Юркй Емельянов - Сталин перед судом пигмеев

Вечером 9 февраля 1946 года мои родители, моя сестра и я собрались возле радиорепродуктора. После объявления о начале трансляции собрания избирателей Сталинского округа репродуктор некоторое время томительно молчал. А затем раздались долгие аплодисменты, и чей-то голос объявил: «Слово предоставляется товарищу Сталину!» Опять долго звучали аплодисменты, и вот заговорил Сталин, В конце речи Сталин сказал: «Говорят, что победителей не судят, что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей: меньше будет зазнайства, больше будет скромности. Я считаю, что избирательная кампания есть суд избирателей над Коммунистической «партией нашей страны, как над партией правящей. Результаты же выборов будут означать приговор избирателей». Словно подводя итог словам Сталина, моя мама сказала задумчиво: «Значит, завтра Сталина будут судить».

Видимо, я тогда еще не понимал многозначности слова «судить», а поэтому представил себе Сталина, сидящего на скамье подсудимых, так, как я мог это себе представить в свои восемь лет. И мне стало не по себе. Ведь в это время Сталин был самым главным и самым почитаемым человеком в том мире, в котором я жил. Восхищение Сталиным казалось единственно возможным способом отношения к нему. Еще с довоенной жизни я запомнил портреты Сталина в колоннах демонстрантов, которые проходили мимо нашего дома, небольшой гипсовый бюст Сталина, стоявший у нас на книжном шкафу, слова песни о том, как «борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет».

С середины 1943 года, когда мы вернулись из эвакуации в Москву, чуть ли не каждый вечер наш репродуктор неожиданно замолкал. После долгой паузы и начальных тактов песни «Широка страна моя родная» раздавался знакомый голос Юрия Левитана, который объявлял: «Говорит Москва! Передаем важное сообщение!» А затем зачитывался приказ о новой победа Красной Армии, венчавшийся словами: «Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза Сталин». Вскоре после этого небо озарялось салютами.

В первом классе школы в 1944 году мы заучивали наизусть «Быль для детей» Сергея Михалкова. В ней рассказывалось, что напавшие на нас гитлеровцы хотели, чтобы мы «красный галстук не носили, хлеб на улице просили у окон и у дверей, чтобы не было у моря пионерских лагерей, чтоб командовали всюду Гансы, Фрицы и Гертруды… чтобы дома по-немецки, — даже дома по-немецки! — говорили я и ты». Но ничего у Гитлера не вышло, потому что, как говорилось в «Были»: «И сказал народу Сталин: «В добрый час за мной, друзья!» и от немцев люди стали очищать свои края!» Так как часть «Выли» была переделана в песню, то последние строки мы пели на уроке пения.

Мы разучили и новый Гимн Советского Союза, в котором были слова: «Нас вырастал Сталин на верность народу, I» труд и на подвиги нас вдохновил!» О детстве Сталина мы прочли в первой книге для чтения «Родная речь». Мы знали, что настоящая фамилия Иосифа Виссарионовича Сталина была Джугашвили, Что в детстве его звали Coco, а в революционном подполье его называли «Коба». Во время школьных утренников один из наших одноклассников всегда выступал с чтением наизусть стихотворения про «заключенного Кобу-Джугашвили», который томился в царской тюрьме. По случаю праздничных событий преподаватели и директор школы завершали речи на школьных собраниях здравицами в честь Сталина. Распевая же на празднике веселую песню про новогоднюю елку, мы посылали в ней привет «бойцам Красной Армии и маршалу Сталину».

В наших детских делах имя Сталина (как и Ленина) было эталоном честности. Слова «честное ленинское», «честное сталинское» считались самыми надежными свидетельствами правдивости. Правда, прибегать к таким заверениям по пустякам считалось делом недостойным. В ответ на «ленинские» и «сталинские» клятвы можно было услышать слова осуждения: «Ленина не продают! Сталина не покупают!»

Поэтому сама мысль о суде над Сталиным представлялась мне кощунственной. В то время не только я, но и подавляющее большинство взрослых советских людей не знали, что еще в 1938 году в своем «Бюллетене оппозиции» Троцкий обещал устроить настоящий судебный процесс над Сталиным и завершить его суровым приговором. А вскоре в Мексике Троцким была предпринята попытка заочного суда над Сталиным.

Возникшие в ряде стран мира в ответ на московские процессы 30-х годов «Комитеты защиты Троцкого» создали «Международную комиссию по расследованию». Эту комиссию возглавил известный американский философ Джон Дьюи. Для удобства Троцкого комиссия заседала в Мехико. Троцкий объявил о своем намерении превратить заседание комиссии в «контрпроцесс», на котором Сталин будет осужден мировым общественным мнением.

Однако «контрпроцесса» не получилось. Сторонники Троцкого были разочарованы деятельностью комиссии и выступлениями их вождя. Горячий поклонник Троцкого Исаак Дейчер писал, что речи его кумира были путаными, неяркими и совершенно не походили на былые пламенные тирады «демона революции». Казалось, писал И. Дейчер, что «Демосфен выступал в суде, защищая свою жизнь, в ту пору, когда он еще не избавился от заикания, а его рот был забит камешками».

Причины Неудачных выступлений Троцкого и провала всей его затеи с «контрпроцессом» были, видимо, вызваны не столько тем (как утверждал И. Дейчер), что лидер 4-го Интернационала плохо владел английским языком, а Джон Дьюи слабо разбирался в вопросах советской истории. В ходе заседаний комиссии Дьюи Троцкий вынужден был оправдываться, стараясь доказать несправедливость обвинений, выдвинутых против него и других бывших вождей оппозиции на московских процессах 1936–1938 годов.

Более того, Троцкому приходилось оправдываться и за его деятельность в годы Гражданской войны в России. Неожиданно он сам стал обвиняемым. Западные газеты напоминали о «красном терроре» и «расказачивании», в осуществлении которых Троцкий сыграл значительную роль. Напоминали, и о приказах Троцкого, в которых слово «расстрел» звучало через каждую строчку. Писали о роли Троцкого в подавлении Кронштадте кого мятежа. Троцкий с раздражением замечал, что можно подумать, будто события в Кронштадте произошли вчера. Правда, порой Троцкий переходил в контрнаступление. Так, пытаясь отвергнуть обвинения в причастности себя и своих единомышленников к убийству Кирова, Троцкий поставил вопрос: «А не было ли убийство Кирова выгодно Сталину как предлог для уничтожения оппозиции?»

Однако международная обстановка того времени не позволяла западной общественности, представленной на заседаниях комиссии Дьюи, предпринять действия, направленные на дискредитацию Сталина. Значительную роль Сталина в судьбах тогдашнего мира был вынужден признать и сам Троцкий. В заключение своих выступлений Троцкий неожиданно заявил: «В настоящее время советские рабочие стоят перед выбором между Гитлером и Сталиным. Они предпочли Сталина и в этом они были правы: Сталин лучше Гитлера».

Хотя Троцкий упрощал причины, почему советские люди поддерживали Сталина, он достаточно верно определил исторический выбор, который стоял в те годы и не только перед «рабочими СССР», но и перед значительной частью населения земного шара. В конце 30-х годов многие люди, в том числе и в западных странах, прекрасно осознавали, что единственной силой, способной остановить Гитлера, был СССР, возглавляемый Сталиным. Видные деятели западной общественности старались заручиться поддержкой Страны Советов и Сталина в грядущем конфликте с гитлеровской Германией: Выражая взгляды западной интеллигенции, известный писатель Лион Фейхтвангер так оценивал деятельность Сталина перед войной: «Сталин… работал, он шел по правильному пути. Он объединил крестьян в артели, возделывал почву для социализма в Советском Союзе и строил социализм… Если Ленин был Цезарем Советского Союза, то Сталин стал его Августом… Действительность, создаваемая им, опровергала неопровержимые теории Троцкого». Мировая общественность не поддержала Троцкого, и его усилия по организации «контрпроцесса» провалились. Правда, вскоре после завершения работы комиссии Дьюи Троцкий приступил к написанию книги о Сталине, которая должна была стать обвинительным актом против вождя СССР. Хотя эта книга часто цитировалась, а многие положения этой книги легли в основу последующих атак на Сталина, убедительного и полномасштабного обвинения Сталина Троцкий не смог представить. Выпады Троцкого в адрес Сталина представляли собой голословные утверждения, нередко на уровне бытовых сплетен. Биография Сталина, которую писал Троцкий, осталась единственной книгой, не завершенной им. Вадим Кожинов отвечал, что книга о Сталине и другие антисталинские публикации Троцкого «гораздо более легковесны, чем «Преданная революция», о чем без обиняков говорится даже в апологетической книге Исаака Дейчера «Троцкий в изгнании». Хотя, как справедливо замечал Кожинов, «сегодняшние авторы, зациклившиеся на Сталине, ценят более всего именно «сталиниану» Троцкого», в предвоенном мире его филиппики не получили широкой поддержки. Попытки политического банкрота Троцкого «судить» Сталина потерпели крах.