Ознакомительная версия.
Вторая сторона – идеология. Отчуждение народа от власти, узурпация власти господствующим аппаратом предполагает (требует для своего воспроизведения) как минимум политическую дезактивацию народа, а как оптимум – экстатического верноподданничества. Вот почему страх (запугивание) и спекуляция на популярной идее – взаимодополняющие компоненты идеологии для массового сознания (для господствующей касты требуется и существует иная идеология). Не допускается не только плюрализм организаций и общественных действий, но даже разнообразие мнений. Тотальное единообразие идеологии и политической практики поддерживается репрессиями, изоляцией от внешнего мира и демагогией. Сила репрессий при тоталитарном режиме современного советского типа прямо пропорциональна влиянию на умы социалистических или хотя бы просто общедемократических идей. Тоталитарный строй в СССР возник как результат контрреволюции под лозунгами социализма. Социалистическая фразеология маскировала подмену и идеологии, и практики социалистического строительства. Большие репрессии 1930-х гг. преследовали задачу подавить размах массового социалистическою сознания, вызванный революцией. Каждый подъём активности народа вызывал со стороны тоталитарного режима соответствующий контрудар. Вспомним патриотизм и героизм времен войны и репрессии 40–50 гг., оттепель и андроповско-сусловские психушки, борьбу с инакомыслием в 1970-80-е годы. Перестройка всколыхнула сознание масс, подняла активность. Великие репрессии потребовались бы тоталитарному режиму для восстановления себя самого. Он может их провести, если мы дрогнем. До сих пор ему удавалось. Но должно же хоть раз удасться и нам! Не вечен же этот распроклятый сталинизм!
Третья сторона жизни советского общества – экономика. Привычное для нас изображение экономического строя СССР включает следующие ключевые идеи: 1) собственность у нас общенародная (государственная), то есть социалистическая; 2) уровень обобществления производства очень высок, реально сложился единый народнохозяйственный комплекс; 3) имеет место демократический централизм как тип управления хозяйством; 4) планомерное управление хозяйством в целом дополняется широкой оперативно-хозяйственной самостоятельностью трудовых коллективов и трудящихся. И так далее. При внимательном же рассмотрении оказывается, что все это – лишь псевдосоциалистический словесный камуфляж откровенно тоталитарного, антинародного режима хозяйствования.
Первая ложь в отношении советской экономики – это приписывание собственности общенародного, социалистического характера. На чем основана эта ложь? На неправомерном знаке тождества между государством и народом. Даже если бы отношения собственности сводились к имущественным отношениям, то и в этом случае нельзя было бы ставить знак тождества между общенародным и государственным. Требовалось бы доказать, что государственное управление имуществом ведется в интересах народа. Доказать такое применительно к советской действительности невозможно. В подобное доказательство не вписываются ни милитаризация хозяйства, ни подчинение его задачам военной и экономической экспансии, ни игнорирование экологических и социальных ограничений при хозяйствовании (то самое «хищническое использование» природы и человека), ни многое-многое другое.
Но нельзя забывать, что отношения собственности не сводятся к имущественным. Собственность – власть в хозяйстве, социально-политический тип хозяйствования. Как в обществе, так и в хозяйстве народы СССР отчуждены от власти. Государство в СССР – не народное, чуждое народу. Государственная собственность в связи с этим также не имеет ничего общего с общенародной. Общенародность собственности означает прежде всего защищенность каждого хозяйствующего субъекта народом в целом через народную государственную власть. Современный советский строй являет нечто прямо противоположное: посредством государства народ отчуждается от власти, каждый хозяйствующий субъект посредством государства лишается возможности получить защиту народа. Хозяйствующие субъекты не ассоциируются имеющейся в СССР хозяйственной властью, а разъединяются, диссоциируются.
Вторая ложь о современной советской экономике касается степени ее обобществления. В обычном политико-экономическом смысле обобществление понимается как степень органической связанности, спаянности воедино различных хозяйственных явлений и процессов. Эта связанность, спаянность должна быть внутренним свойством хозяйства подобно тому, как в живом организме специализация систем и органов вызвана потребностями целостности. Советское хозяйство, конечно же, содержит в себе немало моментов действительного единства. Но немало в нём и такого, что идёт от командования, от сконцентрированности власти наверху. Вот эту сконцентрированность власти, степень централизации управления чаще всего и принимают (или выдают) за степень обобществления хозяйства. Глубокое заблуждение. Сконцентрированность функций управления далеко не всегда оправдана внутренними потребностями функционирования хозяйства, а очень часто представляет собою разрушение возможного обобществления. Достаточно назвать проблемы рынка и любых других горизонтальных хозяйственных связей. Их либо нет, либо они ослаблены до дистрофии. Прибалтийские республики, к примеру, несколько десятилетий не имели прямых межреспубликанских связей, а устанавливали их кружным путем, через «сильный центр». Единый диспетчерский пункт советского хозяйства нам всё время изображают как единый народнохозяйственный комплекс. Но комплекс – не подведомственность, а реальная связь. Реально же связь внутри экономики порвана, подменена административно-командной связью. Вот в чём дело.
Подобным же образом обстоит дело и с демократическим централизмом. О том, существует ли централизм в СССР, можно спорить. Централизм как субординированность, как органическое единство системы, устроенной иерархически, относится в СССР разве что к системе командования обществом. Но хозяйству внутренне не присущ централизм, нет экономической субординированности, нет единства, достигаемого через самостоятельность действий органически увязанных звеньев хозяйства. Централизм придан хозяйству как некий внешний для него объединитель, не дополняющий, а заменяющий собой экономические субординированные связи. Не централизм, а командование – вот что есть в советской экономике. Вопрос о демократизме отпадает при этом сам собою. В неправовом государстве, да еще при отчуждении народа от власти нет и не может быть демократического управления. Тип управления, свойственный хозяйству СССР, – командно-карательное управление.
Четвертая ложь о советском хозяйстве – будто оно ведётся планомерно, а планомерные решения, касающиеся хозяйства в целом, дополняются хозяйственной самостоятельностью и инициативами снизу. В принципиальном плане основные возражения на это связаны с приведённым выше раскрытием характера централизма. Тоталитаризму свойствен мертвящий централизм, когда движущее начало вынесено за пределы движущегося. Становясь внешним по отношению к хозяйству, управление приобретает вид командования, то есть полной противоположности самоуправлению, демократии, добровольному сознательному централизму. Планомерность как сознательная целесообразность вырождается при этом для хозяйства и для каждого хозяйствующего субъекта во внешний (спускаемый сверху) план, в жесткое предписание конкретных действий. Управляющий при этом действует планомерно, а управляемый – слепо, бессознательно, повинуясь указанию извне, по чужому плану. Хозяйствующие субъекты, люди, работники отчуждаются от планомерной деятельности. Их инициатива не имеет своим предметом их интересы, а своей целью – саморазвитие той хозяйственной среды (формы), в которой они находятся. Это инициатива исполнителя приказа. Правда, исполнение приказа в тоталитарной системе однозначно отождествляется с выполнением долга. Даже долг и совесть становятся критериями пригодности для исполнения только чужой воли, которую рекомендуется воспринять как волю собственную.
Словом, советская экономика, как её ни оценивай, не подходит под критерии социалистичности. То, что выдаётся обычно за ее социалистические якобы свойства, – не является социалистическим, а только называется «социалистическими» словами.
Четвертая сторона жизни советского общества – культура. В отличие от социалистической революции, призванной продолжить историческую традицию гуманизма и приумножить гуманистические накопления, тоталитаризм задерживает прогрессивное развитие, пытается повернуть его вспять, осуществить антигуманистическую (фашистскую) альтернативу в истории. Таким целям и действиям тоталитаризма адекватно враждебное отношение к культуре, к накоплениям цивилизованности. От презумпции неблагонадежности до истребления культуры – таков спектр «отношения» тоталитарных режимов к культуре. Сталинщина и брежневщина типичны в этом отношении.
Ознакомительная версия.
