Так начинается военная летопись первых десятилетий века. В нем по-прежнему доминирующим является ядерное оружие, и хотя атомный холокауст не наступил, опасность его без малого столетие терроризировала человечество (чтобы потом, правда, уступить место новой — "чумным войнам" с использованием бактериологического оружия).
К январю 2001 года "ядерный клуб" расширился до 30 членов. СССР, США, Великобритания, Франция, Китай, Западная Германия, Испания, Италия, Индия, Индонезия, Пакистан, Ливия, Египет, Израиль, Саудовская Аравия, Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты, Ирак, Турция, Мексика, Бразилия, Аргентина, Чили, Боливия, Заир, Кения, Южно-Африканская Республика, Канада, Австралия и Новая Зеландия — все эти страны имели ядерное оружие и средства его доставки. "С таким количеством его, когда столь много пальцев лежали на роковых кнопках, это было только вопросом времени — когда произойдет взрыв. Судьба мира зависела от того, где он произойдет и кто будет за него ответствен"[2].
Обратите внимание на представительство в "ядерном клубе" стран "третьего мира". Неслучайно все главные конфликты начала века с применением атомного оружия произойдут, по мнению авторов сценария, в Африке, на Ближнем Востоке или в Латинской Америке.
В книге Стейблфорда и Лэнгфорда подробно описаны перипетии двух арабо-израильских войн 2007 и 2011 годов; вторая завершилась предупредительным взрывом 50-кило-тонной израильской атомной бомбы над ливийским городом Сабой. И загадочного инцидента со взрывом ядерной боеголовки в ракетной шахте — не где-нибудь, а в Заире! И войны между Бразилией и Аргентиной за лидерство на Южноамериканском континенте. Конец этой войне положил взрыв уже двух 20-мегатонных зарядов, испепеливших Буэнос-Айрес… Это не считая мелких локальных конфликтов, аварий на атомных объектах, упомянутых "чумных войн" и прочего.
Конфликты случались в странах "третьего мира", а руководители двух сверхдержав никак не могли найти общий язык в деле обуздания вырвавшейся на волю ядерной стихии. Легко было говорить о мерах по нераспространению ее в 60 — 70-е годы, когда за всеми немногочисленными в то время членами "ядерного клуба" еще можно было тщательно проследить — хотя бы в принципе…
Но все же авторы книги сохраняют оптимизм — ведь история третьего тысячелетия написана! Значит, остались летописцы и в совершенно уж загадочном четвертом, значит, искомую передышку человечество все же получило.
…Лишь спустя три десятилетия после взрыва атомной бомбы над Буэнос-Айресом в канун рождества 2079 года были окончательно расчищены все радиоактивные развалины на месте некогда цветущего города. Но еще четыре долгих столетия никто не селился в тех местах — пока наконец в неправдоподобно далеком XXV веке не отстроили новый город, тоже названный Буэнос-Айресом.
Чисто символически. В память о последнем городе на Земле, разрушенном столь варварским способом. Ибо после 2079 года ни одно ядерное устройство на планете не было использовано как оружие.
И все же перспектива мрачная. А искусно сделанные фотомонтажи дополнительно убеждают в неизбежности и особой изощренности военных действий в начале XXI столетия. Пехотинец со встроенным в шлем компьютером, превратившим человека и его оружие в единую быстродействующую электронную систему. Пылающий огненный шар над Сабой. Спутниковый лазер в действии. И даже такая "экзотика", как направленная молния, избирательно уничтожающая цель на земле.
Блаженное третье тысячелетие, скорый приход которого возбуждает сегодня всеобщее нетерпение. Так, может быть, не стоит и ждать?
К чему я это все рассказываю в финале собственной книги? По-моему, опаснее всего нынче впасть в новую эйфорию, уверовать в очередную утопию. Уничтожим все запасы ядерного оружия на планете, устраним саму возможность атомного холокауста — и заживем! Встретим безъядерную весну без проблем и терзаний…
Думаю, не получится, чтобы без проблем. Останутся они — и появятся новые, к которым, возможно, еще и мучительно привыкать придется.
Но даже чтобы привыкнуть, чтобы поразмышлять, как их решить, передышка нам все-таки понадобится. Понадобится время, которого (я снова возвращаюсь к словам, которыми начал эту книгу) сегодня нам решительно не хватает. Как минимум, человечеству нужна гарантированная перспектива того, что это время у него — будет.
И если мы рассчитываем на эту передышку, то, значит, ничего не попишешь: первоочередной проблемой все-таки остается проблема атомная. Решив эту первую, мы хоть возможность для себя сохраним решить все остальные.
Решив ее, мы докажем, что способны подавить врага прежде всего в себе самих.
Сэм Кин открывал эту книгу; послушаем его еще раз в преддверии финала:
"Итак, наша цель — уничтожить вражду. На чем мы должны сделать упор — на государственной политике или на психике? На краткосрочных или долгосрочных переменах? И на том и на другом. В кратковременной перспективе необходимо изыскать чрезвычайные меры. Допустим, что война является симптомом более серьезной болезни. В таком случае мы должны лечить симптом, чтобы сохранить больному жизнь, пока не выясним, каким образом следует изменить общественно-политическую экологию, порождающую болезнь. Прежде чем трансформировать психику, мы должны будем путем переговоров создать в мире такие условия, которые позволят Homo Sapiens жить хотя бы так, как считалось нормальным в течение последних 13 000 лет. Иначе говоря, если от сегодняшней ситуации абсолютной опасности мы сможем вернуться к относительным опасностям традиционной войны с обычным оружием, это уже будет успехом. Но рано или поздно нам придется приступить к решению задачи почти непредставимой: как преодолеть воинственную психику и покончить с тиранией вражды"[3].
Над этими словами стоит хорошенько поразмышлять.
Что-то в "рецепте", предложенном американским публицистом, внутренне отталкивает, тревожит, заставляет насторожиться… Но что? Может быть, странно звучащее слово "успех" в сочетании с возвратом к вековому проклятию рода человеческого…
Наверное, это.
Возвращаться надо к миру. Безъядерному прежде всего, но и к просто миру — тоже. Как бы тяжела ни была эта двуединая задача: уничтожение ядерного оружия и оружия обычного, ставиться и решаться она должна как цельная и неделимая.
Но что касается этапов, то первым делом жизнь диктует избавиться от угрозы войны ядерной, "необычной". Единственной в своем роде и безусловно финальной в истории человечества. Ядерный ультиматум, как и все прочие, не допускает каких-то промежуточных решений. Или война против войны завершится полной и окончательной победой, или начнется такое, что заставит позабыть ужасы конца света, оставленные нам распаленным воображением предков.
Свет-то скорее всего останется. Мертвенный "радиоактивный" свет, излучаемый в пустое черное пространство планетой, разум которой зажег лишь этот жуткий поминальный факел. Он еще почадит некоторое время, определяемое законами ядерной физики, — как свеча японца, не покидающего вахту памяти по Хиросиме, — а после погаснет. Только на этот ритуальный огонь некому уже будет взглянуть; ни поминки справить по Миросиме, ни извлечь что-то полезное из ее трагического опыта тоже ни одному смертному не суждено.
Поэтому перед задачей освобождения человечества от накопившегося ядерного груза блекнут все прочие. Хоть и приелось читателю это прилагательное — "ядерный" и несколько прискучило однообразие колонн демонстрантов на экранах телевизоров, все равно от этого не уйти. "Мир по большей части зависит от сердец, желающих мира, — писал почти полтысячелетия назад Эразм Роттердамский. — Все те, кому мир приятен, приветствуют всякую возможность его сохранить"[4]. Вся эта деятельность будет продолжаться, пока каждый не осознает: срок ультиматума истекает. И за жизнь, нашу и потомков, нужно драться, используя любые средства, в том числе повторяя в сотый, в тысячный раз многие "очевидные" вещи.
Тем более опасны ссылки на то, что именно ядерное оружие способствовало наступлению сорокалетнего мирного затишья на многострадальной земле Европы. По остроумному замечанию одного американского автора, это все равно что продолжать рискованную игру в "русскую рулетку" (у нас ее еще называют "офицерской"), вдохновившись предыдущими конами, во время которых выстрела так и не последовало[5]…
"Человечество, — пишет Д. М. Проэктор, — вероятно, издревле жило в смутном ожидании всеобщей гибели, Армагеддона. Вспомним "Страшный суд" Микеланджело или вторую часть "Реквиема" Верди. Ничто выразительнее не донесло до нас в живописи и музыке мысль о всеобщем последнем часе. Люди способны привыкнуть ко многому. Ужас перед катастрофой как раньше, так и сейчас размывается буднями и повседневностью. Но может ли он быть постоянной основой мира? Нет. Мы повторяем: глубоко аморально гарантировать мир путем угрозы всеобщего уничтожения"[6].
