушкина «шалопаев» («scapegraces») и «козлов отпущения» («scapegoats») см.: Gregg R. A Scapegoat for All Seasons: The Unity and Shape of «The Tales of Belkin» // Slavic Review. Vol. 30. 1971. P. 748—761.
См. предыдущие статьи в настоящем сборнике.
Курсив мой — В. Ш.
Davydov S. The Sound and Theme in the Prose of A. S. Puškin: A Logo‑Semantic Study of Paronomasia // Slavic and East European Journal. Vol. 27. 1983. P. 1—18.
См.: Толковый словарь Даля: «беречь», и Павловский И. Я. Русско–немецкий словарь. 3–е изд. Рига, 1911: «беречь».
Ю. Лотман подчеркивает, что Пушкин, в противоположность официальной историографии и точке зрения Просвещения, уже не оценивает оба лагеря в понятиях «анархия — порядок» и «законность — незаконность», а видит у каждой стороны собственную исторически и социально обоснованную правду (Лотман Ю. М. Идейная структура «Капитанской дочки» // Пушкинский сборник. Псков, 1962. С. 8).
Ряд мотивов, противопоставляющих меньшую, половинную ценность «платья» или «платежа» более высокой, полной, Пушкин еще раз подхватил в пословице в пропущенной главе. За знаменитым предостережением от русского бунта первоначально следовало замечание, что те, кто замышляют в России невозможные перевороты, или молоды и не знают своего народа, или уж люди жесткосердые, «коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка» (384). (Полушка до 1543 г. была половиной московской деньги, за ней — четверть копейки, самая мелкая монета Московского государства.) С этой пословицей перекликается опасение Пугачева, что его люди при первой неудаче «свою шейку выкупят [его] головой» (352; на эту перекличку обращает внимание: Davydov S. The Sound and Theme in the Prose of A. S. Puškin. P. 13). Действительно, предводитель мятежников, как мы знаем из «Истории Пугачева» (гл. VIII), был выдан своими людьми. Мотив корысти оппозиции половины и целого противопоставлен мотиву равного деления: при отъезде из Оренбурга Гринев хочет взять из кошелка с серебром, который Савельич спас от мятежников, только половину, а другую половину передать слуге.
Савельич, разумеется, не доволен этими ответными подарками: «башкирская кляча да овчинный тулуп не стоят и половины того [опять встречается мотив половины! — В. Ш.], что они, мошенники, у нас украли, и того, что ты ему сам изволил пожаловать; да все же пригодится, а с лихой собаки хоть шерсти клок» (337).
Однако в рукописном варианте Гринев ссылается еще на «случай» (892).
Настоящая работа представляет собой русский вариант статьи: «Pique Dame» als poetologische Novelle (Die Welt der Slaven. Bd. 42. 1997. S. 1—33). Русский вариант был впервые напечатан в журнале: Русская литература. 1997. № 3. С. 6—28.
Эти слова цитируются В. Щукиным в рецензии на книгу В. Н. Турбина «Незадолго до Водолея» (Новое литературное обозрение. № 15.1995. С. 361—363).
Обзор главных направлений интерпретации: Cornwell N. Pushkin’s «The Queen of Spades». Bristol, 1993.
Колебание читателя между реалистическим и сверхъестественным объяснением рассказываемой истории восходит к литературе европейского романтизма. Шедевр такой структуры — «Песочный человек» Э. Т. А. Гофмана («Der Sandmann», 1817, русский перевод — 1830). В колебании, в неуверенности человека, признающего лишь естественные законы и сталкивающегося с событием сверхъестественным, заключается по Ц. Тодорову сущность фантастической литературы (Todorov Т. Introduction à la littérature fantastique. Paris, 1970; см. также: Cornwell N. The Literary Fantastic: From Gothic to Postmodernism. New York; London, 1990; Маркович В. М. О значении чудесного в русской литературе XIX века // Российский литературоведческий журнал. Т. 3.1993. Вып. 4. С. 8—12).
Поклонники реалистической интерпретации не раз обосновывали свою аргументацию тем, что Пушкин «с его трезвым умом, с его любовью к простому и реальному» (Гершензон М. Мудрость Пушкина. М., 1919. С. 97) не мог всерьез рассматривать фантастическое как фактор действия. Между тем Пушкин, будучи учеником французского XVIII века, верил, как показывают некоторые его поступки в важных жизненных ситуациях, по крайней мере наполовину, в действие оккультных сил. Петр Гринев, оправдывающий свою веру в пророчество сновидения, пишет (также от имени автора) : «Читатель извинит меня, ибо знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, не смотря на всевозможное презрение к предрассудкам» (Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. М.; Д., 1937—1949. T. VIII. С. 289. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабская — страницу. Цитаты из «Пиковой дамы» даются по тому VIII). Для Пушкина все сверхъестественное существует в модусе «может быть», см. его письмо Н. А. Осиповой от ноября 1830 года: «Le bonheur… c’est un grand peut–être, comme le disait Rabelais du paradis ou de l’étemité“ (XIV, 123).
